Марк вскакивает и пересекает кухню, а затем начинает хохотать, его глаза становятся еще безумнее.
— Он не хотел, чтобы у нас был ребенок. Он даже обрадовался, когда ты потеряла малыша.
Глава восемнадцатая
Лиам
Еще час до прибытия моего поезда. Я раздраженно сворачиваю газету и кладу ее рядом с собой на скамейку. Передо мной простирается озеро городского парка Миссулы, позади меня — вокзал, с которого через час я уеду в Рочестер, Миннеаполис. И вместо того, чтобы сосредоточиться на своей новой жизни, я могу думать только о своей старой. Я прислоняюсь к спинке скамейки и откидываю голову назад. Сквозь солнечные очки почти безоблачное небо выглядит так, как будто скоро начнется гроза. Дорога на автобусе из Гленвуда в Миссулу заняла всего около тридцати минут. И, несмотря на это, мне все же интересно, рассеялись ли над ранчо те немногие пришедшие из-за гор облака, и стало ли там небо таким же голубым, как здесь, или еще облачнее. Тесса уже не спит и, точно так же, как я глядит в синее небо, или ее небо сейчас серое? Прочитала ли мое письмо? Злится ли на меня? Грустит? Или думает, что это хорошо, что меня больше нет, и наконец можно вернуться к нормальной жизни? Сможет ли она жить так, как раньше? С периодическими визитами Марка, но, по крайней мере, без необоснованных арестов и драк.
Что-то тыкается на мою ногу. Я смотрю и вижу футбольный мяч. Маленький владелец поднимает мяч, прежде чем я успеваю это сделать, и затем смотрит на меня с подозрением. Если бы передо мной был мужчина в солнечных очках, я бы тоже так смотрел, поэтому снимаю очки, которые должны были защитить меня от узнавания, и улыбаюсь мальчику с темно-карими большими глазами. Я ничего не знаю о детях, но мальчик выглядит не старше пяти. В лагерях было несколько детей, его ровесников, но вместо того, чтобы играть, их учили обращаться с оружием и показывали, как убивать людей. Этот мальчик с мячом в руках кажется мне почти нереальным. Ищу взглядом его мать или отца. Когда в нескольких шагах вижу мужчину, который наблюдает за мной, киваю ему.
— Джошуа, — зовет тот мальчика, который поспешно поворачивается на зов и убегает.
— Могу я присесть рядом? — интересуется женщина с русыми волосами.
Я беру газету и освобождаю для нее место.
— Пожалуйста.
Она садится рядом, затем, нахмурившись, осматривает меня со странной, задумчивой улыбкой. Я уже внутренне напрягаюсь, потому что, очевидно, она узнала меня.
— Могу я вас кое о чем спросить? — осторожно спрашивает она.
— Это не я, — говорю я ей, желая встать, но она удерживает меня, кладя руку на предплечье.
— Ты, наверное, не узнаешь меня. В последний раз, когда ты видел меня почти двадцать пять лет назад, я была немного стройнее, — поизносит женщина с улыбкой.
Я прищуриваю глаза и вглядываюсь в ее лицо, затем мой мозг помещает более молодую версию поверх этой женщины, и каждая мышца моего тела напрягается.
— Миссис Трент, мать Марка.
У меня начинает шуметь в ушах, когда я понимаю, что это значит. И пару секунд я не знаю, злиться мне или чувствовать облегчение, видя ее. Часть меня внезапно превращается в двенадцатилетнего мальчика, которого эта женщина угощала печеньем, в то же время вливая в себя алкоголь, как будто ее тело было бездонной бочкой. Она рассказала нам о голосах, которые рассказывают ей о нас. В те времена Марк был смущен ее поведением, поэтому в какой-то момент мы даже перестали приходить к нему домой.
— Да, верно. Я видела репортажи о тебе, мне очень жаль, через что тебе пришлось пройти, — говорит она, кладя руку мне на бедро и сжимая его, затем с беспокойством смотрит на меня. Глубокие морщины испещряют ее лицо вокруг глаз, теперь ее прическа стала короче, чем раньше, руки стали дряблее, а волосы тоньше.
— Марк думал, что вы мертвы, похищены или что-то в этом роде, — сердито говорю я ей, потому что, когда она вдруг исчезла, это сильно подкосило ее сына. Возможно, она не лучшая мать, но она была его матерью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мне очень жаль, — отвечает она, словно это может что-то оправдать, затем отворачивается и смотрит куда-то на другом берегу озера. — Я была все время здесь, если быть точной, там, — ее голос дрожит, когда она говорит мне.
Я следую за ее взглядом, но не вижу ничего, кроме деревьев и изгороди высотой три метра, которая окружает парк.
— Психиатрическая клиника. Сначала я была там три года, меня принудительно определил туда Гарри, а потом я жила поблизости.
Я ошарашено поднимаю брови.
— Принудительно определил?
— Шизофрения, — смеется она. — Голоса, которые рассказывали мне плохие вещи о моем сыне, были реальны для меня.
Я ошеломленно смотрю на нее. В женщине, сидящей сейчас рядом со мной, осталось немного от той, которую я знал с детства. Она выглядит ухоженной, кажется трезвой, не под кайфом и выглядит не расстроенной, хотя наш разговор, кажется, напрягает ее.
— Но вы были там всего три года, почему не вернулись? Почему вы заставили своего сына поверить, что вас похитили? Мы в течение нескольких недель прочесывали местность в поисках.
— Гарри не только заставил судью отправить меня на принудительное лечение, но и запретил контакт, чтобы мой сын был в безопасности от своей безумной матери.
Я хватаю воздух, ошеломленный, готовый обвинить ее в том, что она недостаточно боролась, как вдруг звонит мой телефон. Требуется момент, чтобы вытащить его из переднего кармана моего вещмешка, но этот момент необходим, чтобы взять себя в руки.
— Алло? — говорю я. Это мой первый звонок на этот телефон, и я удивлен, что знаю, как ответить на звонок.
— Это Джордж. — Старик звучит как-то озабоченно, заставляя меня немедленно заволноваться. В голове только одно имя: Тесса.
— Что случилось? — с нетерпением интересуюсь я, больше не обращая внимания на женщину рядом со мной.
— Ты должен немедленно вернуться. Марк заперся с Тессой в доме.
Тесса
У меня лезут глаза на лоб, когда слышу, как Марк говорит это.
— Он был рад, что мы потеряли ребенка? Почему он был рад этому?
Марк останавливается, потирает ладонью лицо, затем сжимает ее в кулак и хлопает себя по лбу. Он выглядит так, словно находится на грани срыва. Если меня не напугало оружие, то подобное поведение делает это.
— Помнишь, прежде чем мы вернулись? Все было хорошо, я был в порядке. Конечно, я тогда уже пил слишком много, но в остальном я был готов к нашей жизни в Гленвуде, в конце концов, я давно оставил прошлое позади.
— Миа? — спрашиваю я его.
Он запинается, склоняя голову, прикусив нижнюю губу и кивая.
— Да, ее тоже. И мою мать.
Я киваю, потому что понимаю, что Марк имеет в виду. Его мать в течение многих лет считается пропавшей без вести. Это единственная причина, по которой он стремился стать шерифом, и именно поэтому он не переставал искать ту маленькую девочку, пока не нашел. Марк не хотел, чтобы ее мама прошла через то, что пережил в детстве сам. Неопределенность — когда не знаешь, что случилось с любимым человеком, который просто вдруг исчезает — это, должно быть, настоящий ад.
— Когда я искал ребенка, то нашел скелет в Кларк-Форк. Я думал, что это была моя мать. Гарри не хотел, чтобы я кому-то рассказывал, поэтому сказал мне, где она.
Я с тревогой поднимаю брови и протягиваю руку Марку, чтобы безмолвно попросить его снова сесть.
— Где твоя мать?
— Она живет в Миссуле. И никогда не пропадала, она страдает от шизофрении. Он принудительно отправил ее туда и никогда никому об этом не говорил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я прерывисто вздыхаю и недоверчиво смотрю на Марка. Как отец может сделать подобное со своим ребенком?
— Он предпочел, чтобы ты верил, что она мертва, вместо того чтобы сказать, что она больна?
Марк громко смеется, затем прислоняется к кухонному шкафу и скрещивает руки на груди.
