Дойдя до простой скамейки в чаще леса, Бланш села отдохнуть; сквозь прогалину леса взор ее улавливал мельком клочки голубых вод Средиземного моря, с белыми парусами, скользящими по его глади, или части гор, облитых горячим солнцем; при этом душой ее овладело то изысканное наслаждение, которое будит фантазию и ведет к поэтическому творчеству. Жужжание пчел одно нарушало тишину, царившую кругом; в то время, как они вместе с другими насекомыми пестрых оттенков весело носились в тени, или упивались сладким медом из чашечек свежих цветов. Бланш, наблюдая одного из мотыльков, перелетавшего с цветка на цветок, старалась представить себе те наслаждения, которые он испытает в течение ствоего короткого дня, и у нее сложились в голове следующие стансы:
МОТЫЛЕК К СВОЕЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Какой тенистый дол, благоухающий цветами,Тебя прельстил остановить воздушный твой полет,И не лететь в лиловый верескГде часто весело носилась ты?Я долго наблюдал из чашечки лилии,Блиставшей белизной под утренним лучом,Старался я напрасно уловить шорох твоего полетаИ разглядеть издалека блеск твоих пестрых крыльев.Ни солнцем залитое пастбище, ни дерево цветущее —Ничто на свете.не сравнится с чашечкой лилии,Убежищем моим и преданной моей любви.Когда начнут цвести цветы в апрелеИ буквица, и колокольчик голубой,Во мху зеленом скромная фиалка,С своими чашечками, смоченными слезой росы.Когда подует ветер злой,Начнет срывать цветы и похищать из чашечек их медИ гулко разносить в долине песни.Тогда я улетаю в зеленый приют лесов:Там, в чаще спутанной лесных тропинок, я играюВдали от грубых ребятишек;Туда едва лишь проникает солнца свет,И легкая роса там воздух освежает.То высоко я в солнечном луче порхаюНад кущами, фонтаном, долом и пригорком.Склоняюсь ласково над алыми цветами,Что свесили свои головки над ручьем.Но их оставлю я, — пусть тебя направят.Покажут, где цветет жасмин душистыйИ белоснежный ландыш прячется в траве.Где распускаются бутоны роз…Но все не слышу я возлюбленной полета!В каком убежище тенистом соблазнилась ты остаться?Когда-то одному лишь мне ты угодить желала.Со мной одним порхала но цветам!Но, может быть, печалюсь я напрасно,Убежище тенистое напрасно я браню?Быть может, ты верна и только заблудиласьИль завлекли волшебницы тебя?Иль, может быть, царица фей в стране волшебной,Ценя твое проворство, далеко тебя послалаДо вечера слетать и принести ейЭссенции душистой для колесницы ее легкой.Или наполнить чашечку от желудяНектаром из индийской розы.Или собрать на берегу волшебного ручьяМайской росы, лекарства от тоски любовной?Но что к вижу: ты уже летишьВеселая, как самый яркий из цветов весенних.Я узнаю убор лазоревый и черныйИ пурпурные крылышки твои.На крыльях бризы мчишься ты ко мне.Привет, привет тебе в моем душистом доме!В прекрасной лилии с тобой по-прежнему мы заживемИ вместе будем мы порхать с цветочка на цветок.
Вернувшись в замок, Бланш, вместо того чтобы пройти в гостиную графини, из любопытства пустилась бродить по той части замка, которой она еще не осматривала, — самая старинная часть его более всего привлекала ее внимание; хотя то, что она видела из новейших пристроек, было красиво и элегантно, но старина казалась интереснее ее романтическому воображению. Поднявшись по парадной лестнице и пройдя по дубовой галерее, она вступила в длинную анфиладу покоев, со стенами, увешанными коврами или украшенными панелями из кедрового дерева; мебель на них казалась такой же старинной, как и сами покои; огромные камины стояли пустые и холодные; видно, давно вокруг них не собиралось веселое общество; весь ряд комнат имел такой унылый, заброшенный вид, будто почтенные предки, портретами которых были увешаны стены, были последними обитателями этих хором.
Выйдя оттуда, Бланш очутилась в другой галерее, упиравшейся одним концом в заднюю лестницу, а другим — заканчивавшейся дверью, которая, по-видимому, сообщалась с северной частью замка; но дверь эта оказалась запертой. Тогда Бланш спустилась с лестницы и, отворив дверь, проделанную в стене несколькими ступенями ниже, очутилась в небольшой квадратной комнатке, составлявшей часть западной башни. Из трех ее окон открывались чудесные и все разные виды: одно окно выходило на север, в сторону Лангедока, другое — на запад, на предгорья Пиренеев, грозные вершины которых увенчивали ландшафт, и третье было обращено к югу, на Средиземное море и часть дикого побережья Руссильона.
Оставив башню и спустившись по узкой лестнице, Бланш попала в полутемный коридор и там долго бродила, ища выхода; наконец, ее взяло нетерпение и страх, — она позвала на помощь. Вслед затем послышались шаги, мелькнул огонь сквозь дверь в конце коридора, кто-то осторожно приотворил ее, не решаясь войти. Бланш молча глядела на высунувшуюся фигуру; дверь стала медленно закрываться; тогда она крикнула и подбежала к двери. Перед нею оказалась старуха-экономка.
— Дорогая барышня! это вы? — проговорила Доротея. — Как это вы попали сюда?
Если бы Бланш была не так поглощена своими собственными страхами, она заметила бы выражение смертельного испуга я. удивления на лице старой Доротеи; та повела ее по длинному лабиринту ходов и комнат, имевших такой вид, будто они уже лет сто простояли необитаемыми. Наконец они достигли комнаты, отведенной для экономки; там Доротея усадила ее и подала угощенье. Бланш отведала предложенных сластей и рассказала, что набрела на прелестную башенку, которую желает присвоить себе. Или Доротея была не так чувствительна к красотам природы, как ее молодая госпожа, или же привычка постоянно видеть перед собою живописные ландшафты притупила ее вкус, но она не отозвалась ни словом на восторги Бланш. Однако та нисколько этим не смутилась. На ее вопрос, куда ведет дверь, оказавшаяся запертой, старуха объяснила, что она ведет в длинный ряд комнат, куда никто не входил уже много лет,
— В одной из них, — прибавила она, — умерла покойная барыня, и мне кажется, у меня никогда не хватит духу войти туда.
Хотя Бланш очень хотелось посмотреть эти комнаты, но, увидав, что глаза у Доротеи наполни.пись слезами, она воздержалась и не попросила отпереть их. Вскоре пришлось идти одеваться к обеду, за которым все общество встретилось в прекрасном настроении духа, кроме одной графини, легкомысленная натура которой, истомленная ленью, не давала ей ни самой быть счастливой, ни способствовать чужому счастью. Мадемуазель Беарн пыталась острить, направляя свои шуточки на Анри; тог отвечал скорее по необходимости, чем из желания поощрять ее игривые выходки; хотя оживленность этой особы иногда забавляла его, но ему претило ее самомнение и эгоизм.
Веселость, с какой Бланш примкнула к маленькому обществу для послеобеденной прогулки, сразу испарилась, как только они дошли до берега моря. Со страхом взглянула она вблизи на необъятное пространство вод, которое издали возбуждало в ней восторг и удивление. Только усилием воли ей удалось подавить свой страх, когда она вслед за отцом села в лодку.
В то время, коща она боязливо оглядывала обширный горизонт, охватываюпщй необозримую площадь океана, чувство возвышенного восторга боролось в ее сердце с ощущением личной опасности. Легкая бриза играла по воде, шелестела шелковым навесом лодки и пробегала по листве леса, увенчивавшего скалы на протяжении многих миль. Граф оглядывал все это горделивым взором собственника и любителя прекрасного.
На некотором расстоянии от берега в лесу стоял павильон, в прежнее время служивший убежищем веселому светскому обществу; но и теперь, благодаря своему местоположению, он отличался романтической красотой. Там граф приказал приготовить кофе и десерт; туда же гребцы направили теперь лодку, следуя извилинам берега и огибая лесистые мысы, между тем как грустные звуки рогов и других духовых инструментов раздавались с другой лодки, плывшей в отдалении, разносились эхом между скал и замирали над волнами. Бланш успела подавить свою трусость; дивное спокойствие охватило ее душу и принуждало ее к молчанию; она была так счастлива, что забывала даже вспомнить про монастырь и про свои прежние горести, чтобы сравнить их с теперешним благополучием.
Графиня чувствовала себя менее несчастной, чем за все время после того, как она покинула Париж; теперь она старалась обуздать свое капризное настроение и даже вернуть себе доброе мнение мужа.
Граф смотрел на свою семью и на окружающий вид со спокойным удовольствием и нежностью, между тем как сын его предавался искреннему веселью юности, ожидающей новых наслаждений и не жалеющей о прошлых.
Проплыв с час времени, общество наконец высадилось на берег и поднялось на утесы по тропинке, полузаросшей травою. В небольшом отдалении от высшего пункта возвышенности, под тенистыми деревьями, показался павильон; лишь только портик его замелькал между стволами, Бланш заметила, что он построен из разноцветного мрамора. Следуя за графиней по тропинке, она беспрестанно с восторгом оглядывалась на океан, видневшийся внизу за темной листвой; оттуда глаза ее переносились на густой лес, безмолвие и непроницаемый мрак которого пробуждали чувства еще более возвышенные и упоительные.
