Но, начав обдумывать все выгоды, которые несет ей смерть Пенхоллоу, она убедилась, что прежде всего надо тщательно замаскировать отравление, ибо иначе это сочтут предумышленным убийством, которое нужно прежде всего ей. Нельзя было оставлять ни малейших улик.
Когда из комнаты Пенхоллоу все уходили на ночь, Адам обычно приказывал Рубену Лэннеру перенести графин с виски из буфета на столик к его кровати. Но Рубен старался оставлять в графине самое минимальное количество виски, которое оказывалось наутро выпито полностью, и таким образом, не было особой нужды опасаться, что кто-нибудь другой выпьет отравленное виски. Далее, Пенхоллоу никогда не трогал этого своего личного запасца виски, пока из комнаты не уходили все. Он пил его, только оставшись в одиночестве.
Он, конечно же, станет много есть и пить за столом в день своего рождения. И никого не удивит, если наутро он окажется мертв после совершенно неумеренных возлияний!
Фейт знала, что Марта воспользовалась удобным моментом и провела в комнате Пенхоллоу большую уборку. Все было выметено и вытерто, и красиво убранная кровать ждала своего хозяина... По сути дела, вряд ли кого-нибудь из домочадцев могло занести в эту комнату раньше, чем старик Пенхоллоу сам туда вернется. Все, что предстояло сделать Фейт, это всего только проникнуть туда в тот момент, когда рядом не будет никого. Это было в принципе очень просто, так же, как и все остальное, то, что последует дальше.
Перед ужином, когда семья соберется в Желтом зале, где будет подан шерри, а Рубен с Джимми будут заняты накрыванием праздничного стола в столовой, она сможет совершенно незамеченной пройти по узкому коридорчику, ведущему в холл перед комнатой Пенхоллоу. Все, что ей нужно было сделать, это только проникнуть в комнату, открыть заветный графинчик Пенхоллоу и вылить туда содержимое маленькой бутылочки. Так она завоюет свободу для себя, для Клея, а также для Вивьен, Юджина, Раймонда, Барта... И все проблемы будут решены одним ударом, одним маленьким движением руки...
Она глубоко вздохнула. Сердцебиение у нее улеглось, она дышала спокойно и мерно. Даже головная боль поутихла, хотя у нее и было ощущение некоего опьянения – очевидно, от лекарств, которые она принимала в больших количествах... Она посмотрела на часы у камина и стала одеваться к обеду.
Она решила, что если кого-нибудь все-таки встретит на своем пути к спальне Пенхоллоу, то это будет знаком того, что ей не следует осуществлять задуманного. Но она почти не сомневалась в том, что все пройдет гладко.
Когда она вышла из своей спальни, никого поблизости не было. Снизу, из холла, доносились нестройные голоса близнецов, а из-за запертой двери ванной слышно было совершенно безобразное пение Чармиэн – слух у нее отсутствовал напрочь... Коридор, куда она прошла затем, также был пуст. Двери в комнаты обоих близнецов были распахнуты настежь, перед дверью Конрада выставлены штиблеты, предназначенные для чистки... В комнате Барта, заметила Фейт, на полу валялась небрежно сброшенная одежда...
Коридор вел в другой холл, откуда открывались двери в спальни Юджина и Вивьен, а также в комнату Обри. Обри уже спустился вниз, а из комнаты Юджина слышался приглушенный звук разговора. Фейт осторожно, стараясь не издавать шума, спустилась по узкой винтовой лестнице, пряча в носовом платке заветный флакончик. Внизу у лестницы на коврике лежал один из любимых псов Барта. Он приподнял ухо и глянул на Фейт одним глазом, однако головы не поднял, поскольку его не интересовал вообще-то никто, кроме его хозяина – Барта.
Двойные двери в комнату Пенхоллоу были широко распахнуты, словно приглашая ее войти... Она и вошла, почти без всякой боязни, и приблизилась к серванту в углу комнаты. Там стоял, как всегда, графинчик, а рядом с ним на подносе – стакан и сифон с водой. Она сняла стеклянную крышку с графина и быстро вылила туда флакончик веронала. За ее спиной раздался негромкий звук, словно кто-то подошел и заглянул за ее плечо... Сердце у Фейт подпрыгнуло. Но нет, это была всего лишь кошка Пенхоллоу, Билзи, которая только что проснулась и теперь с наслаждением потягивалась, сидя на столике рядом с сервантом. Когда Фейт, спрятав флакончик, повернулась и пошла прочь, кошка на секунду перестала вылизывать свою лапу и очень строго посмотрела на Фейт. И так же сурово и неодобрительно провожали ее глаза спаниеля... Во всяком случае, Фейт так казалось...
Она вышла из комнаты и быстро стала подниматься по винтовой лестнице.
Юджин и Вивьен все еще болтали у себя в комнате. В ванной Чармиэн безобразным голосом продолжала напевать что-то из «Богемы». Фейт незамеченной дошла до своей комнаты, где поставила флакончик на полочку среди прочих лекарств и на всякий случай обтерла его платком. Она чувствовала себя совершенно спокойной, словно не сделала ничего необычного, но вот головная боль, кажется, снова усилилась, и она приняла пару таблеток аспирина, прежде чем спуститься в Желтый зал.
Там никто не обратил на нее внимания, и она скромно прошла вдоль стеночки и села у окна. Барт, стоявший у буфета рядом с подносом, на котором Рубен Лэннер подал шерри, обратился к ней, вопросительно побалтывая бутылкой с ликером:
– Фейт?
Но та отрицательно помотала головой. Пенхоллоу потребовал себе полный стакан, другой стакан взяла Клара. Все стаканы были, как всегда, разномастны. Несчастному Барту достался малюсенький наперсточек из клубного набора. Фейт, безразлично глядя перед собой, мечтала, что, когда они с Клеем поселятся отдельно в Лондоне, вся посуда у них будет в одном стиле...
От визита Финеаса у Пенхоллоу заметно улучшилось настроение. Даже невероятный вельветовый жакет, который был на Обри, не вызвал на сей раз у старика ничего, кроме грубого смеха... Пенхоллоу заявил, что уже много лет он не чувствовал себя так превосходно, как сегодня. Когда пришло время обеда, он придвинул свое кресло к торцу стола, туда, где место главы семьи давно уже, из-за отсутствия на обедах отца, занимал Раймонд. Раймонд молча уселся между Чармиэн и Юджином. Казалось, мрачное, потерянное выражение лица Раймонда вызвало явное неудовольствие у Пенхоллоу. Братья Раймонда были здорово удивлены, что всегда ровный Раймонд был явно не в своей тарелке. Но хотя Пенхоллоу решил, что сын расстроился из-за места за столом, в действительности тот вовсе не обратил на это внимания, а неотвязно думал о странном сегодняшнем разговоре отца с Финеасом.
Когда Раймонд вошел в комнату, где шла эта беседа, он с удивлением натолкнулся на взгляд Финеаса, полный откровенной ненависти... Стало ясно, что Делия, напуганная разглашением ее девичьей тайны, прибегла к помощи брата, а значит, вынуждена была напрямую рассказать тому все, о чем ранее он мог только догадываться. Конечно, для Финеаса было весьма оскорбительно, что его сорок лет держали в неведении, а теперь навалили на него обязанность вести пренеприятные переговоры; и его злость на мерзавца и нахала Пенхоллоу, сломавшего жизнь его сестре, как-то странно перешла и на Раймонда, который, как и Финеас, был, в сущности, всего лишь жертвой...
– Хэлло, Рай! – сказал тогда Пенхоллоу сыну. – Вот сижу с твоим дядей, который сорок лет жил спокойненько, а теперь чего-то взвился... Зачем ты ездил к Делии, болван?
– Мне надо было знать правду, – сказал Раймонд.
– Ах, какой у меня непочтительный сын! – гадко усмехнулся Пенхоллоу. – Разве можно не верить отцу? А Делия, как я уже тебе объяснял, была маленькой глупышкой, неспособной хоть что-нибудь обдумать и пережить самостоятельно. Конечно, она все бы выплеснула еще тогда своему братцу, да он небось и слушать ее не пожелал. Он же у нас такой нежненький котик, ему страшно претят всякие треволнения... Ты же знал обо всем, Финн, скажи? Я уверен в этом. Ей-Богу, у вас в семье был один-единственный мужчина – да и то моя Рейчел!
Финеас облизнул пересохшие губы. Вся его ненависть к Пенхоллоу, столько лет ожидавшая своего часа, была готова наконец выплеснуться... Но его страх перед всяческими скандалами оказался сильнее, и Финеас удержался...
– Я думаю, что теперь бесполезно заниматься пустыми обвинениями, – заметил Финеас осторожно. – Я приехал сюда сегодня только затем, чтобы выяснить, какова была цель этого... гм!.. небольшого саморазоблачения? Почему вы рассказали о своем... гм!.. прегрешении юности, да еще человеку, некоторым образом представляющему собой итог этого... гм!.. поступка, в обстоятельства которого я не желаю углубляться?
– Это тебя, Рай, назвали итогом! – заметил Пенхоллоу.
– Я это понял, – сказал Раймонд. – Но дядя ждет ответа. Я тоже.
Пенхоллоу затрясся в беззвучном хохоте.
– Вот уж не думал, что от всего этого я получу такое огромное наслаждение! – заявил он. – А что касается цели, так у меня ее не было. Сказал, вот и все!
Финеас сжал свои слегка трясущиеся пальцы.
– Я хотел бы получить от вас гарантии, Адам, – сказал он, – в том, что эта история не пойдет гулять дальше!
