— В возрасте восьмидесяти семи лет, — уточнила Ребекка Дью, забирая у гостьи пустую тарелку.
— А в Библии человеку назначен век в семьдесят лет, — добавила тетя Шатти.
Кузина Эрнестина положила себе в чай третью ложку сахару и с грустным видом принялась его размешивать.
— Это сказал царь Давид, Шарлотта, но боюсь, в некоторых отношениях он был не очень хорошим человеком.
Энн переглянулась с тетей Шатти и невольно рассмеялась. Кузина Эрнестина неодобрительно поглядела на нее.
— Я слышала у вас веселый нрав и вы часто смеетесь, мисс Ширли. Дай Бог вам и впредь оставаться такой, но боюсь, вы быстро переменитесь, осознав, что жизнь полна горя. Я тоже когда-то была молодой.
— Разве? — иронично спросила Ребекка Дью, входя в столовую с блюдом горячих ватрушек. — А по-моему, вы всю жизнь боялись быть молодой. На это ведь тоже нужна смелость, мисс Бьюгл.
— Какие странные вещи говорит ваша Ребекка, — пожаловалась кузина Эрнестина. — Я, конечно, не обращаю на нее внимания. Смеяться хорошо, мисс Ширли, пока вы на это способны, но боюсь, что своим счастливым видом вы испытываете судьбу. Вы мне напоминаете тетку жены нашего последнего пастора… Она тоже все время смеялась и умерла от апоплексического удара. Третий удар всегда бывает смертельным. Боюсь, что наш новый пастор в Лоуэлле несколько легкомысленный человек. Как только я его увидела, я сказала Луизе: «У него ноги, как у заправского танцора». Он, наверное, бросил танцевать, когда его посвятили в сан, но эта склонность еще проявится в его детях. У него молодая жена, которая, говорят, обожает его до неприличия. Не представляю, как это можно выйти замуж за пастора по любви? В этом есть какое-то неуважение к церкви. Проповеди он читает неплохие, но в прошлое воскресенье сказал об Илии Фесвитянине нечто такое, из чего я вывела, что он слишком вольно толкует Библию.
— В газете пишут, что Питер Эллис женился на Фанни Бьюгл, — заметила тетя Шатти.
— Да, женился. Тот самый случай: женись в спешке, а пожалеть успеешь. Они были знакомы всего три года. Боюсь, Питер скоро обнаружит, что под яркими перышками может скрываться не очень хорошая птица. Фанни ужасно безалаберна. Она гладит столовые салфетки только с правой стороны. Не то что ее покойная мать — вот уж была святая женщина. Она-то делала все обстоятельно. Когда носила траур, то и ночные рубашки надевала черные. Мне, говорила она, так же грустно ночью, как и днем. Я помогала Бьюглам готовить угощение к свадьбе, и можете себе представить: спустившись утром на кухню, я увидела, как Фанни сидит себе и спокойно ест яйцо. Это в день свадьбы-то! Вам небось не верится, и я бы тоже не поверила, если бы не видела это собственными глазами. Моя бедная покойная сестра три дня перед свадьбой маковой росинки в рот не брала. А когда ее муж умер, мы боялись, что она вообще уморит себя голодом. Мне иногда кажется, я совсем не понимаю свою родню. Раньше ты знал, что можно ждать от Бьюглов, а чего нельзя, а сейчас все пошло кувырком.
— А правда, что Джин Янг опять выходит замуж? — спросила тетя Кэт.
— Да, это так. Конечно, все считают ее мужа Фреда погибшим, но у меня страшное предчувствие, что в один прекрасный день он возьмет и объявится. Он всегда был ненадежным человеком. Она собирается за Аиру Робертса. Боюсь, что он женится на ней только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Его дядя Филипп когда-то хотел жениться на мне, но я ему сказала: «Выйти замуж — это все равно, что прыгнуть в темную пропасть. Я не позволю себя туда затащить». Этой зимой в Лоуэлле было очень много свадеб. Не удивлюсь, если летом будут сплошные похороны. В прошлом месяце поженились Анни Эдварде и Крис Хантер. Мне кажется, лет через пять они уже не будут так обожать друг друга, как сейчас. По-моему, он ей просто вскружил голову. Его дядя Хайрем к концу жизни сошел с ума и вообразил себя собакой.
— Ну, если он лаял и охранял дом, то в этом не было большого вреда, — съязвила Ребекка Дью, внося на подносе вазу с грушевым вареньем и слоеный торт.
— Я не слышала, чтобы он лаял, — сказала кузина Эрнестина. — Он просто грыз кости и зарывал их в землю. Его жена от этого очень страдала.
— А куда уехала на зиму миссис Лили Хантер? — спросила тетя Шатти.
— Она уехала с сыном в Сан-Франциско, и я ужасно боюсь, что там их застанет новое землетрясение. А если этого и не случится, то она наверняка попытается провезти через границу штата что-нибудь запрещенное и попадет в историю. Когда уезжаешь из дома, с тобой обязательно что-нибудь приключается: не то — так это. Но всех все равно куда-то тянет ехать. Мой кузен Джим Бьюгл провел зиму во Флориде. Слишком уж он разбогател и думает лишь о мирских удовольствиях. Перед отъездом я ему сказала… — это был тот самый день, когда у Колманов сдохла собака… или не тот… нет, кажется, тот, — так вот, я ему сказала: «Погибели пред. шествует гордость, а падению надменность». Его дочь работает учительницей и никак не может решить, за которого из своих кавалеров выйти замуж. «Вот что я тебе скажу, Мари-Аннет, — сказала я ей, — все равно тебе не достанется тот, кто нравится больше всех. Так что лучше выходи за того, кто тебя больше любит». Надеюсь, она сделает лучший выбор, чем Джесси Чипмен, которая выходит за Оскара Грина просто потому, что он не давал ей проходу. «Неужели уж лучше никого не нашла?» — спросила я ее. Его брат умер от скоротечной чахотки.
— Как вы всегда умеете порадовать человека, — заметила Ребекка Дью, внося в столовую блюдо с миндальным печеньем.
— Вы не знаете, — продолжала кузина Эрнестина, подкладывая себе еще грушевого варенья, — что такое кальцеолярия — цветок или болезнь?
— Цветок, — ответила тетя Шатти.
На лице кузины Эрнестины отразилось разочарование.
— Я слышала, как в прошлое воскресенье вдова Сэнди Бьюгла сказала своей сестре, что наконец-то заполучила кальцеолярию… Что-то твоя герань захирела, Шарлотта. Ты, наверное, не подсыпаешь в горшки удобрения… Миссис Сэнди перестала носить траур, а бедняжка мистер Сэнди всего четыре года как в могиле. Что ж, мертвых теперь быстро забывают. Моя сестра вот носила траур по мужу двадцать пять лет.
— У вас расстегнулась застежка на юбке, — сообщила Ребекка, ставя перед тетей Кэт кокосовый кекс.
— У меня нет времени без конца торчать перед зеркалом, — отрезала кузина Эрнестина. — Что из того, что у меня расстегнулась застежка? У меня там еще три нижних юбки. А нынешние девицы носят только одну. Все думают лишь об удовольствиях, и никто не вспоминает о Судном дне.
— Вы думаете, что в Судный день нас спросят, сколько мы надевали нижних юбок? — спросила Ребекка Дью и скрылась на кухне, не дожидаясь, пока кузина Эрнестина выразит ужас по поводу такой ереси. Даже тетя Шатти подумала, что Ребекка на этот раз зашла слишком далеко.
