Она не слышала, как он откинул гобеленовую штору и вошел в галерею. Когда она подняла глаза от книги, король стоял перед ней, и по сладострастному выражению его лица она поняла, что он уже несколько минут рассматривает ее. «Как зверь перед прыжком», — подумалось ей.
У нее перехватило дыхание. Анна не ожидала, что он застанет ее вот так, совершенно одну. Отложив в сторону томик стихов в кожаном переплете, она приветствовала короля глубоким реверансом. Нет, решила она, ему не удастся поставить ее в положение глупого напуганного кролика.
Она была грациозна в каждом движении. Он самоуверен и полон чувств.
— Что читает в это солнечное утро мистрис Анна? — произнес он своим мягким сочным голосом.
Его учтивость лишала ее уверенности. Не доверяя своему голосу, она почтительно протянула ему книгу. Он подошел ближе, взял книгу и стал бережно перелистывать тонкие украшенные цветными рисунками страницы. Его рыжеватые брови удивленно поднялись, когда он прочел заглавие.
— «Тролль и Кризида»? Крепкий орешек для неискушенной девушки, я думаю?
— Мне нравится.
— Мне также, — усмехнулся он.
Держа в руках книгу и устремив на девушку слегка насмешливый, полный чувственного любования взгляд, он тихо и нежно продекламировал несколько строк из поэмы. Слишком нежно.
То, что он расставлял ей ловушки, возмутило Анну, и она покраснела, как простая девчонка-горничная. Но решила, что не даст сбить себя с толку.
— Сэр Томас Мор считает это очень хорошими стихами, — сказала она, горделиво вскинув голову.
— И он прав. Я бы хотел положить их на музыку для вас.
Мгновенно приняв ее полный достоинства тон, Генрих перестал флиртовать с ней. Он отложил книгу и присел на стул с изогнутой спинкой, на котором обычно сидела Анна, когда занималась музыкой.
— Вам давно пора вернуться ко двору, дабы радовать нас своей красотой и достоинствами в добавление к очаровательному остроумию вашего брата, — сказал он.
Губы Анны вытянулись в жесткую линию.
— Имея столь важные дела, Ваше Величество едва ли могли знать, что я была серьезно больна, — ответила она холодно.
— Неужели? — грубовато-шутливо спросил он. — Разве среди моих приближенных нет ваших родственников? И вы полагаете, что я никогда не справлялся у них о вашем здоровье?
Его слова звучали искренне, в них слышался упрек, и Анна почувствовала себя сконфуженной.
— Ваше Величество так великодушны… — прошептала она.
— Не слишком великодушен, вы знаете это, — резко возразил он. — Мне не хватало вас, Нэн.
Анна взглянула на него.
— Но вы приказали мне удалиться от двора. — Она бы добавила, если б посмела: «Без достаточных на то оснований».
— Разве так не было лучше — тогда?
Своими словами он как бы давал понять, что они оба знают, о чем идет речь. Это раздражало Анну, но она отдавала себе отчет в том, что он прав: так действительно было лучше. Ведь если бы она не заболела и осталась при дворе, то как бы она преодолела без доброй заботливой Джокунды безысходное отчаяние последних месяцев?
— Но сейчас вы должны вернуться. — Слова короля звучали учтиво, скорее как просьба, а не приказ.
Он встал и медленно подошел к окну, из которого открывался восхитительный вид на редкий по красоте хеверский парк.
Так же учтиво поднялась и Анна: она не могла сидеть, когда король стоял.
— Я еще не совсем здорова, — упорно сопротивлялась она.
Генрих резко отбросил полу своего расшитого драгоценными камнями бархатного плаща. Уверенно подойдя к ней, он приподнял ее голову за подбородок и внимательно посмотрел в лицо.
— Маленькая негодница все еще сердится? — прозвучал его короткий грубый смешок. — А что ты ожидала? Чтобы я стоял в стороне и смотрел, как этот рыжий парень, задыхаясь от страсти, обхаживает тебя? Ту, которую я выбрал для себя!
Его слова снова ввергли ее в мучительные воспоминания. Шелест шелка и запах духов, залитые солнцем лужайки и голосок маленькой Мэри Тюдор, страстные объятия любимого. Анне пришло на ум, что для Генриха она, пожалуй, как молодая необъезженная кобылица, которая бьет копытами и кидается на своего dompter[13], который хорошо знает и понимает все ее уловки. Нет, нельзя уступать ему!
— Поскольку я не знаю, за какую провинность королева дала мне мой conde[14]… — начала она.
Он усмехнулся.
— Вы не должны держать зла на мою жену. У меня нет сомнений относительно того, что она была очень рада спровадить вас, но дело в том, что это я приказал ей отослать вас домой.
Темные глаза Анны блеснули ненавистью в ответ на самодовольный взгляд его светлых глаз. Она понимала, что он любуется собой.
— Ну, что ты теперь скажешь, моя прелесть? — мягко спросил он, наклонился и легко поцеловал ее полуоткрытые губы.
— Что Ее Величество, может быть, не желает моего возвращения, — продолжала спорить Анна.
Она заставляла себя сопротивляться, хотя чувствовала, что колени у нее подгибаются.
— Может быть, и не желает, но она пошлет за тобой. И очень скоро.
Анне стало трудно дышать. Он держал ее очень близко — это нечестная игра. Гнев и отчаяние захлестнули ее, и она почувствовала, как к горлу подступают рыдания.
— Все равно мне нужна моя мачеха, — произнесла она ослабевшим голосом.
Видя, что Анна действительно расстроена, Генрих отпустил ее. Он остановился у стола, на котором лежала великолепная лютня и ребек[15], привезенные ею из Франции, и провел пальцами по струнам.
В душе Анны была полная сумятица. Она стояла и смотрела на его широкие плечи, на красную шею и коротко остриженный затылок. Левую руку она спрятала в рукав, а правую положила на шею, как часто делала в минуту душевного волнения.
Генриха, казалось, не слишком заинтересовали редкие инструменты, которые он разглядывал. Когда король вновь повернулся к ней, в нем не осталось и следа властности или насмешки.
— Послушай, Нэн, — сказал он, и в его вдруг охрипшем голосе слышалась искренность, — мне все равно, как и с кем ты приедешь. Лишь бы ты приехала. Я разрешаю леди Болейн прибыть с тобой. Мне одиноко сейчас, и ты нужна мне.
Они стояли и изучали друг друга глазами, как два борца перед тем как выйти на круг. И через несколько мгновений застывшая маска на красивом лице Анны стала смягчаться улыбкой.
Она поняла, что сегодня одержала над ним победу и может позволить себе быть великодушной. С присущим ей тактом она постаралась скрыть свое торжество.
— Вы желаете, чтобы я вернулась ко двору, как и прежде, фрейлиной королевы? — спросила она.
