Гроссмана. Полное российское издание «Чёрной книги», содержащей самое подробное и документированное описание преступлений Холокоста на территориях освобождённых от немецкой армии советскими войсками, увидело свет только в самом конце 2014 года.
Картина 4. Главный адвокат советских евреев
Для меня, как и для многих других, Эренбург был полубожественной персоной. Все советские евреи знали, что в Советском Союзе есть три выдающихся еврея: один швайгт, один крайт и один шрайбт. На идиш это означало: «один молчит» – это был член Президиума ЦК ВКП(б) или ЦК КПСС Лазарь Каганович, «один кричит» – это был главный радиодиктор Юрий Левитан, и «один пишет» – это был известный писатель и борец за мир Илья Эренбург.
Действительно, для советских людей Каганович был усатой, сытой и мрачной физиономией на портрете, который вывешивался на 1 Мая и 7 Ноября в середине ряда-иконостаса самоназначенных партийных и советских вождей. Левитан был королём главного информационного источника – радио и единственным глашатаем побед Советской армии все годы войны. Хотя его никто никогда не видел, его голос был главным в СССР, и когда он был в эфире, все простые жители и главные начальники включали радио на полную громкость, а сами замолкали: говорит Левитан.
После войны и отмены продуктовых карточек только он раз в полгода объявлял о мизерном снижении цен на пищевые продукты. Особенно крепчал голос Левитана, когда он объявлял, что гвозди шорные и сбруя конская подешевели аж на 50 %. Однажды я задал папе вопрос, какая была начальная цена конской сбруи и сколько копеек она теперь стоит, если их цены так сильно снижаются каждые полгода. Папа мне ответил, что, скорее всего, конская сбруя исчезла из магазинной продажи ещё до войны и делают её в деревнях сами колхозники, кто во что горазд, но в номенклатуре Госплана она сохранилась и её любая цена безразлична для бюджета СССР. Голос Левитана до сих пор звучит у меня в ушах, и я и сейчас могу копировать его интонации.
Как и Левитана, Эренбурга никто не видел, но все читали его статьи в массовых армейских газетах и общесоюзной газете «Красная звезда». Он был единственным известным на всю страну реально действующим общественным деятелем-евреем. Поэтому во время войны и особенно после неё многие евреи, которые нигде не могли найти правды по своим житейским делам, писали письма Эренбургу и просили о помощи. Среди них были эвакуированные в дальние края, из которых они не могли выбраться, были те, кто не могли прописаться в тех местах, откуда они были родом, были те, кто не могли въехать в свои прежние дома и квартиры и так далее.
В Совет Союза и Совет Национальностей Верховного Совета СССР избиралось более двух тысяч назначенных депутатов. Они раз или два в год собирались на неделю в Москве, единогласно утверждали какие-то документы и потом развозили по домам бесплатно розданные им два чемодана с дефицитными вещами и банками чёрной икры. Среди этих депутатов было человек 150 знатных евреев, достижениями которых в искусстве и науке или управлении стройками и отраслями народного хозяйства справедливо гордились все советские люди и, в первую очередь, другие евреи.
Список их замечательных еврейских фамилий и их достижений мог бы занять несколько десятков страниц. Однако только Эренбург, его секретарша, жена и дочь ежедневно читали письма евреев0 и рассылали десятки и сотни ответных писем и депутатских запросов Эренбурга. Только Эренбург оказался той высшей инстанцией, которая специально заботилась о проблемах и жалобах простых евреев и их семей на всём огромном пространстве Советского Союза.
В СССР после войны было восстановлено действие Сталинской конституции, в которой были прописаны сотни демократических правил при наличии всего одной, но всё исключающей статьи, говорившей о главенстве интересов партии и, тем самым, полном контроле, т. е. произволе действующих от имени партии любых начальников. Понятно, что когда дело касалось евреев, произвол удваивался.
Эренбург по разнарядке сверху автоматически избирался как безальтернативный кандидат в Верховный Совет СССР от какого-то сельского округа в Латвии, где и по-русски почти никто не говорил. Депутат имел право послать письменный запрос в любую советскую организацию по любому «личному» делу избирателя в соответствии с его письмом. Все советские организации были конституционно обязаны дать ответ на запрос, я уже не помню, кажется, в течение двух недель или месяца с момента получения по почте и регистрации запроса депутата. Поэтому у Эренбурга был такой официальный канал коммуникации со всеми властями в центре и на местах, как депутатский запрос.
Эренбург сказал секретарше (конечно, она была сотрудницей ГБ), что ему не надо систематизировать и как-то обобщать жалобы и просьбы людей. Эренбург подозревал, что секретарша фильтрует поступающие письма, и он попросил её «плохие» письма, которые она ему не показывает, сжигать, но не переправлять в ГБ для наказания отправителей.
Обложка книги Эренбурга
Никакой статистики и анализа тематики писем трудящихся не велось, и раз в квартал большая часть накопившихся писем сжигалась в дачной печке. Эренбург это делал потому, что официально считалось, что при советской власти все счастливы, а недовольны только враги СССР и рабочего класса. Можно было кому-то помочь, но нельзя было вести статистику обиженных и несчастных. Сохранённые письма читателей его книг и некоторые собственные ответы на них позволили Эренбургу издать отдельную книгу «Почта Ильи Эренбурга» за период с 1916 по 1967 год.
Как депутату, ему полагался только один секретарь, и он не имел права никого больше (например, волонтёров) привлекать к работе с письмами трудящихся избирателей. Большой храбростью и подвигом Эренбурга было то, что он реагировал на письма, поступавшие от «посторонних» избирателей со всех концов Советского Союза, а не только из своего избирательного округа. Надо сказать, что авторитетному Эренбургу отвечали на его запросы почти все, даже если его ходатайства и просьбы выполнялись частично или отклонялись.
Организация-получатель депутатского запроса обязана была разобраться в просьбе или жалобе избирателя и в течение двух недель или месяца сообщить депутату о принятых или готовящихся мерах по удовлетворению той или иной бытовой просьбы или жалобы. Часто бывало, что письмо Эренбурга, сопровождавшее ту или иную просьбу или жалобу, пересылали на другой адрес. Это называлось «отфутболить». Иногда сообщали причины, по которым жалоба или просьба не могла быть удовлетворена. Тем не менее, процент положительных решений в пользу просителей и жалобщиков был не менее 40 %. По крайней мере, со слов его кузины и моей тёти Лиды, так считал сам Эренбург, и это приносило
