Я никогда не верил в роковые совпадения. Мне казалось, что они - только для плохих романистов и несчастных журналистов, которые едят их, наспех помазав прогорклым маргарином и посыпав крупно помеленной солью украинских кровей.
Но когда в дверь позвонили и Света, утонув в моих штанах (ее были все в отпечатках, свои я уберег), открыла - я припизденел. Оказывается, есть на свете Бог роковых совпадений! Это пришел он сам, я увидел его в коридоре. Не Крамаренко и не Херес... Это был он - любовник моей старухи!
Я стер оставшиеся отпечатки, майка перекрасилась в сиреневый цвет. Хрен с ней, с майкой, я даже не мог выговорить свое имя, когда Света нас знакомила, предварительно отдав мне штаны. Вообще мужские русские имена - тяжелые, в моменты, когда является Бог роковых совпадений, лучше иметь рядом мужчину с греческим или норманнским именем. Но откуда? Ведь родителям дела нет, называют черт-те как, пораженные фактом рождения мальчика, а не девочки.
Я сидел не моргая, ожидая распятия. Он достал коньяк и весело разлил его. Душа моя ушла в жопу.
"Осторожнее, - шепнула мне Света, - больше не надо, я уже все нашла".
Но я даже не мог пить, куда там блевать! А впрочем, от страха я бы сейчас облевал даже больше чем все. Может быть, его прямо здесь коньяком в голову, бутылка крепкая, большая, а все концы спрятать в отпечатках?
Я только минут через десять понял, что он пришел не за мной, а потому, что был Светин двоюродный брат, прилично зарабатывал, рэкет и старуха, старуха и карты, вот принес в подарок телевизор. Взамен того, где были уничтожены все пять программ.
Но он оказался не так-то прост. Где рассказы о ночных клубах и новых ресторанах, о бесшабашных играх с блядями, которые забрали мою собаку? Все было ровным счетом наоборот. Как он ловил каждое мое слово, когда я успокоился, разговорился и с предельной для меня четкостью обрисовал свинцово-пакостную мерзость наших дней! Как он смотрел на меня, когда я невзначай обронил о Бунюэле! Боже, да так на меня смотрела только моя собака, и то раза два, не больше, максимум - пять-шесть. И действительно, что он знал, кроме своей старухи! "А ведь мне придется убить его вдвоем", - с горечью подумал я, жалко, сегодня вот откроешь глаза кому-нибудь на истинную культуру и самое святое, а потом из-за того, что кончено все, надо убить, хотя так бы и сидеть втроем, а можно и вчетвером, позвать Крамаренко, пусть полюбуется на отпечатки, пока они совсем не исчезли, из бледно-малиновых делаясь постепенно розовыми и серо-бурыми. "У тебя на полу радуга", - сказал брат Свете. Мы переглянулись, ничего, скоро будет северное сияние.
Брат слушал меня затаив дыхание По щеке у моей будущей жертвы текла слеза. Я даже расхотел его убивать, но ограничиваться одной старухой у нас как-то не принято. Нет, в России невозможно никого убить, исповедуясь и каясь раньше чем надо.
Коньяк кончился, но брат достал еще. "Только говори, - просил он, - а то я уже не могу со своей старухой".
Скоро не будешь! А перед этим мы будем гулять вместе по парку, вспоминая собаку, я тебя научу читать и писать, даже по-английски. А может, он за меня старуху убьет? Тем более он сам с ней уже больше не может.
"Заходи, - попрощался брат, - рядом живем, я тебя со своей девушкой познакомлю. А то все деньги, деньги, а душа который год непоенная и некормленная сидит".
"Зайду, - я даже испугался, - обязательно зайду". Как все легко вышло! Звук был прав, умный звук попался, убийство само в руки идет! Правда, жалко брата, но русское убийство может быть только парным, переступать - так сразу чтобы и навсегда.
Но я же не хочу никого убивать! Во-первых, это не страшно, а паскудно и смешно, здоровый известный хересовый переводчик хуйнул сгорбленную старушку, ведь после смерти она сразу будет такой, все величавые черты уйдут, и любовника, который стал его поклонником. Прелесть! Во-вторых, какой-нибудь придурок с телевидения, - просто закон, что на телевидении одни придурки, я почти всех там знаю и уверяю, что для хорошего врача открыть на телевидении психиатрическую лечебницу будет одно удовольствие - спросит, проверяя, где микрофон и не ебнулся ли софит, у меня в камере после суда: зачем же все-таки убил и раскаялся ли теперь? "Вот-вот, - с радостью продолжу я, - конечно, и давно, еще и звук голоса не подавал, а я раскаялся, уже все было так стыдно. Я даже в монастырь ездил", - похвастаюсь я, соврав. "А зачем же тогда убил?" вернется придурок, как и все придурки, к тому, с чего начал. "А ради тебя, придурка", - отвечу я на глазах взволнованных телезрителей, ради которых, кстати, я тоже убил.
Но, с другой стороны, меня посетили бы гордость и чувство исполненного долга - я, простой переводчик Хереса, оказался на многое способен: я отомстил за говно дней. Идите сюда, бедные люди, ползите сюда, увечные, скачите те, кто еще может скакать, а кто не может - тоже ползите. Потому что есть народный герой и он умеет за вас постоять! А впрочем, не надо, не ползите, оставайтесь, плиз, где вы сейчас. Пока все еще целы и здоровы, брат только что ушел, мы со Светой готовимся к новым отпечаткам.
Вообще просто жить уже был грех. В детстве, ну еще в том самом, где я обосрался, судьба миллионов, замученных в неволе, ставилась нам в пример. Разные специалисты по русской жизни спорили до хрипоты - сколько же именно исчезло миллионов? Потом успокаивались, выпивали по стакану лимонада, жена приносила им холодный компресс, и они возвращали друг другу, как фишки в рулетке, миллиончик-другой. Сталин, Ленин и Толстой погубили сто десять миллионов, кричали они снова, нет - сто восемь, вдруг смягчались специалисты, и два миллиона, оживившись, как упыри или зомби какие, вылезали наружу, надеялись попросить еще за два миллиона, чтобы оставалось хотя бы сто шесть. Дело Федорова, чудака-библиотекаря из Румянцевского дома, жило и побеждало. Нет, все-таки сто десять, делали вывод специалисты; два миллиона, так толком и не вздохнув, лезли обратно, до следующего подсчета. Гудела развороченная сибирская тайга.
Многих уничтожали в затылок, а где он - затылок? Вот так всегда, попадаешь под влияние больших картин и цифр, а конкретика, как плохая мать, порхает в стороне, а потом время приходит, упорхнула конкретика совсем. И когда сам соберешься что-нибудь сделать, обязательно подведет любая мелочь типа затылка. Так где же он - затылок? Шея это или голова? Затылок - он, конечно, и в Африке затылок, но Россия, чтоб ее черт побрал, а потом, разумеется, обратно Бог, мало того, что не Израиль, она - и не Африка. Здесь затылок играет достаточно важную роль, здесь его место должно быть строго очерчено и понятно.
Света, насколько это возможно, заменила мне собаку. У них было одинаковое выражение глаз, и Света также любила есть с рук. Вероятно, и писали они также одинаково.
Но я все равно хочу назад свою суку и муку! Неужели ты не помнишь, как я тщательно и часто расчесывал тебе специальным гребешком хвостик, когда на нем неожиданно завелись клопы, злые мыши и тараканы? А ты только благодарно скулила мне в ответ.
Крамаренко больше не появлялся. "Он тоскует и занимается онанизмом", переживала и гордилась Света. Крамаренко и вправду тосковал, но только по Хересу, написал ему даже письмо.
А мы со Светой продолжали оставлять много-много разных отпечатков, среди них попадались даже мохнатые и ультрафиолетовые. Нельзя никогда ебаться с худосочными, ведь предупреждали меня еще в школе, учитель ботаники; потом, объяснял он, не отъебешься, это полную женщину можно легко забыть. Помни: худосочные оставляют привлекательные отпечатки и ведут себя, как паяльники, припаивают. Как же всегда правы в своих советах опытные учителя ботаники!
Брата было жалко, такой парень милый. Кого-то он слышал по радио, или по телевизору видел, вот и называл его уважительно: статист. Естественно, это был профессор статистики, а не киргиз - неудачник, резвящийся в массовке.
Едва соберешься убить - успокоился низ живота, все остальное хорошо, но тут же спохватишься, - а как надо расставить ноги? Где мой "Самоучитель"? Сам себе я стану "Самоучитель", но все-таки убийство - это серьезно. Тут нельзя только спекулировать на вдохновении, нельзя действовать по наитию, чувствам тоже доверяться не следует. Нужно все рассчитать, а то в последний момент душа заноет, мысли разные в голову полезут, одна другой краше: "Не рано ли?", "А может, завтра?", но завтра пойдет дождь и захочется спать. А потом есть. А с полным животом убийством не занимаются.
От конкретной старухи я давно отвлекся. Звук я тоже на хуй послал, порядочное убийство - вот признак цивилизованного общества, и звук здесь не при чем! Кризисы бывают у всех, но убить надо и с достоинством, тем более раз уж все кончено, не торопясь. Не рассматривая заинтересованно то, что еще минуту назад хрюкало и скрипело. Убивать надо нормально, четко, зная как и за что, не надеясь на американского дядюшку, что валютой отмажет, не сопеть, не глядеть по сторонам, сосредоточиться только на убийстве, даже если за спиной блестящий Херес и такая же планета Йух. И все эти басни и сказки про суперчеловеков тоже пора отменить, убийство - дело нормальных и приличных людей! Только осознав это, Россия и я взойдем на ступень благосостояния со своей, а не заимствованной правдой, а сейчас, когда рынок уже пришел, нормальное убийство - главный вопрос, без него никуда, надо потому что правильно расставить ноги и корпус разворачивать уметь, чтобы не было проблем и все получилось.
