Адриенна сдержала слово.
— Я хотела бы увидеть Николаса, — объявила она Тревору, стараясь перекричать ребенка, принесенного на прием матерью, щечки малыша пылали от жара.
Я не вступала в их разговор, стараясь выглядеть настолько незаинтересованной, насколько возможно. И тогда я заметила мистера Дикса, сидящего на своем обычном месте возле книжного шкафа. Увидев меня, он улыбнулся.
— Вижу, что кровопускание не помогло, — сказала я ему.
— От него у меня пропал аппетит, — ответил старик.
— Опять болит голова?
— Нет, теперь живот. Дело всегда было в этом, и я не понимаю, как кровопускание могло помочь моему чертову брюху.
Я приложила ладонь к его лбу и спросила как можно равнодушнее:
— Вы видели мистера Брэббса?
— …Он у Мэри Фрэнсис уже два дня, не выходит от нее. Она едва жива. Два дня назад погрузилась в спячку и еще не пришла в себя.
Я приподняла его голову и заглянула ему в глаза:
— А что с Мэри?
— Она потеряла зрение, ноги у нее отнялись и, если вы поймете, что я имею в виду, все остальные органы уже отказывают.
Порфирия . Я велела ему открыть рот и высунуть язык.
— Вы говорите, она внезапно впала в забытье? Он попытался кивнуть.
— Это необычно, — заметила я.
— Как мой язык?
Я с улыбкой покачала головой:
— Ваш язык в отличном состоянии, мистер Дикс — Понизив голос, я добавила: — Но на вашем месте я бы поспешила уйти из этого дома как можно скорее, чтобы Уиндхэм не открыл следующего кувшина с пиявками.
— А как насчет моего живота, девушка?
— У вас глисты, мистер Дикс. Отправляйтесь домой и примите две дозы каломели : одну утром, другую вечером, и продолжайте принимать ее в течение пяти дней.
Когда он соскользнул со своей табуретки, я спросила:
— Док Уиндхэм навещал вашу приятельницу Мэри?
— Да, навещал на прошлой неделе. Он приехал верхом, как только его вызвали.
— Он навещал ее регулярно?
Порфирия — заболевание, заключающееся во врожденном нарушении обмена веществ и связанное с патологическими изменениями нервной и мышечной ткани.
Каломель — препарат ртути, широко использовавшийся в медицинских целях.
— Да, обычно два раза в неделю.
— Она страдала от болей?
— О да, и он давал ей лауданум, чтобы снять боль. — Понизив голос, мистер Дикс добавил: — Может быть, он и не такой хороший врач, как док Брэббс, но у него доброе сердце, и он старается облегчить страдания пациентов.
Отворив дверь, он обмотал шею шарфом, закрыв им уши, и вышел на солнечный свет. Я прошла немного вместе с ним и бросила взгляд на деревья, стоявшие по краю сада. В первый раз после инцидента на кладбище я подумала о той ночи, когда шла по следам в гущу этих деревьев. Слегка потрогав шишку на затылке, полученную при падении, я вернулась в дом.
Ребенок все еще кричал и извивался на коленях матери, когда я подошла к Тревору и Адриенне, и услышала, как он сказал:
— У меня нет времени спорить с тобой, Адриенна. Повторяю тебе ради твоего же блага — держись от него подальше. Встреча с ним только расстроит тебя.
— Это расстроит меня не больше, чем я уже расстроена, — ответила Адриенна. Она бросила взгляд на меня, потом снова обратилась к Тревору: — Я все-таки хотела бы повидать его.
— Тебе не следовало бы оставаться наедине с Ником, Адриенна. Он не отвечает за свои поступки.
— Со мной будет Ариэль. — Она протянула к нему руку: — Пожалуйста, дай мне ключ.
Больной ребенок испустил душераздирающий . Тревор поморщился, покопался в кармане жилета и извлек ключ.
— Если ты заметишь в нем хоть какие-нибудь признаки того, что он становится буйным…
— Тогда мы уйдем.
Она взяла меня за руку, и мы вышли из кабинета. Однако, оказавшись в коридоре, а потом на лестнице, Адриенна уже не производила впечатления отважной и уверенной.
— Боюсь, я не способна на это. Идите к нему одна.
Я решительно протянула руку за ключом.
— О, я этого не вынесу, — пробормотала она, закрывая лицо руками.
— Вы можете остаться в коридоре. Дайте мне ключ, пожалуйста.
— Но что, если он станет буйным?
— Не станет.
— Но…
Я повернулась к ней.
— Он не безумец. Я отказываюсь верить этому. Возможно, он запутался. Возможно, сердит. Может быть, напуган? Почти наверняка напуган. Но я не сомневаюсь в его здравом уме, как в своем собственном. Пожалуйста, дайте мне ключ. И покончим с этим.
Адриенна вложила его мне в руку, с силой нажав на ладонь.
Я подошла к его двери. Моя рука дрожала, не стану этого отрицать. Не стану отрицать и того что много часов я лежала в тишине своей комнаты вспоминая его лицо, когда он принял меня за Джейн. Какая ненависть засверкала в его глазах! Какое отвращение я услышала в его голосе! Человек, который сжимал руками мое горло, едва ли был тем же самым, что занимался со мной любовью, который был со мной так нежен два года назад.
Я повернула ключ и в следующую минуту оказалась в комнате.
Было около полудня, но в этой отрезанной от мира комнате было темно. Прежде чем шагнуть дальше, мне пришлось подождать, пока мои глаза привыкли к темноте. Это была огромная и пышная комната с высоченными потолками, бархатными драпировками и старинными гобеленами на стенах. Между двумя окнами помещалась резная кровать орехового дерева.
Меня окружило странное безмолвие, тишина, полная ожидания. Кровать была пуста, как и стул перед огромным письменным столом. Только повернувшись, я увидела Николаса. Он сидел в тени на неудобном стуле с жесткой прямой спинкой и наблюдал за мной.
Я вглядывалась в его лицо, ища признаки отчаяния или подавленности. Ничего подобного заметно не было. Поэтому я осторожно приблизилась к нему, стараясь разглядеть в тени его лицо.
— Милорд, — прошептала я, — как вы себя чувствуете?
Николас не ответил.
— Он нас не узнает, — сказала за моей спиной Адриенна. — Он даже не слышит нас.
Я заметила, как расширились его глаза при звуках голоса сестры.
— Он нас слышит, — сказала я.
— Не могу видеть его в столь плачевном состоянии. Что нам делать?
— Лучше не говорить об этом в его присутствии. Вы окажете нам большую услугу, если оставите нас вдвоем.
— Но это невозможно. Тревор сказал…
— Я знаю, что сказал Тревор, — парировала я, поворачиваясь к ней. — Адриенна, ему нужно общество, а не одиночество.
— Все-таки лучше и мне остаться.
— Я предпочла бы, чтобы вы ушли.
— Ладно. Очень хорошо.
Она попятилась к двери, все еще глядя на брата.
— Вы позовете меня, если вдруг понадобится? Я закрыла за ней дверь и заперла ее на ключ. Повернувшись лицом к милорду, я глубоко вздохнула, распрямила плечи и снова приблизилась к нему. В его остекленевшем взгляде, устремленном прямо перед собой, словно он пребывал в летаргическом сне, было что-то очень-очень знакомое.
