Его размышления прервал Джонни Уолтерс, неожиданно вбежавший в комнату. Он был очень взволнован:
— Ты не догадался, Дики? А?
— Нет. А что случилось?
— Я получил письмо от Тома Даунли. Ты знаешь, что он пишет?
— Откуда же мне знать? Ведь письмо читал ты, а не я.
— Так вот, слушай. В Первой армии больше нет офицера Тома Даунли!
— Ты хочешь сказать, что Том убит?..
— Вовсе нет, он жив и даже весел. Ты бы никогда не догадался. Слушай: Том Даунли вместе со всей частью, с батальоном связи штаба участка…
Джонни сделал торжественную паузу и закончил:
— Перешел на сторону Советского Союза, перешел в Красную армию! Ты можешь себе представить?..
Дик смотрел на Джонни широко раскрытыми глазами.
— Такого не может быть, Джонни, это какая-то ошибка…
— Никакой ошибки! Слушай, вот письмо.
Джонни развернул листок бумаги:
— Ну, начало неинтересно, оно имеет личный характер. Вот, здесь:
«…и пусть тебя не удивляет все то, что ты сейчас прочитаешь. Сперва несколько предпосылок. Надеюсь, ты меня хорошо знаешь. Ведь так? Знаешь, что я никогда не был не только коммунистом, но даже социал-демократом. Правда, эти последние всегда казались мне чем-то не заслуживающим внимания серьезного человека. Так вот! Моя карьера, как офицера нашей «доблестной Первой армии» и т. д. — закончена. Сегодня ночью мы все, весь батальон связи штаба нашего участка, переходим к большевикам. Ты не веришь своим глазам? Понимаю. Но читай дальше, и ты все поймешь».
Джонни поднял глаза на Дика:
— Это он хорошо сказал: «поймешь».
— Читай дальше, — глухо проговорил Дик.
«…Ты, наверное, помнишь мое письмо, в котором я писал про различные теории войны. Про так называемые «хвосты» генерала Фулера и проч. Так вот, дело значительно глубже, чем кажется. Дело в том, за кем будущее. За нами, за Первой армией, генералом Фу-лером, Ренуаром, Древором и другими; за капитализмом, осаждающим молодой Советский Союз, или, напротив, будущее за коммунистами? Я долго обдумывал это и окончательно решил: будущее за коммунистами, молодым классом пролетариев, а не за престарелым капитализмом, чьи последние дни мы наблюдаем сейчас. И знаешь, кто именно помог окончательно решить эту важную для меня проблему?.. Пленный советский снайпер, которого я недавно допрашивал. Если бы ты увидел и услышал этого человека, ты бы и сам убедился. Представь себе солдата, который храбро смотрит вперед, ничего не боится, не жалеет своей жизни и уверен, что, независимо от его судьбы, его дело победит. Думаешь, он был коммунистом? В том-то и дело, что нет. Обычный красноармеец. И вот тогда я решил: победа за ними. Никакими машинами, никакими аэроторпедами и прыгающими танками мы не победим Советский Союз, потому что он обладает такой силой, о которой мы даже мечтать не можем. Эта сила — великое сознание молодого класса, уверенного в своей мощи, уверенного в том, что будущее принадлежит именно ему».
Джонни остановился, словно обдумывая что-то.
— Читай дальше, — вновь глухо откликнулся Гордон.
«…Возьмем мелочь, вроде последствий успехов или неудач на фронте. Как реагирует на это наш тыл и тыл советский? У нас, как только с фронта приходят плохие известия, немедленно начинается разложение. У них — сведения о неудачах вызывают новую волну боевого воодушевления, объединяющего армию и тыл единой волей к победе. Об этом можно было бы много говорить, но нет времени, да я и не уверен, дойдет ли до тебя это письмо. Итак, мы переходим на сторону Красной армии. Мы идем не в плен, об этом окончательно условились наши уполномоченные, которые вели секретные переговоры. Мы идем для того, чтобы встать в ряды Красной армии, против старого мира, против войны. Да, да, Джонни, против войны! Не против тебя, не против солдат Первой армии, а против войны, против тех, кто ее начал, кто ею руководит. Скажу тебе даже больше: я уверен, что таким же путем пойдешь и ты. Ибо это путь всякого честного человека, умеющего смотреть в будущее. Я жду тебя, Джонни. Жаль, не могу продолжать письмо — нет времени. Мы уходим. Будь здоров и думай, Джонни. Думай и помни: я жду тебя!
Твой Том Даунли».
Джонни сложил листки, спрятал их в карман и вопросительно взглянул на Дика:
— Ну, что скажешь?
Дик молчал, его лицо помрачнело.
— Ну, Дики?
С большим трудом Дик Гордон медленно ответил:
— Это — измена, Джонни… Измена чести военного человека…
Джонни махнул рукой:
— А мне безразлично, измена это или нет. Кого он предал? Народ? Нет, потому что мы воюем не за народ; я вообще не знаю, за кого мы воюем. Державу? Я не знаю, за какое государство мы воюем. Воинскую честь? Э, Дики, последние лохмотья старой, так называемой «воинской чести» мы выбросили как ненужный хлам вместе с первым вылетом этих гнусных бактериологических торпед. Кого же, в таком случае, предал Том Даунли? Тех, кто финансирует все это дело? Тех, кто ждет от него прибыли? Я лично не имею ничего против такого предательства. Вот что. Знаю, я неспособен к активным действиям. Ты говоришь, что я — пацифист. Но… меня хватит на то, что я задумал.
В комнате стало тихо. Дик молчал. Он не находил ответа. Наконец он сказал:
— Ты пойдешь вслед за ним?..
— Не знаю. Я еще не решил окончательно. Однако…
Резкий стук в дверь не дал ему закончить. Голос из-за двери выкрикнул:
— Телеграмма лейтенанту Гордону!
Дик в недоумении открыл дверь: откуда, от кого? Но вместо почтальона в комнату вошел высокий мужчина в полицейской форме. За ним у двери стояло еще несколько полицейских. Вошедший остановился посреди комнаты и спросил:
— Кто из вас сублейтенант Джон Уолтерс?
— Это я, — ответил Джонни, ничего не понимая.
Агент сделал знак полисменам. Они подошли к Джонни и окружили его.
— Вы арестованы, Джонни Уолтерс, — сказал высокий человек. — Арестованы, как государственный преступник. Обыскать его!
Ловкие руки полисменов полезли в карманы Джонни.
— Я не понимаю, — начал было Гордон, — в моей квартире…
— Простите, лейтенант, — вежливо и спокойно перебил его полицейский агент. — Вот приказ арестовать Джона Уолтерса. Извините, что мне пришлось сказать про телеграмму. Это — обычное средство, чтобы никого заранее не беспокоить.
Полисмены положили на стол все, что нашли у Джонни. Полицейский агент быстро все просмотрел и радостно схватил листы, которые Джонни зачитывал Дику:
— Вот! Как вы получили это письмо?
Джонни молчал с выражением отвращения на лице.
— Не желаете отвечать? Ладно. Прошу следовать за мной. Надеюсь, нам не придется применить силу?..
Полицейские повели Джонни. На пороге он обернулся и сказал:
— Пока, Дики! Дело не кончено — и наш разговор тоже…
Полицейский агент вежливо козырнул Дику — очевидно, относительно Гордона он получил другие инструкции — и вышел вслед за Джонни. Дик остался один. Он ничего не понимал. Все случилось так неожиданно, что казалось сном. Джонни арестован?.. За что?..
И вдруг Дик вспомнил фразу из письма Тома Даунли:
«…Я не уверен, дойдет ли до тебя это письмо…»
Выходит, — письмо кто-то читал? Кто-то знал о нем, ведь агент сразу схватил его?.. Дик глубоко вздохнул: дело оборачивалось совсем плохо. Джонни грозила серьезная опасность. Надо спасать его. К кому пойти, чьей помощи искать? И вдруг Гордон решил: ему поможет генерал Ренуар. Да, именно генерал Ренуар. К нему, скорее!..
Морис Ренуар сидел в удобном кресле и внимательно слушал радио. Было время послеобеденного отдыха. Правда, в последние дни генерал Ренуар немного изменил свои привычки и перестал после обеда слушать любимую музыку. Каждый день, пообедав, он переключал приемник на волну Москвы и слушал советские передачи. Генерал Ренуар хотел иметь исчерпывающие и всесторонние сведения о состоянии военных действий. Его, очевидно, не удовлетворяли официальные сводки штаба Первой армии.
Генерал слушал радио, когда адъютант, неслышно войдя в кабинет, доложил, что лейтенант Гордон просит разрешения его видеть. Морис Ренуар сделал рукой знак, означавший «просите» — и продолжал слушать дальше.
Вошел Гордон. Генерал Ренуар молча показал рукой на кресло и жестом предложил слушать. Дик услышал:
«…империалисты, пытаясь спасти положение и деморализовать советский тыл, пошли на новое вопиющее преступление. Нарушая все постановления международных конференций, они перешли к бактериологической войне. Они тайно направили на Москву отряд аэроторпед с культурами инфекционных болезней. Нечего и говорить о дикости подобных средств борьбы. Нечего удивляться, что империалисты нарушили свои собственные торжественные акты, запрещающие бактериологическую войну. Ведь известно, что такие запреты и обещания они дают только для того, чтобы лучше скрыть свои истинные намерения. Но об этом новом преступлении должны узнать пролетарии всего мира. Пусть знают империалисты, что это им не поможет, как не помогли все их предыдущие атаки. Советский Союз вынужден обороняться — и новое преступление империалистов вызовет новую волну энтузиазма трудящихся СССР, который разобьет стаю международных шакалов с помощью пролетариев капиталистических стран…»
