– Першит, Клейменная? – спрашивает над ухом Логан.
Он сует сигарету в отверстие мешка, дым струится мне в лицо, я пытаюсь отвернуться. Он смеется. Стряхивает пепел мне на бедро. Пепел, пока падал, остыл, не жжется, но я с ужасом смотрю на серую кучку.
– Что-то напоминает? – Он поднес горящую сигарету вплотную к моей коже. Да. Напоминает. Камеру Клеймения.
Окурок касается моей кожи, слезы непроизвольно текут из глаз, но, к счастью, тут дверца распахнулась: вернулись Гэвин и Колин.
– Что ты делаешь? – сердито спросила Колин.
– Честное слово, я тебя выкину из машины, если будешь все время вмешиваться, – предупреждает Логан. – Стряхнул пепел, делов. Пиво мне купила?
Они передают друг другу пиво, я слышу щелчки, когда открываются банки, слышу, как жадно глотают. Логан опережает всех.
Потом рядом со мной кто-то рыгнул, а Гэвин рассмеялся:
– Фу, мужлан!
– Поехали! – Наташа включила двигатель.
И мы поехали, и снова я не могла понять, как долго мы едем. Я сидела между Колин и Логаном, автомобиль наполнился дымом и запахом алкоголя, музыка орала так, что никто друг друга не слышал. А мы все ехали и ехали, нарезали круги, мне казалось, часами. Я подумала, они хотят сбить меня со следа, чтобы я не поняла, куда мы в итоге едем, но могли бы не стараться: я дезориентирована с той минуты, как меня втолкнули в машину. На то, чтобы запомнить дорогу, мне бы смекалки не хватило. Я слышу их болтовню – разговаривают так, словно меня тут и нет, – и вспоминаю, как несколько часов назад я наряжалась, взволнованно готовясь к вечеринке, к новой жизни. А теперь у меня на бедре выросла кучка пепла от сигареты Логана – там были и горячие искры, но теперь пепел остыл, и у меня в душе все застыло.
Не знаю, что они задумали. Если хотели посмеяться, унизить, так давно своего добились. Если же они готовят что-то еще, если это была только прелюдия, то мне и минуты не выдержать. Ноги трясутся. Была бы на мне разумная человеческая обувь, кеды, а не эти шпильки, я бы еще попыталась сбежать.
Я не могу себя контролировать. Я плачу.
– Тише! – вдруг говорит Логан, обрывая разговор. – Выключите музыку.
Я смолкаю.
– Ты там ревешь, что ли, Заклейменная?
Он прислушивается. Я чувствую его дыхание на плече, на шее.
Все смеются.
– Нет, ты правда поверила, что я пригласил тебя на день рождения? – спрашивает он. От него веет холодом. – Как ты могла купиться? Мне вообще-то девятнадцать. Я уж испугался, что Пиа нам все испортит – напечатала про то, как ты собираешься на вечеринку, – но она не назвала имен, а если ты кому-нибудь потом расскажешь, тебе не поверят. Мой отец – пастор, и мать тоже. Говорят, скоро она станет епископом. Первая женщина в стране. Мы – респектабельная семья, – говорит он с напором.
– Родители-то да, – комментирует Гэвин и смеется. Наташа вторит ему.
– Мы тебя так и будем звать: Иисус, – предлагает Наташа, и они снова заливаются смехом.
Я чувствую, как Логан каменеет от злости. Страшно подумать, как отыграется он на мне за это унижение. Колин сидит по другую руку от меня и всю дорогу молчит. Я рада, что она здесь, она из всей компании самая приличная, но я слышу, как она дует пиво, банку за банкой, слышу, как вновь и вновь открываются банки. Набирается храбрости. Но для чего? Вот что меня беспокоит. И, хоть она отговорила их совать меня в багажник, я с нее ответственности за все происходящее не снимаю. Кстати, а где моя сумочка? Присвоили, наверное.
– На, Заклейменная, выпей глоточек, – говорит Логан и сует мне под нос открытую банку.
– Ей запрещено пить спиртное! – резко напоминает Колин.
– Да-да, а родителям Гэвина не нравится, что он спит с мальчиками, а ему хоть бы что, – говорит Логан, и Гэвин в ответ толкает его, так что пиво расплескивается по моей груди и ногам.
– Пей, Заклейменная.
Он приподнял край мешка, поднес банку к моему рту. Я отворачиваюсь, стискиваю губы. Он испускает свой пронзительный смех и другой рукой, никотиновыми пальцами, хватает меня за подбородок, раздвигает губы и вливает пиво. Попало не в то горло. Я закашлялась.
Он хохочет, но все же опускает край мешка и допивает содержимое банки сам.
– Налево! – командует вдруг Гэвин. Предварительные игры закончились, сейчас они приступят к главному, что уж там уготовили для меня.
Я не понимаю, где мы. Мне кажется, мы ехали два часа, а то и больше, а может быть, всего один час. Я потеряла представление о времени. Мы двигались круто вверх. Неужели выехали из города в горы? И здесь они меня бросят? Как я доберусь домой? Я опоздаю к комендантскому часу. Мне конец. Нашей семье конец. Снова я всех подвела. А потом я думаю, выберусь ли я вообще отсюда. Хватит ли им задора убить меня. Вон они сколько выпили: что бы они там ни задумали, у них может все пойти вкривь и вкось.
Вдруг я вспоминаю Арта, с тоской и любовью. Он не такой, как эти парни, он всегда меня защищал. Всегда… до этого. О, если бы он сейчас пришел мне на помощь! Но мы ехали и ехали, и никто не спешил меня спасать. Он мог остаться в городе и разделить со мной беду, но он предпочел скрыться.
– Проснись! – Логан пнул меня в щиколотку, я вскрикнула, подтянула ноги к животу, подальше от Логана, поближе к Колин. Но почувствовала, как она отстранилась от меня.
Машина наконец остановилась, двери открылись. Хлынул свежий воздух, отступили запахи дыма и пива, я снова могу дышать. Логан вытащил меня из машины, я вспомнила про платье, подол короткий, наверное, до самой талии задрался. Попыталась, как могла, стряхнуть его, чтобы упал ниже. Под ногами неровная почва, камешки, я не поспеваю на каблуках. Дважды подвернула ногу.
– Снимите с нее дурацкие туфли! – распоряжается Наташа.
Туфли сдирают, теперь я ступаю босыми ногами по камням. Шрамом по земле – напомнить мне, что и стопа моя заклеймена.
– Мне идет? – спрашивает Наташа, и Гэвин присвистывает.
Меня тащат в гору, я задыхаюсь, ругаюсь: камни острые. Сквозь мешок не видно, куда я ступаю, и света совсем уже нет. Стемнело. Час поздний. Может быть, я уже опоздала к комендантскому часу.
– У меня комендантский час, – решаюсь я сказать. – Отпустите меня домой.
Они примолкли.
– Когда у нее комендантский час? – спросила Наташа.
– В одиннадцать, – ответила Колин.
– Сейчас пол-одиннадцатого, – сказала Наташа.
– И что? – огрызнулся Логан и поволок меня дальше.
– Надо заканчивать.
– А то что?
– А то… что с ней будет, Колин? – спросила Наташа.
– Комендантский час – это серьезно. Ее накажут. Ее снова вызовут в суд.
Логан хохочет.
– Нет, послушай, это серьезно, – настаивает Колин. – Накажут не только ее, но и родителей. У меня братьев забирали на неделю. – Голос ее дрогнул.
– Я с ее предками не знаком, – говорит он. – Плевать мне на них.
– Сюда, – говорит Гэвин, и все останавливаются.
Слышно, как отпирают дверь.
– Заходи, – негромко велит Колин, и я делаю шаг вперед, ступаю на доски. В босые ноги тут же вонзаются занозы. Пахнет сыростью, мхом. Какой-то старый сарай. Под ногами земля и грязь. Все вваливаются вовнутрь, дверь закрывают, снова запирают замок. Логан сильно толкнул меня, и я чуть не упала ничком, но сумела удержаться на ногах. Врезалась в стену, ударилась о черенок лопаты или грабель.
– Чего Заклейменная в бассейне кочевряжилась? – спросил Логан.
– Не хотела раздеваться, – ответила Наташа.
Я съежилась, прячась от них.
– Нет! Пожалуйста, не надо!
Кто-то оттолкнул меня от стены, расстегнул сзади молнию на платье. Я задергалась, но Наташа крепко держала меня. Я чувствовала ее хваткие ладошки на моих руках. Впилась ногтями мне в кожу.
Платье упало к моим ногам. Я стояла посреди сарая в лифчике и трусах. Я снова заплакала. Спрятаться негде.
– О’кей, мы это сделали! – поспешно сказала Колин. – А теперь пошли.
Кто-то присвистнул.
– Заткись, Гэвин, она – Заклейменная. Дерьмо.
– А по мне, так просто девчонка в трусиках.
– Ты на шрамы погляди, – где-то у моего лица проговорила Наташа. Изучает тот, который на груди. Я с трудом сглотнула. Хотелось скрестить ноги, обхватить себя руками, как-то укрыться.
Гэвин и Наташа обсуждали меня так, словно я не могла их слышать. Логан ни слова не произнес, и это меня особенно пугало. Изучали шрамы, приподняли мою руку, потом ногу. Мешок с головы пока не снимали. Не хотят видеть, что у тела есть голова, есть душа.
– Не хочешь посмотреть, Колин? – заговорил наконец Логан. – Впрочем, ты это уже видела дома.
– Отвратительно. Я ухожу, – сказала Колин. Дверь открылась, пахнуло свежим воздухом, я услышала шаги Колин – прочь от сарая.
Оставила меня наедине с этими. Дрожь сотрясала все тело. Мне страшно и холодно.
