— Ты чего ржешь?! — говорит мне сердито.
— А ты чего, — я ей сквозь смех, — валенком от меня отбиваться решила?
— От вас, мужиков, разве отобьешься. — Валенок она в сторонку отложила, лампу поставила, рубаху одернула. — Что глазищи бесстыжие вылупил? Бабы живой не видал?
— Да сдалась ты мне, как припарка мертвому, — сказал я примирительно.
— На кой ляд ключ-то тебе? — встала она с пола, а сама на меня с опаской поглядывает.
— Зуб у меня разболелся, сало с чесноком нужно, а чулан на замке.
— Так бы сразу и сказал, — вздохнула она разочарованно.
— Говорил же я.
— Говорил… — передразнила она меня, порылась под подушкой, достала большую связку ключей кованых, позвенела, их перебирая, один с кольца сняла. — На, — протянула мне, — да, смотри, много-то не отрезай. Зима впереди длинная. Еще сгодится сальцо-то.
Я у нее ключ выхватил, лампу с пола подцепил и бегом в подклеть, а она мне вдогон:
— Потом верни, а то вам только в руки дай, так все сало пожрете…
Но я ее уже не слушал. Скатился кубарем в подпол, ключ в замок вставил. Щелкнуло в нем звонко, дужка отвалилась, только успел подхватить, чтоб наземь не упала. Положил замок на полку, дверь на себя рванул. А в чулане запасов прорва: и окорока копченые, и рыба вяленая, и корчаги с маслом топленым, год, наверное, на этих закусках прожить всем Вышгородом можно.
— Запасливая карга, — говорю, а сам от боли морщусь, — хорошая у Ольги ключница.
Вот и сало на крюках развешано. Большими ломтями розовеет. Соль, словно драгоценные каменья, на шматах поблескивает. Россыпью искр в свете лампы играет.
— Это сколько же на соль добра-то потрачено? [61] да мне сейчас не до любования. Вытащил я кинжал, Претича подарок, из-за голенища, отрезал от шмата тоненький кусочек и на десну, под зуб больной, положил.
Из косы на стене головку чеснока выдернул, зубчик выломал, очистил от кожуры, пополам разрезал. Дух ядреный по чулану поплыл, остальные вкусные запахи перебивая. А я зубчик себе на запястье положил да тряпицей примотал. Пока все это проделывал, не заметил, как сало проглотил, уж больно смачным оно оказалось. Пришлось новый кусок отрезать. Небось, не оскудеют запасы у ключницы.
Спрятал кинжал обратно, сел на мешок опечатанный, вроде не съестное в нем, а что-то мягкое, глаза закрыл.
— Боля ты, боля, Марена Кощевна… — зашептал старый заговор, тот, что на подворье Микулином заучивал.
И вскоре отпустила боль меня, среди ночи из постели Ольгиной поднявшая. Притихла, а потом и вовсе ушла…
— Опять с варяжкой низались? — недовольно заворчала сонная Малуша, когда я в клеть свою вернулся.
— А тебе-то что? — Я на соседний лежак пригнездился.
— Ничего, — повернулась она на другой бок. — Весь сон мне перебил. А такой красивый сон был. Матушка снилась…
15 августа 949 г.
С утра в Вышгород пожаловал ведун Звенемир. Не один приехал, с ним еще целая ватага. Младшие ведуны, послушники, служка — всего человек двадцать. Все в шкуры ряжены. Кто в козью, кто в баранью, а кто на себя коровью шкуру напялил да мешок вместо вымени на чресла привязал. Величаво и'шумно вошли они в ворота града. Громко стучал в барабан молоденький служка. Ухал медный котел дробно, ритм задавал. Двое других в рожки берестяные дули. Хрипели дудки, на визг исходили. А младшие ведуны с послушниками приплясывали да кощун Велесу пели:
Влесе учаше Праотце наше
Землю орати, злаки сеяти,
Стезю правити, Богов Родных славити…
[62]
Наперед всех Звенемир шел. Покров на нем желтый, зелеными побегами расшитый, на голове шапка с турьими рогами [63], а в руках сноп ржаной, за поясом серп костяной. Идет, улыбается, словно и не человек вовсе, а скотий Бог на землю спустился.
А я все с зубом своим маялся. Конечно, помогли мне и сало, и чеснок — резкая боль унялась. Однако нет-нет да стрельнет десна, но уже не так страшно. Выбрался я из своего прибежища на свет белый. Пригрелся на солнышке и наблюдал за игрищем. Смотрю — народец вышгородский из всех щелей повылезал. К процессии кинулся. Каждый под ноги Звенемиру упасть норовит. Через кого ведун перешагнет, тот до следующего урожая в сытости будет. Так, вместе с ватагой ряженых в Вышгород пришел праздник Спожинок. В этот день жито последнее с нив собирают да колоски в поле Велесу на бородку заплетают.
— Звенемир! — кричит Святослав. — Через нас переступи! Через нас!
— Пропустите кагана! — крикнул кто-то. Расступился народ, смеется, Святослава с Малушей пропускает. Ребятишки с утра раннего на пасеку к бортникам ходили медком полакомиться. Да успели вернуться уже. Я их ни остановить, ни окликнуть не смог, уж больно быстро все случилось. Побежали Святослав с Малушей к пришедшим, только пятки голые засверкали, сквозь людей веселых пробрались и перед ведуном в пыль бахнулись. Сами смехом заливаются. Подошел к ним ведун. Улыбнулся. Заметил я, как глаз у Звенемира сверкнул торжествующе.
— Люди добрые, смотрите! У кагана на лбу Велесов знак!
Пригляделся я, и верно, на лбу у мальчишки шишмень выпирает, не меньше кулачка детского.
— Рог у него Божий! — крикнул кто-то из младших ведунов.
— Отметина на кагане! — подхватили послухи.
— Да нет, — пуще прежнего Малуша смехом изошла, — это его пчела на пасеке укусила! Говорила я тебе, Святослав, что это к удаче, а ты не верил.
— Ладно, — почему-то обиделся мальчишка, видно хотелось ему в отмеченных Богом походить, да Малушка все испортила.
— Ну, чего медлишь? — взглянул он снизу вверх на ведуна. — Давай перешагивай!
Уже ногу Звенемир занес, как вдруг окрик его остановил:
— Не сметь! — это Ольга на крыльцо вышла.
Так и замер ведун с ногой поднятой.
Растерялся народ. Притих. Даже барабанщик застыл, ритм сломал, взвизгнули рожки и захлебнулись. Тишина повисла внезапная. Не ожидал я такого от Ольги. Даже про зуб свой забыл. Интересно стало, как же она дальше поступит?
А княгиня как ни в чем не бывало с крыльца спустилась, к ребятишкам подошла.
— Вставайте, — им говорит, — совсем запачкались. Святослав, ты же только сегодня чистую рубаху надел, а уже изгваздался весь.
— Здраве буде, княгиня. — Звенемир стоит, в руках сноп держит и не знает, то ли гневаться ему, то ли смеяться?
— И тебе здоровья, ведун, — ответила ему Ольга. — Рада тебя в Вышгороде видеть. За подношение спасибо, — взяла она из его рук сноп и над головой его подняла. — С праздником, люди добрые! Хлеба вам вдосталь! Закромов полных!
Закричали люди радостно. Служка в барабан свой ударил, и рожки вновь заголосили.
