Между мной и Хилари никогда не было тех непринужденных отношений, которые связывали меня с Пег и другими подругами. Я бы не рискнула произнести в ее присутствии некоторые привычные слова или показаться ей на глаза в джинсах и промокшей от пота рубашке. Но было в этой дружбе что-то особенное, отличавшее ее от остальных. Все подруги знали меня с детства, и в наших отношениях неизменно сохранялся неистребимый школьный дух. С Хилари же мы подружились уже взрослыми и ждали друг от друга большего. Да ее и невозможно было представить себе школьницей – разве что она ходила в школу в костюмах от Шанель и по дороге забегала в парикмахерскую. Уж легче было вообразить ее на хоккейной площадке с клюшкой в руках. Единственное место, которое ей подошло бы, это кабинет мадам де Севинье[12].
До прихода гостей оставалось полтора часа, и мы успели рассказать друг другу все, что хотели. Хилари кратко и без особых восторгов сообщила, что у нее появился новый любовник. Молодой немец по имени Рольф. Он поэт, намного младше ее – в общем, «прекрасный ребенок», как выразилась Хилари. Мне предстояло увидеть его вечером. Она по-прежнему жила одна, и это ее вполне устраивало. Я завидовала ей. Меня бы такое никогда не устроило. Если для Хилари и существовали сказочные принцы, они все умерли или остались в далеком прошлом. Мой же принц все еще ждал меня. Я очень любила Криса, однако прекрасно понимала, насколько он далек от этого идеала.
Я не собиралась говорить о Крисе, но после второго бокала Хилари сама подняла эту тему.
– Джиллиан, если дело идет к разрыву, надо рвать. И лучше сделать это самой. А если нет – наберись мужества и заставь себя поверить, что это не вопрос жизни и смерти. Я уверена, что Крис милый мальчик, но он не для тебя. Думаю, ты заслуживаешь лучшего. Крис никогда не даст тебе того, в чем ты нуждаешься. Он слишком похож на меня. Он не верит в то, во что веришь ты, а я сомневаюсь, что ради него ты сможешь поступиться принципами. Но какое бы решение ты ни приняла, знай, я всегда готова помочь или хотя бы выслушать тебя. Больше мне нечего добавить.
Слова Хилари тронули меня, но ее мнение о Крисе было явно несправедливо. Он… Он… Я по-прежнему хотела жить с ним, готова была на любые страдания и стремилась вернуть прошлое. Разрыв не входил в мои планы.
Пока я собиралась с мыслями, Хилари вышла в библиотеку и вскоре вернулась, держа в руках какую-то книгу. Судя по потрепанному кожаному переплету, она была очень старая и могла принадлежать нашим бабушкам.
– Может быть, эти слова покажутся тебе банальными, но в них много правды, – сказала она и протянула мне книгу, раскрыв ее на странице, где бурыми чернилами чей-то уверенный почерк вывел:
Кто душой стремится к наслажденью,
Обречен на вечное забвенье;
Только тот не предает мечту,
Кто целует радость на лету.
Под этими строчками стояла латинская буква Л и дата.
– Это был мой первый мужчина, Джиллиан. Он был старше меня на тридцать лет. В то время мне едва исполнилось семнадцать. Он был величайшим скрипачом Европы. Я любила его так, что чуть не умерла, когда он сказал, что я «стала большой девочкой» и он мне больше не нужен. Мне хотелось покончить с собой, но я этого не сделала. Это было бы недостойно. Со временем я поняла, насколько верны эти строки. Они стали моим девизом.
Тут в дверь позвонили, и я вздрогнула. Хилари открыла, и в комнату вошел высокий красивый юноша, светловолосый и зеленоглазый. Он был года на три младше меня и еще сохранял мальчишескую грацию, в которой не было ни следа угловатости. Я искренне любовалась им, но чуточку смущалась, глядя, с каким обожанием он смотрит на Хилари. Это и был Рольф. Он поцеловал мне руку и назвал «мадам», отчего я почувствовала себя на тысячу лет старше. А вот Хилари это не смущало и даже входило в ее планы. И тут меня осенило. Я поняла, что Хилари сама стала тем скрипачом, которого любила двадцать лет назад. Она расставалась с «маленькими мальчиками», когда те вырастали и переставали нуждаться в ее помощи, как перестают нуждаться в помощи учителя танцев после окончания школы. Не награждает ли она каждого выпускника бронзовой пластинкой, на которой выгравированы эти стихи? Мысль была забавная, и я тихонько хихикнула. Хилари испытующе посмотрела на меня, а Рольф густо покраснел, приняв это на свой счет. Бедный Рольф!
Остальные гости не заставили себя ждать. Первой пришла одна из редакторов журнала Хилари, чрезвычайно элегантная итальянка по имени Паола ди Сан-Фраскино, дочь какого-то знатного вельможи. Она прекрасно говорила по-английски: очевидно, сказывалось хорошее воспитание. Затем явилась жизнерадостная девушка, похожая на жокея. Она была автором двух книг, но совсем не походила на писательницу. Искрометное чувство юмора делало ее душой общества. Ее муж работал музыкальным критиком в одной английской газете, и оба они сильно напоминали сельских помещиков. Она носила что-то вроде кафтана, украшенного марокканскими самоцветами, и хотя ей было далеко до Паолы или Хилари, но тем не менее вкусом она обладала. Иное дело ее муж, который не мог похвастать ни одним из достоинств, украшавших Рольфа. Правда, этот юный поэт тоже начинал утомлять меня. Я с трудом подыскивала темы для разговора. После этого звонок прозвенел еще дважды. Сначала на пороге возник ужасно тщеславный, но довольно симпатичный француз, владелец картинной галереи на Мэдисон-авеню, и последним появился Гордон Харт, казалось, хорошо знакомый с Паолой и Рольфом. Он обнял Хилари, прошел к бару и смешал коктейль, чувствуя себя как дома. Не в пример Рольфу, который боялся лишний раз прикоснуться к чему-нибудь без разрешения Хилари. Перед тем как открыть рот, юноша бросал на нее вопрошающий взгляд. Это слегка раздражало. Именно так я вела себя после замужества, и мне было неприятно вспоминать об этом.
Вечеринка была восхитительная. Разговоры напоминали акробатические упражнения на раскачивающейся взад и вперед трапеции. Мы перескакивали от японской литературы к французским гобеленам, от новейших парижских мод к последней передовице Рассела Бейкера, от американской и русской литературы середины века к гомосексуализму в Италии, от средневекового католицизма к восточным культам, йоге и дзэн-буддизму… Все это было очень весело, но страшно изматывало. Такое можно было позволить себе не чаще чем раз в полгода. Подобные беседы быстро выворачивали тебя наизнанку, однако заставляли постоянно поддерживать форму. Тем и славились вечеринки у Хилари, где собирались художники, издатели и пишущая братия.
Наибольшее впечатление произвели на меня писательница и Гордон. Казалось, они знают не меньше остальных, но их знания были ближе к жизни. Я стала особенно ценить этот «реализм» после нескольких месяцев, проведенных с Крисом. Мне перестали доставлять наслаждение теоретические построения. С недавних пор я привыкла ценить обычный здравый смысл.
