— Я против того, чтобы дети в ее возрасте выступали перед публикой, — объяснила она мне. — От этого они начинают слишком много о себе понимать и вызывающе себя вести.
Господи, это Элизабет-то может вести себя вызывающе!
— Вы совершенно правы, миссис Кемпбелл, — заметила я снисходительным тоном. — К тому же в концерте будет петь Мейбл Филлипс, а у нее, говорят, такой замечательный голос, что она затмит всех остальных. Элизабет, видимо, не стоит и состязаться с ней.
Видел бы ты лицо этой старухи! Может, снаружи она и Кемпбелл, но внутри — Прингл. Однако она ничего не сказала, а я понимала, что больше на эту тему ничего говорить не нужно. Я поблагодарила ее за «Мемуары» и ушла.
Когда на следующий вечер Элизабет пришла пить молоко, ее бледное личико порозовело от счастья. Бабушка разрешила ей участвовать в концерте, но предупредила, чтобы она не воображала о себе Бог весть что.
Всему этому есть очень простое объяснение: я узнала от Ребекки Дью, что между кланами Филлипсов и Кемпбеллов давно идет соперничество — у кого лучше голоса.
Я подарила Элизабет на Рождество картинку, чтобы она повесила ее над кроватью. На ней нет ничего особенного: лесная тропинка поднимается вверх по холму ксимпатичному, окруженному деревьями домику. Элизабет говорит, что она теперь не боится спать в темноте так как ложась в постель, сразу начинает воображать будто идет по этой тропинке, входит в дом и там ее ждет папа.
Бедная девочка! Как я ненавижу ее отца!
19 января
Вчера у Керри Прингл была вечеринка с танцами, и Кэтрин появилась там в модном вишневом платье и с новой прической, которую ей сделали в парикмахерской. Представляешь, люди, которые знают ее с тех пор, как она приехала в Саммерсайд, спрашивали друг друга: кто эта женщина? Но мне кажется, дело даже не столько в красивом платье и новой прическе, сколько в перемене, произошедшей в самой Кэтрин.
Раньше, когда она появлялась на людях, ее вид говорил: «Какие вы все скучные! Как вы мне действуете на нервы, а я, надеюсь, действую вам». А вчера казалось, что она выставила зажженные свечи во всех окнах своего дома.
Мне трудно далась дружба с Кэтрин, но ведь ничто важное и не дается легко. Я всегда чувствовала, что с ней стоит подружиться.
Тетя Шатти провела два дня в постели с простудой и думает, не позвать ли завтра доктора — вдруг у нее начинается воспаление легких. Поэтому Ребекка Дью, повязав голову полотенцем, весь день чистит дом к приходу доктора. Сейчас она на кухне гладит для тети Шатти белую ночную рубашку с высоким вязаным воротником, которую та к приходу доктора наденет поверх фланелевой. Рубашка и так была безупречно чистой, но Ребекка решила ее выстирать и погладить — вдруг она пожелтела от долгого лежания в ящике комода.
28 января
Весь январь стояла холодная погода с частыми метелями, которые засыпали Тропу Привидений непроходимыми сугробами. Но вчера ночью немного потеплело и утром все покрылось серебряным инеем. Сейчас появилось солнце, и моя кленовая роща сказочно красива. Даже самые обыкновенные проволочные ограды превратились в хрустальное кружево.
Сегодня вечером Ребекка Дью разглядывала журнал с иллюстрированной статьей «Типы красивых женщин».
— Правда, было бы замечательно, мисс Ширли, — с грустью сказала она, — если бы какой-нибудь волшебник махнул палочкой, и все женщины стали красивыми? Представьте себе, что бы я почувствовала, став вдруг красивой! Хотя, с другой стороны, — со вздохом добавила она, — если бы все были красавицами, кто бы делал черную работу?
Глава восьмая
— Ох, я так устала, — со вздохом проговорила кузина Эрнестина Бьюгл, опускаясь на стул в столовой Звонких Тополей. — Иногда мне страшно садиться: боюсь, что не смогу встать.
Кузина Эрнестина приходилась троюродной сестрой покойному капитану Макомберу, но тетя Кэт часто думала, что и это слишком близкое родство. Она явилась с визитом из Лоуэлла. Нельзя сказать, чтобы вдовы были рады ее видеть. Кузина Эрнестина принадлежала к той категории людей, которые вечно тревожатся и за себя и за других, никому не дают возможности вздохнуть спокойно и всем портят настроение.
— На нее только посмотришь, — говорила Ребекка Дью, — и сразу убеждаешься, что жизнь — это юдоль слез.
Кузину Эрнестину нельзя назвать красивой, и весьма сомнительно, что она была красивой даже в молодости. У нее сухое сморщенное лицо, выцветшие бледно-голубые глаза, несколько неудачно расположенных на лице родинок и плаксивый голос. Поверх черного шуршащего платья она надела вытертую горжетку под котик которую не сняла даже за столом, опасаясь сквозняков.
Ребекка Дью, если бы захотела, могла сесть за стол вместе со всеми, потому что вдовы не считают кузину Эрнестину особо важной гостьей. Но Ребекка утверждает, что в обществе этой зануды у нее еда застревает в горле. Она предпочла перекусить на кухне, но это не мешало ей отпускать реплики, прислуживая за столом. Сейчас, в ответ на жалобу кузины Эрнестины, она сказала без тени сочувствия в голосе:
— Весной все чувствуют себя хуже.
— Если бы дело было только в этом, мисс Дью. Боюсь, со мной происходит то же, что случилось с бедной миссис Гейдж. Она прошлым летом поела грибов, но среди них, наверное, оказались поганки, — так ей с тех пор и неможется.
— Но сейчас еще не пошли грибы, — возразила тетя Шатти. — Как вы могли ими отравиться весной?
— Грибами нет, но, может, я съела что-нибудь другое. И не пытайся меня утешить, Шарлотта. Я знаю, ты это делаешь по доброте души, но это бесполезно. Слишком много на мою долю выпало несчастий. Слушай, Кэт, ты уверена, что в кувшинчик со сливками не попал паук? Мне показалось, что-то мелькнуло, когда ты наливала их мне в чашку.
— У нас в сливках не бывает пауков, — грозно проговорила Ребекка Дью и вышла на кухню, хлопнув дверью.
— Может быть, мне и показалось, — кротко сказала кузина Эрнестина. — У меня что-то зрение стало портиться. Боюсь, я скоро ослепну. Да, кстати… по дороге к вам я зашла к Марте Маккей. У нее температура и все тело покрылось какой-то сыпью. Я решила, что надо ее подготовить к худшему. «По-моему, у вас корь, — сказала я ей. — От нее многие слепнут. У вас и так в семье у всех слабые глаза». Ее мать тоже нездорова. Доктор говорит, что у нее несварение желудка, но я боюсь, у нее опухоль. «Если вам придется лечь на операцию, вы можете не прийти в себя после хлороформа, — предупредила я ее. — Не забывайте, что вы урожденная Хиллис, у всех Хиллисов слабое сердце». Ее отец умер от инфаркта.
