— Забавно было?
— Как всегда.
— Значит, забавно. А что наш клиент? Кормилец был прав?
— Как всегда, — повторила я.
Генка обеспокоенно спросил:
— Лена! Ты в порядке?
— Да. Я звоню по делу.
— Так давай.
— Ты что-нибудь о продаже «Сибири» слышал?
— Краем уха. Лялька отказалась.
— А Миша продает…
— С чего ты взяла?
Я кратко пересказала подслушанный в клубе диалог. Яковлев молчал. Я терпеливо ждала.
— Интересно… — раздумчиво протянул мой собеседник и повторил:
— Интересно.
— О чем ты?
— Вот что. Я с утра кое с кем переговорю, а потом к тебе приеду. Ну, скажем, часам к двум. Заодно и пообедаю. Ты бы могла приготовить грибную лапшу?
Только не покупную, а домашнюю. И голубцы…
* * *
Разговор под пальмой не шел у меня из головы.
Сама не понимая зачем, разыскала сумку, в которую, уходя с поминок, переложила ампулку. Ампулка оказалась на месте — в маленьком карманчике под «молнией».
Я долго рассматривала под настольной лампой стеклянный цилиндрик, разбирала надпись на нем. Название лекарства мне ни о чем не говорило. Я переписала его на бумажку. Ампулку положила в коробочку из-под сережек, которые ношу чаще всего, и убрала в шкатулку с драгоценностями, радуясь тому, что господин Скоробогатов все еще не вернулся из клуба и некому задавать мне вопросы.
Юра позвал меня на кухню пить чай. Я отказалась, но он все равно принес чашку свежезаваренного чая с лимоном.
— Спасибо. Что-то я сегодня устала.
— Как Илья Муромец.
Я удивленно смотрела на Юру. Что-то я не помню, чтобы он рассуждал на отвлеченные темы. Да еще с привлечением фольклора.
А Юра, продолжая меня удивлять, развил свою мысль:
— Он тридцать три года просидел на печи — и сразу на подвиг. И вы девять дней из дома не выходили, а потом сразу на подвиг.
Повернулся и вышел из комнаты. Вот так.
Юра совершенно прав. Взрыв энергии, сменивший полный упадок сил, выглядит болезненным. Похоже на истерику.
Чай горячий, сладкий, необычайно вкусный. Выпила я его с удовольствием, но беспокойство не отпустило меня.
И снова в моих руках телефон.
— Вас слушают очень внимательно.
— Здравствуй, Андрюша.
— Тетя Лена, ты как? Мать сказала про Лялю. Я поверить не могу. Мы с ней пару месяцев назад в театре встретились. Она нас с Иркой в буфет сводила.
Шампанское, мороженое, шоколад. Она была такая, как всегда: красивая, веселая. Так жалко…
— Я знаю, Андрюша. Спасибо.
— Ты как? Мать говорила, заболела. Сейчас лучше?
— Лучше.
— Хочешь, мы с Танюшкой приедем?
— Хочу. В пятницу на дачу. Ладно?
— Ага. На все выходные.
— Мама не спит?
— Не знаю. Подожди, я посмотрю.
— Алло? — Хриплый со сна голос.
— Лидунь, прости. Я тебя разбудила?
— Не бухти. Я рада тебя слышать. Как доехала?
Костя бушевал?
— Не очень. Лидунь, что это за лекарство?
Я по слогам прочитала название. Лидуня переспросила. Я прочитала еще раз.
— Нет, Лен, я его не знаю. Даже никогда не слышала. Завтра спрошу у заведующей.
* * *
Кости все не было. Я переоделась ко сну, но не ложилась.
Смерть дочери вызвала во мне болезненное неприятие. Я не могла смириться с произошедшим, не могла поверить, что молодая здоровая женщина буквально сгорела от неожиданной болезни. А потом ее тело с какой-то неприличной поспешностью было доставлено в крематорий, и там оно сгорело, оставив лишь горсточку пепла.
Сгорела, сгорела, моя дочка сгорела…
Очень хотелось позвонить Леве Бронштейну. Он вполне мог знать это лекарство. Я помаялась, побродила по квартире, но решила отложить звонок на утро.
Костя пришел, когда я уже лежала в постели. Дохнув коньяком, поцеловал меня в висок.
— Костя, Лялькин бизнес чего-то стоит?
— Немало.
— Все достанется Мише?
— Конечно.
— Когда он сможет продать «Сибирь»?
— А зачем ему продавать?
— Ну, если захочет…
— Сразу, как вступит в права наследства.
— Это быстро?
— По-разному. Думаю, в данном случае около месяца.
— А можно затормозить?
— Если нужно.
— Ты можешь?
— Понадобится — скажи.
— Считай, сказала. Пусть он вступает в свои права максимально долго.
* * *
— Лева, здравствуйте. Это Скоробогатова.
— Здравствуйте, Лена. Я вам звонил. Вы в курсе?
— Спасибо.
— Рад быть полезным. Как дела у вашей дочки?
— Она умерла.
— Печально. Примите мои соболезнования. Как это случилось?
— Сразу. В заключении врача — сердечная недостаточность.
— Правда? Странно… И вскрытие подтвердило?
— Его не делали.
— Почему?
— Не знаю. Так зять решил. Ее кремировали.
— Кремировали?
Господи! Что он все переспрашивает? Тупой, что ли?
— Лева, с этим уже все. Я просто не могу больше об этом говорить. И думать.
— Да, конечно. Простите.
— Лева, вам известно такое лекарство?
Я уже безо всякой бумажки, на память, выговорила трудное слово.
— Нет. По названию похоже на синтетический наркотик. Продиктуйте по латинским буквам, я попытаюсь узнать. Только я, к сожалению, должен на неделю уехать из Москвы. По приезде сразу займусь. Вам не к спеху?
Нет, мне не к спеху. Мне это вообще непонятно зачем нужно. Не могу объяснить, что меня беспокоит в этом лекарстве.
Лялька так давно отдалилась от меня, что ее смерть никак не повлияла на внешнюю сторону моей жизни.
Я сидела за компьютером, выезжала по делам, говорила по телефону.
Костя обосновался в моей спальне. На все попытки его выдворить только поднимал короткую черную бровь.
Я жила обычной жизнью и вела себя как всегда.
Но иногда, оставшись одна, я вынимала ампулку и подолгу смотрела на нее.
* * *
Женщина моих лет что-то писала за столом, заваленным карточками больных, и не сразу подняла голову. Ее лицо было спокойным и усталым. Светлые, небрежно накрашенные глаза за стеклами очков смотрели равнодушно.
— Талончик, — потребовала она.
— Извините, но я хотела поговорить.
— У меня прием, больные ждут, мне некогда разговаривать.
— Я понимаю, но прошу вас. Это не долго, всего один вопрос. Я высидела очередь и все равно не уйду.
— Давайте, только быстро, — неохотно покорилась женщина. Чувствовалось, что у нее просто не осталось сил, чтобы еще и спорить. Она откинулась на спинку стула, но не выпустила из рук авторучку.
— Вы помните Елену Сергеевну Троицкую?
Лицо врача изменилось. Раньше оно было просто недовольным, теперь излучало неприкрытую неприязнь.
— Она больше не является моей пациенткой.
— Это я знаю. Но хочу знать почему.
— А вы, собственно, кто?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
