– А ты там зачем?
– Что?
– Ты не едешь.
– Не понимаю. Ты же обещал!
– Я?! Просто, не едешь. Это путешествие в ад, я понял.
– Ну уж нет, – воскликнула моя девушка. – Петя, мы же обсуждали.
– Я тебя не беру. Очень опасно.
– Я поеду, – тихо, без всякого упрямства сообщила соседка по кровати. – Я пойду за вами сто метров сзади. Ну если только задушите, отстану.
И я взялся слегка ее душить. Так мы какое-то время безобразничали, рассматривали картинки в любимой старой книжке, даже поставили симпатическими чернилами автографы под фигурками изгоняемых торгашей из храма, потом еще душили, читали, дремали и опять… дремали.
В ночное окно иногда заглядывали и моргали слабо светящие звезды, спорившие и спортивно соревнующиеся за право выбраться из-за черных туч, слипшихся под небесами. Луна куда-то запропастилась, и вместо нее перед нашими сонными лицами иногда фланировала у окна моль.
Внезапно я проснулся от крепкого топота у моей входной фанерки. Тоня тоже мгновенно открыла глаза и натянула одеяло на подбородок. Игрушечный замок слабо квакнул и отлетел, и в комнатку ворвались трое без собаки, в длинных глухих плащах, а у двери снаружи вытянулся во фрунт статный латстрелок, звеня штыком, челюстями и шлемом без бубенцов.
– Стоять… лежать! – заорал один, размахивая наганом. – Ноги вместе, руки по швам, лежать, или стреляю без упреждения навылет!
К обалдевшим ежащимся любовникам подвалил с ухмылкой кота-утопленника бывший бармен с заседания Избирательного Сената.
– Кукуем, глухари? – кокетливо показал он металлические зубы, но сменил тон. – А воины порядка годами не видали… снов. Осмотр помещений! Зюкин, фиксируй.
– Лежать.. стоять! – опять заорал второй, но уже тише и от двери, и выхватил фиксатор «Активного дружка».
Бармен прошелся по коморке взад-вперед, считая шаги:
– На дружке хозяина пыль, – сообщил он, поводя носом. Заглянул за шторку душа, резко дергая оружием, будто готовился встретить засаду. – Сральник самостийный. Душ-топка неположено, запрещенная переплановка. Ведь не обращался?
– Не-а, – помотал я головой.
– Штык-оружие имеете?
– Не-а.
– Недозволенную электроаппаратуру, записи порнодиско, гимны других государств?
– Не-а, – книга с картинками тихо грелась под одеялом у наших ног.
Бармен залез под кровать, долго возился там. Вылез в паутине и злой.
– Фиксуем наличность проживания личности. Суй ладонь, – помощник подвалил от двери и сунул мне в нос «приемник ладони». Я приложился.
– Давай и ты, птичка ночная вокзальная, – хмыкнул гаденыш в сторону моей подруги.
– А ты, говно ночное, а ну предъяви документ на осмотр, – заорал я из-под одеяла.
– Документ имеем, – сообщил держащий за хвост «активного дружка».
– Вот тебе мой документ, – взъярился бармен и сунул мне в темя длинное дуло грубой «Беретты» с глушаком. – Щас от нервов раньше времени спущу, и понос на стену.
– Убери, сученыш, свою железную клешню, – побелел я, собираясь выбираться. – А то горло откушу, и будешь рапортовать жопой.
– Не надо, миленький, – пискнула Тоня, лишь глазки которой торчали из-под одеяла. – Вот, – и она приложила мизинец к ладонеприемнику фиксатора.
– Совместность дозволена, – поморщился дознаватель, почесывая блох у затылка. – Что это вы, барышня хорошая, будучая френдом, и это… с умственным. Связались. В опасную историю. Конечно, пока не наше…
– Не ваше, не ваше… – подтвердил я.
– Имя, Павел? – выпалил бармен, нюхая воздух.
– Нет.
– Заменились чуждым элементом полностью на заседании Сената?
– Нет.
– А почему ваш документ, а рожа сидела чужая. Ваша рожа сидела или подрывная?
– Нет.
– Показания против выступавшего Петра имеете?
– Нет.
– Коктейли понравились?
– Нет. Коньяк хороший, майор. – Я, видно, как кием по шару, попал в его должность, и его железная луза башки дрогнула.
– Хоть иногда правду сообщаете в орган… органам. Так, имели длительное знакомство с Председателем Сената по личным наклонностям?
– Нет. Имел исключительный приятный контакт с НАШЛИДом с целью, – войны замерли.
– Это нам не поручено, – злобно пробормотал бармен. – Поручено навестить и удостоверить наличность лица. Чтоб на выделенной Петру площади подместись, протереть «Дружка». И этот, душ – расцениваем, как провокацию. С целью… тараканов множить. Распишись с осмотром.
И фиксирующий опять ткнул мне устройство. Я приложился. Войны тревожно огляделись и, пятясь, стали выметаться из коморки. Мы приняли положение «сидя». Тут на выходе бармен обернулся и брякнул:
– Органам известно, тебя отравили друзья и вывели. Ты вроде дырка от баранки. А вот баранку, что влезла в Сенат, прониклась в святое, это мы откроем. И тогда тебе – крендель-мендель. Я его рожу наскрозь запомнил. Утягивать приглашенного к заседанию – выше вышки. Все, пока живи, глухарь.
Я оделся, Тоня залезла в душ. В окне слабым фиксажем болталась баланда глухого раннего утра, время первых госновостей. Как велено, я протер макушку устройства и открыл ему очи. Тоня подсела ко мне на табурет, и мы уставились в утренние сообщения.
Звонкая оторва-дикторша, чем-то очень напомнившая мне одну из поэтесс латинского квартала, перемежала свою восторженную речь нежными пассами ухоженных пальцев и кадрами Олимпиады и Заседания Сената.
– Сенат, сбор народных слуг, принес к ногам краевого народа новые верные судьбоносные решения. Принято единогласно высылать лишних почтовых голубей, попавших с сопредельных территорий без справок. Также впредь будут отпускаться не больше одного коктейля в руки, достигшие двадцати одного…
– Мне можно, – кивнула Тоня.
– Также крайне остро, дискуссионно был поставлен простыми жителями вопрос перекуров. Один из принципиальнейших простых Петр, – и картинка раскрыла передо мной мою собственную, красную, растерянную рожу на Заседании, – Петр убедительно выказал просьбу масс: разрешать перекуры на заседаниях рабочих мест в исключительных случаях. Этот простой самоучка, электрик из Управления пострадавшего «Большого друга» и по его заверениям старый краевед и поклонник знаний, прямо озвучил свою позицию в острейших дискуссиях, животрепещуще горящих на Сенате – «Не курю. В исключительно случае!»
Испарина стыда, болезненная краска, пот и слезы выкатились от этих инсинуаций смазливой обезьяны на мое лицо. Я чуть отодвинулся от девушки.
– Как стыдно, – угрюмо выпалил я. – Как же мне стыдно. Сорок семь– сорок семь, а я блею «не курю». Позор, Тоня.
Тут произошло неожиданное. Антонида вскочила, обняла меня сзади за плечи и фыркнула:
– Фу, какой же вы умный, Петр. Какой же дальновидный, тонкий – не худой! – крупномозгий человек. Всех этих несимпатичных особ обвели вокруг одного пальца, надули дураков их же соломинкой. Всем вам кукиш, – выставила Тоня ручку к экрану. – Мой мужчина – умница и гигант большого ай-кью. А вам – фью!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
