– Как вы относитесь к трапезам на лоне природы? Завтра я собираюсь съездить к друзьям в Бедфорд. Деревенский воздух пошел бы вам на пользу. – Не «я был бы рад, если бы вы поехали со мной», а «деревенский воздух вам на пользу»… Я хотела было пошутить на эту тему, но вовремя заметила, с каким нетерпением он ждет ответа.
– С удовольствием, Гордон.
– Не хотите прихватить с собой дочку?
– Спасибо за приглашение, но у нее другие планы. Она идет в гости к однокласснице.
– Ну что ж. Тогда я заеду за вами в одиннадцать. И не жалейте о том, что понапрасну потеряли вечер. Вам надо было выговориться. Да и мне тоже. – Он не сделал попытки поцеловать меня, только ласково прикоснулся к плечу и шагнул в сторону.
Мы еще раз помахали друг другу, и я птицей впорхнула в номер. Меня пугало только одно: что это волшебство завтра кончится.
– Джиллиан, вы не подадите мне карту? Она в ящичке перед вами. – Мы ехали по набережной Ист-Ривер. На лице Гордона не было и тени улыбки. Ничто не напоминало о сделанных вчера признаниях.
– Конечно. – Я щелкнула дверцей, вынула карту и подала ему.
– Откройте, пожалуйста. – Меня слегка удивил его тон, но я послушно разложила карту… и прыснула со смеху. Это была карикатура, в сильно шаржированном виде изображавшая нас с мистером Гордоном Хартом, поглощающих сосиски под уличным фонарем у здания «Жизни женщины». На фонарь мочились чихуахуа и сенбернар, а из окон выглядывали все сотрудники редакции. Подпись гласила: «Пора уносить отсюда ноги». Я подняла глаза и увидела довольное лицо Гордона.
– Раз так, за мной ленч. Просто здорово, Гордон! У вас настоящий талант!
– У вас тоже.
Ленч в Бедфорде прошел очень мило, друзья Гордона мне понравились, и день пролетел незаметно.
К пяти часам я вернулась в отель – как раз вовремя, чтобы встретить Саманту.
В воскресенье мы с помощью Пег перебрались на старую квартиру. Я успела привыкнуть к «Ридженси» и на первых порах чувствовала себя не в своей тарелке. Сэм была на седьмом небе от радости, что наконец-то оказалась дома. Мне же пришлось весь вечер мыть полы, драить уборные, и под конец я так устала, что с трудом доползла до кровати.
– Саманта! Завтракать!.. Поскорее, а то опоздаешь в школу! – А я на работу. Теперь самое главное – восстановить утраченную сноровку. Без этого успеть собраться к восьми часам было нечего и думать. Все равно что пытаться в роликовых коньках залезть на айсберг. В Сан-Франциско было куда проще. Наверно, все дело в одежде.
– Сэм, где ты?
– Иду, мамочка! – Она влетела в комнату по-ковбойски. Школа Криса. – Я здесь!
– О'кей, любовь моя, ешь овсянку. Мы торопимся.
– Ковбои не едят овсянку, – оскорбленно заявила она.
– Едят, едят. Давай, Сэм, не капризничай. – Я пыталась пить кофе и одновременно читать газету, но думала при этом, что неплохо бы почистить туфли.
На работе предстояло сделать кучу телефонных звонков, договориться о съемке детской, закончить возню с актерской столовой и выполнить кучу мелких поручений Джона Темплтона.
Во вторник Гордон угощал меня обещанным ленчем, во время которого пригласил на торжественную встречу журналистов в Музее современного искусства, назначенную на следующий вечер.
В среду днем я забежала домой, надела черное бархатное платье и атласную накидку малинового цвета и стала ждать. Гордон обещал подъехать к семи часам. Приподнятое настроение постепенно угасало, сменяясь унынием. Крис не звонил целую неделю. Как обычно, это причиняло мне боль. Я тосковала по Крису Мэтьюзу, по его рукам, спокойному голосу и, как ни странно, даже по его отчужденности.
– Мамочка! Звонят в дверь! – на всю квартиру крикнула Сэм.
– О'кей. Иду. – Я так задумалась, что даже не услышала звонка. Это Гордон.
– Все в порядке? О нет, не извиняйтесь! Великолепно выглядите, Джиллиан. – Он придирчиво осмотрел меня и поцеловал в лоб.
– Спасибо, сэр. Как прошел день?
– Как обычно. Джиллиан, что-нибудь случилось?
– Нет. Почему вы так решили?
– Либо у вас был трудный день, либо вы расстроены. – Вы слишком проницательны, мистер Харт…
– Нет. Честное слово. Может быть, немного устала, только и всего. Не хотите выпить на дорожку?
– Не стоит задерживаться.
– Кто это? – В дверях возникла Саманта и с любопытством уставилась на гостя.
– Гордон, это Саманта. Это мистер Харт, Сэм.
– А кто он такой?
– Мы вместе работаем. Кроме того, он друг тети Хилари. – Я тревожно следила за обоими. Сэм могла сказать какую-нибудь грубость и хлопнуть дверью, а Гордон не умел обращаться с детьми.
– Можно потрогать вашу бороду? Она настоящая? – Саманта осторожно приблизилась, и Гордону пришлось нагнуться, чтобы заговорить с ней.
– Да, настоящая. Смелей, Саманта. – Ох… Вдруг ей придет в голову дернуть изо всех сил? Но она провела по бороде рукой, и я перевела дух.
– Знаешь, она похожа на лошадиную гриву…
– Это комплимент, – пояснила я.
– Ты любишь лошадей, Саманта?
– Ага! Еще как! – Завязалась оживленная беседа, и я поразилась, как много Гордон знает о лошадях. Еще больше меня удивило, когда он потянулся к лежавшему на столе бювару и сделал для Сэм несколько набросков. Дочка была очарована. Кажется, они нашли общий язык.
– Джиллиан, нам пора. Саманта, надеюсь, мы еще увидимся.
– Конечно. Приходите в гости, мистер Гордон.
– Мистер Харт, Сэм. Спокойной ночи, радость моя. Не ссорься с Джейн, будь хорошей девочкой. – Мы крепко обнялись и горячо расцеловались.
Тем временем Гордон вызвал лифт.
– Очень трогательно, Гордон. Спасибо. – Пока мы ловили такси, у меня поднялось настроение. Слава богу, Саманта обрадовалась ему.
– Она мне нравится. Живая и очень откровенная.
– О, этого добра у нас хоть отбавляй! – засмеялась я и покачала головой. Тут подъехало такси, и мы отправились в музей.
Вечер удался. Было очень приятно, что все смотрят мне вслед и наперебой спешат представиться. Оказывается, Гордон входил в правление музея, но не удосужился упомянуть об этом. Мы встретили Хилари, на сей раз без Рольфа. На ней было длинное черное трикотажное платье и такой же длины тонкая белая накидка. Гордон пригласил ее пообедать с нами. Это было бы замечательно, но она отказалась.
На сей раз Гордон повел меня в «Лютецию», где его принимали так, словно он был владельцем ресторана или по крайней мере арендовал в нем стол.
В музее мы столкнулись с Мэтью Хинтоном. Его сопровождала какая-то ярко-рыжая красотка, о голову которой можно было зажигать спички. Она судорожно цеплялась за его руку и сгорала от благодарности. Мы с Мэтом сдержанно поздоровались, и стало окончательно ясно, что он испытывает ко мне такое же прохладное чувство, как и я к нему. Боже, как ошиблась «Женская мода», всего лишь неделю назад назвавшая меня «его последней любовью»! Он был очень мил, но не более того.
