К ногам изумленной "Матери народа" вываливаются: пара горшков, иглы, нож из маленьких, приготовленных для обмена, еще зеркальце и браслет витого плетения... Немая сцена. Каких только эпитетов за свою жизнь не слышала бедная (гм...) женщина. Неуклюжая носорожиха было пожалуй, из категории необидных... Слышали о том, что женщины ушами любят? Ну, вот так-то. Видя что первоначальное напряжение спало, Антон быстро - быстро, насколько позволяет знание языка, сообщает, что он и его племя пригашают к себе детей Кремня, для учебы, так как хотят передать свои знания им, в обмен получив знания людей племени. Что хочет видеть у себя в гостях как достойную мамашу, так и несравненного по зоркости ее сына, первым заметившего на недавней охоте стадо и обеспечившего добычу (В принципе, почти что так оно и было), и достойного вождя, и его достойный отец - вождь с ним вполне согласен. Так хитрющий Антон Ким десятком слов приобрел в племени приемную мамашу и ярую защитницу его интересов.
- А кто твой достойный отец?
Эта мелкая зараза указывает на меня.
- А мать?
Антон запинается... молчит немного, а потом выпаливает, что его могущественная и несравненная мать, жрица науки Эльвира, осталась в священном месте хранить очаг отца с другими детьми.
- Когда бы ты не пришел к нам - ты или твои родичи, знай, что у моего очага ты всегда найдешь приют и ласку. Это говорю я - Мать племени Кремня, дочь людей Мамонта! Все слышали?
Потом жена вождя обратилась к соплеменникам, и заявила примерно следующее.
- Все слышали, как надо обращаться к уважаемой женщине? Учитесь. Слушайте все! Так вот, у меня - слава духам - появился новый сын. Как тебя зовут, юный воин?
- Антон. Тон... ("Тяжелый" - на языке племени Кремня) Значит - Тяжелый Кремень, так будут тебя звать у очагов моего народа. Могучая длань самозваной мамаши цепляет вихры парня и прижимает к необъятной груди, прямо к соску. Амба. Обряд усыновления - феноменальный по краткости, состоялся.
Я думаю: "Ну, вот. Без меня меня женили. На Эльвире, кстати... породнили с племенем Кремня... Неплохой вариант, как ни посмотри... Только вот согласия ни моего ни Елкиного никто не спросил!" В памяти поставив заметку - начистить самозваному сыночку и по совместительству - свату при первом удобном случае холку, выступаю вперед, и говорю, что де да, и я и дети подтверждаем вышесказанное, и у моих очагов, и в любое время, и так далее, и тому подобное...
Дама между тем обращается к своему супругу, победно усмехается и сообщает благоверному, что не возьми она ситуацию в свои нежные лапки, то он бы все про... провалил, в общем, и надежды на него, кроме как... ну почти никакой. В закрепление нам предлагают проследовать к стоянке, где у очагов определить все варианты сотрудничества, ибо дело это небыстрое и требует обстоятельности и внимания к деталям, что присуще только женщинам (Кто б сомневался!).
Мне и вождю остается только покряхтев, согласиться. Матриархат - форева, в натуральном виде. Племя обитало на берегу достаточно глубокой и быстрой реки, изобилующей каменными галечными пляжами и перекатами, как все реки Урала, пробившей русло среди скал. Местом жительства людей служил ряд пещер, образованных в берегу, одна - большая и глубокая до ста метров в глубину, и ряд поменьше. Кроме них были еще временные сооружения из поставленных на попа камней типа дольменов и наваленных на них беспорядочно ветвей. Но зимой в этих полушалашах не жил никто. Они использовались как временное жилье летом и склады производимых изделий, а так же, иногда, охотничьей добычи. Перед основной пещерой - домом племени неугасимо горел большой костер, по ночам поддерживаемый группой дозорных. Считалось, что в нем живет душа племени, и если его хорошо кормить и поддерживать все время, не давая угасать, он даст взамен удачу и процветание людям. Люди эти уже умели добывать огонь сами, и не нуждались в постоянной поддержке и сохранении огня, но традиция главного огня племени - осталась. В пещерах стоянки нас ожидало первобытное гостеприимство во всем его цвете - шкуры у очага на лучших местах, первые мослы из котлов, и прочая и прочая и прочая, включая неимоверное количество блох, кишевших в шкурах на лежанках. Зерна горчицы и полыни, донника и пижмы растертые в порошок, быстро выгнали шестилапых на свежий ветер, после чего у меня появилась репутация неслабого колдуна, и конкурент в лице штатного шамана, прибывшего с женщинами отгонять "злых пришельцев". Кстати. Что бы не заморачиваться с доставкой "к рынку и обратно", тетки привязали старикана к шесту на манер убитого оленя, так он и пропутешествовал. Само собой, любви к нам ему это путешествие не добавило. Первоначально по прибытию вредный старикан начал было вести агитацию против передачи детей племени в наше племя, представляя это, как вызов духам племени и измену роду. Видимо он сильно опасался за свое влияние у соплеменников, так как ранее они за всеми житейскими и духовного свойства делами к нему бежали, само собой, с неслабыми подношениями. А тут появились какие-то, "пришлые". К тому же, вождь пришлых показал нешуточные познания во врачевании - походя вылечив ребенка от "огненной болезни" (обыкновенная сильная простуда - теплое питье с малиной и медом, покой и теплая постель) безо всяких взываний к духам и камланий перед костром с выкладыванием больного на камни у костра...
Глава 18. Политическая ситуация в регионе глазами старого шамана.
Самые жуткие беззакония творятся на законном основании.
(Банальность, впервые произнесенная вождем Ыуа - каменный век).
(Александр Самойленко)
Мне удалось нейтрализовать вредного деда, задарив его браслетами, ножом и горшками, и убедив, что на духовную власть в этом Кукуеве не посягаю, более того - восхищаюсь глубиной познаний в мире духов, на которую мне - увы, - не донырнуть ни в жисть!
Дед, убедившись в моей относительной безвредности, из профсолидарности (Тоже шаман, однако!), и за банальный "бакшиш" из нескольких ножиков и горшков - мне их не солить, обратно тащить - лениво, поделился информацией об известных ему племенах, обычаях и нравах.
Как выяснилось, на огромной территории Среднего Урала порядки устанавливал некий совет племен, некая иррегулярная организация, собирающаяся весьма редко - раз в три - пять лет, и решающая вопросы мира и войны племен, что то типа племенного суда. Вместе с советом собираются племена, верней их представители, происходит большой обмен товаров, на котором на соленую рыбу можно выменять сложным путем, например, жернов для ручной мельницы. И не факт, что при этом не окажется, что нужный товар можно раздобыть рядом, за излучиной реки. Просто люди Реки не общаются с людьми Кремня из-за кровной вражды, а лесным Волкам рыба ни к чему. Но Волки нуждаются в соли, а Дети соленых озер - в мясе, рыбы у них и так навалом. Соленую рыбу с удовольствием обменяют на жернов - изделие дорогое и редкое, жернов махнут, не глядя, на необходимое мясо, а ушлые Волки заработают еще и на перепродаже жернова и соленой рыбы. Где то так. Запутанные схемы, веками строящиеся связи... и естественно, нет единого обменного эквивалента. Племена леса и степи Южного и Среднего Урала жили в состоянии шаткого перемирия с людьми, постепенно накатывающимися на лесостепные районы Южного Урала, в среднее течение Миасса. Эти, в отличие светловолосых рослых степняков и лесных жителей, живущих охотой и пойменным земледелием, а так же ремеслом обработки камня, плетением корзин с начатками примитивной гончарной техники, занимались земледелием всерьез. Они имели лоскутные поля и огороды вдоль речных долин, подальше от троп крупных копытных и мегафауны, нещадно истребляли всех, кто появлялся на их постепенно расширяющихся землях. Носили эти южные пришельцы одежду из грубой ткани, кожа была не в чести. Жили в поселках, вокруг которых ставили высокие стены. На границах своих поселений они ставили огороженные укрепления, где можно было обменять охотничью добычу на зерно и овощи - лук, репу и съедобные корни, типа топинамбура. Предлагали и гончарные изделия, но ломили за них несусветную цену, требуя набить в горшок тонко выделанным мехом лисы или бобра. Я припомнил, что в средние века, в конце, в Русской Сибири такую же цену у северных народов требовали за медный котелок, только мех был соболиный. С народом Мамонта находились в состоянии вооруженного нейтралитета - видать, до поры, из - за неэкологичной привычки последних направленными палами в степи устраивать загонные охоты на тропах крупных животных мамонтовой фауны. При этом погибало много мелких копытных, несчетно разной мелочи, бывало, гибли и попадающие в огонь по неосторожности люди. Привычки предупреждать соседей о проводимых мероприятиях они не имели, отличаясь нелюдимым и вредным характером, общаясь с другими лишь по необходимости, из-за стены копий во избежание, так сказать. Похоже, ненавидели они весь свет, кроме себя, любимых. Племена леса и степи отвечали им такой же пламенной "любовью", но с великим удовольствием воровали у "мамонтов" "мамонтих", особо ценимых за недюжинную силу, выносливость и плодовитость, вкупе с на удивление покладистым характером, чего, глядя на мужчин племени, я бы не сказал.
