Что-то она разнюхала.
– Это мой адвокат. Мне нужен его совет по моему делу.
– За последние дни ты оставила на его автоответчике семь срочных сообщений. Почему?
Я замерла. Как она это разнюхала?
– Мистер Берри присутствовал при Клеймении? – торопливо, настойчиво продолжает она. – Он все видел?
Как поступить? Я не уверена, что с Пиа стоит делиться. Не уверена, можно ли ей доверять.
– Кто там с вами?
– Никого. – Судя по звуку, она перемещается с места на место, что-то щелкает в телефоне, иногда голос исчезает. – Честное слово, Селестина, только я. Поверь мне.
Мурашки бегут по коже. Решающий момент: пан или пропал, если я доверюсь, а она мне лжет, я подвергну мистера Берри серьезной опасности. А после вчерашнего я вообще-то не верю никому. Но если я останусь одна, то кто же мне поможет справиться со всем этим?
– Пиа, я не готова играть по вашим правилам, – говорю я. – Мне нужно знать, зачем вы об этом спрашиваете.
Она что-то ответила, но я не разобрала.
– Что? Пиа, где вы? Связь очень плохая.
– Не важно. Думай, Селестина, думай. Ты что-то скрываешь от меня, а мне нужно это знать.
Как мне все это надоело! Каждый норовит что-то урвать от меня.
– Чего ради я стану вам рассказывать? – зашипела я в трубку, стараясь не разбудить домашних. – Чтобы вы опять все перевернули, как судье Кревану угодно? Правду он вам опубликовать не позволит. Если никто ничего не говорит, так на то есть причина: он избавился от всех свидетелей. И, вполне вероятно, сейчас он слушает наш разговор. Почем мне знать, может, вы пытаетесь меня подставить? Помогаете ему выяснить, не осталось ли свидетелей?
– Он не может подслушать этот разговор, – возражает Пиа, а голос ее то возникает, то исчезает, заглушенный щелчками. – Ты можешь мне довериться. Ты должна довериться мне, – повторяет она, на этот раз более отчетливо. – У тебя ведь больше никого нет, Селестина. Кто, кроме меня, сможет найти для тебя нужные сведения?
Я торопливо соображаю.
– А что взамен?
– Селестина! – Она переходит на визг. – Я пытаюсь помочь тебе.
– Нет, только самой себе.
– Хорошо, – вздыхает она. – Чего ты хочешь?
– Сведения об одном человеке.
– О ком?
– Его зовут Кэррик. – Фамилии я не знаю. – Он сидел в соседней камере.
– Тоже Заклейменный? Зачем он тебе?
– Это мое дело.
– Ему что-то известно?
– Нет, – солгала я. – Просто хочу его разыскать. У меня теперь друзей маловато, нужен кто-то, кто сможет меня понять.
– Ладно. Постараюсь выяснить, что смогу, но у него я интервью не брала. Его история никого не интересовала.
С ума от них можно сойти.
– Выясню и перезвоню тебе. А теперь подумай о том, что нужно мне, Селестина. Мне нужна информация. Полная информация. Был ли мистер Берри в камере Клеймения? Что он успел увидеть? По отчетам, его там не было. Это правда или нет?
Камера Клеймения. Одним словом она отбрасывает меня туда. Как я старалась вычеркнуть ее из памяти, но не получается. Она возвращается кошмарами, возвращается в те часы дня, когда я менее всего к этому готова, – боль, запах горелой плоти, страх – и я не знаю, куда бежать. Это может случиться в тот момент, когда папа положит мне руку на плечо и слегка сожмет, ободряя. Он не знает, почему я напрягаюсь всем телом от этого прикосновения, а я снова оказываюсь в кресле, и Тина точно так же прикасается ко мне каждый раз перед очередным ожогом. Вернуться мысленно в эту камеру сейчас, когда я спокойно лежу в своей постели, – меньше всего мне бы этого хотелось, особенно после событий вчерашнего вечера, столько боли и страха, хоть бы ненадолго об этом забыть. Но я подчиняюсь, я возвращаюсь в ту камеру. Запах и звук, страх и громко стучащее сердце, запястья и лодыжки сдавлены ремнями. Креван орет на меня, слюна брызжет из-под его кроваво-красного капюшона.
– Да, мистер Берри был в камере Клеймения, – соглашаюсь я наконец. Она права, без ее помощи не обойтись. – Он сумел вернуться. У него в руке был смартфон. Он снимал.
А про Кэррика я не скажу ей ни слова. Нужно оставить кое-что и для себя.
– Снимал? Есть видео? О боже! Спасибо, Селестина, спасибо тебе!
И она отключилась.
Сердце частит, я вновь переживаю тот момент и пытаюсь сообразить, не наделала ли бед, упомянув съемку да еще и попросив разыскать Кэррика. Только бы она не подумала, что и Кэррик как-то причастен, только бы не навлечь на него беду. Но и другого способа разыскать его у меня не было.
Я совсем проснулась, сцена в камере Клеймения ясно стоит у меня перед глазами, и вернуться в сон невозможно. Голова гудит, сказывается тот удар о дверцу автомобиля, на лбу взбухла шишка. Во рту пересохло. Я выползла из постели, не слишком-то уверенно держась на ногах, закуталась поверх футболки в чересчур большой кардиган и пошла на кухню.
Спустившись на кухню, я прямиком устремилась к холодильнику за водой. Открыла дверцу, почувствовала какое-то движение за спиной – оглянулась: в углу, в темноте, сидела, наблюдая за мной, Мэри Мэй. Единственным источником света ей служила лампочка под вытяжкой, однако в руках она держала книгу, закрывая ее обеими руками. Впервые я увидела ее руки без кожаных перчаток. Она улыбнулась, довольная, что сумела застать меня врасплох, хотя вид у нее был усталый.
– Что вы тут… то есть почему… вы остались здесь на ночь? – забормотала я.
Она окинула меня взглядом, медленно, с ног до головы, так что я невольно потуже закуталась в кардиган. Жуткая женщина.
– Принимая во внимания события прошлого вечера, я сочла за лучшее остаться. У тебя большая шишка на голове, – добавила она.
Я машинально дотронулась до ушибленного места и передернулась. Саднит. Мне бы воду и таблетку от головной боли. Мэри Мэй не сводила с меня глаз, пока я искала все, что мне требовалось.
– Вы беспокоились, нет ли у меня сотрясения?
– Нет! – рассмеялась она, вовсе не весело – жестоко, она смеялась надо мной, словно я – безнадежная дурочка, таких ей еще видеть не доводилось. – Хотела убедиться, что ты находишься там, где тебе следует находиться. Не нарушаешь правила. Я знаю, что бывает с человеком после подобных событий.
– Что вы имеете в виду? – я заглотала таблетки и воду.
– Месть! – сказала она. Холод и тьма плеснулись в ее глазах, и я вспомнила, как она обошлась с сестрой, выдала ее Трибуналу, а потом и всех своих родных, поскольку те от нее отвернулись.
– Поэтому вы так поступили со своей семьей? – спросила я. – Из мести?
– Нет, – ответила она и глазом не моргнув, ничуть не смутившись этим личным вопросом. – Сестру я поймала с моим парнем, на нее я действительно донесла из мести.
Уж слишком это похоже на мою ситуацию. Не провоцирует ли она меня? Может быть, знает про Арта и Джунипер? Нет, не может быть. Знала бы – Арта давно бы уже разыскали.
– Мои родные… – Она отвернулась, в ее голосе послышался намек на горечь, впрочем, лишь на мгновение. – Другого выхода не было.
Меня затрясло.
Она снова пригляделась ко мне:
– Доктор Смит сказал, переломов нет.
– Нет. Ничто не пострадало, кроме сердца, гордости и веры в людей. Но ведь это вас не интересует?
Я выдержала ее взгляд, глаза Мэри Мэй были черными в темноте, и мне показалось, что она все понимает.
– Нет, – спокойно ответила она, вновь утыкаясь в книгу. Я узнала обложку: это была Джейн Остин. – Не интересует.
На следующий день явилась Пиа. Не считая поездки с папой в полицейский участок – та еще драма, – я провела день, свернувшись клубком в постели. Все еще болели ушибы, но пришлось встать, надеть какие-то темные вещички, по возможности не прилегающие к телу, и выйти в библиотеку. Я ожидала увидеть Пиа в одной из ее шикарных персиковых прямых юбок и в блузе под цвет, но она блуждала по библиотеке, а не сидела в кресле, и одета была в джинсы, кеды и толстовку с капюшоном.
Я с изумлением уставилась на нее.
Она с таким же изумлением смотрела на меня.
– Что это с вами? – спросила я.
– Не важно. Ты лучше скажи, что с тобой?
Синяк на лбу налился, что спелая груша, – неправдоподобная шишка, словно в мультике, теперь он переливался от фиолетового оттенка к желтому. Лицо все ободрано сучьями, ветки здорово меня исхлестали, пока я слепо ломилась сквозь ночной лес.
Я опустилась в кресло, поморщившись от боли в животе. Ребра целы, но болят, словно треснули.
– Селестина! – тревожно повторила она. Я готова поверить ей и перестать прикидываться – она, кажется, и в самом деле напугана. – Что случилось?
Я вздохнула.
– Никакой вечеринки не было. Это была ловушка.
– Тебя заманили в ловушку?
– В засаду – так будет точнее. – При одном упоминании глаза наполнились слезами. Слишком еще болит – и тело, и душа. Каждое мое движение – сквозь пепел.
