Из-за своих обязательств Каролина могла остаться с нами только на две недели. Мне кажется, если бы она побыла подольше, мы бы прямо тогда и создали синтетическую бластоцисту, поскольку были на правильном пути. Я даже подумывала над тем, чтобы самой продолжить нашу работу. Однако мне не сильно хотелось, ведь в этом случае я не смогла бы видеться с семьей и друзьями до окончания экспериментов. И тогда удача улыбнулась мне снова.
Мне оказали честь, предложив должность директора Института молекулярной генетики Макса Планка в Берлине. Я много думала над этим предложением и, разумеется, не раз ездила в Берлин. Во время одного из таких визитов я прочитала лекцию о создании эмбрионоподобных структур. Среди слушателей была Эллен На из Берлинского медицинского университета «Шарите». Она экспериментировала с эмбриоидными телами и попросила меня взглянуть на созданные ею структуры. Хотя было неясно, сколько типов клеток входило в их состав, структуры выглядели многообещающе, и Эллен жаждала объединить наши усилия. Сотрудничество является важной составляющей нашей деятельности и причиной моей сильной любви к науке, поэтому я пригласила Эллен поработать с нами. Она могла приехать к нам лишь на пару недель. Но этого оказалось достаточно. Именно тогда Джан и Эллен смогли создать первые структуры из всех трех клеточных линий.
Результат был таким потрясающим, что мы решили это отпраздновать, собравшись вместе с Джаном и Эллен в выходные в лаборатории, ведь это был последний день нашей совместной работы с Эллен.
Но вскоре выяснилось, что рецепт эмбрионов из трех типов клеток плохо воспроизводим. Сегодня он работал, завтра нет. Мы учредили «Клуб любителей синтетических эмбрионов» и на его заседаниях диагностировали неисправности метода, чтобы сделать его более надежным. Мы решили во что бы то ни стало продолжать эксперименты. К тому времени Берна вернулась в нашу команду из Турции.
Берна и Джан трудились с полной отдачей каждый день, а я поощряла других сотрудников лаборатории помогать им. Быть может, самую важную роль сыграл Энди Кокс, мой постдок и управляющий лабораторией. Он был не только одаренным эмбриологом, но и очень творческим человеком. Когда нам пришлось переехать из Института Гёрдона в Кембридж, он помог обставить нашу новую лабораторию (и помогает обставить еще одну, пока я пишу эти строки). Энди отлично работал в команде, сосредоточиваясь на пользе для науки и всех людей, а не просто для того, чтобы присвоить себе успех. Когда какой-то проект или сотрудник лаборатории испытывал трудности при проведении экспериментов, я обычно просила Энди помочь. И он всегда соглашался. Благодаря Джану, Берне и Энди у нас наконец-то сформировался костяк команды, работающей над моделью эмбрионов из трех типов клеток.
К ноябрю 2017 года ежедневный мозговой штурм по поводу поиска лучших путей продвижения стал для нас привычным. Пока Джан, Берна и Энди занимались своими экспериментами, я искала другие подходы и новых ученых, чтобы дополнить наши усилия. К нам присоединились Тьерри Воэти его постдок Лия Чаппелл из Центра Сенгера, а также Ран Ван и Найхэ Цзин из Шанхая, чтобы проанализировать паттерны экспрессии генов в наших эмбрионоподобных структурах.
Несмотря на то что развитие этих структур выглядело высокоорганизованным, при объединении клеток мы по-прежнему полагались на случайные столкновения. Только теперь Берна, Джан и Энди к ЭС- и ТС-клеткам добавляли XEN-клетки. Они смешивали все три типа клеток и «подвешивали» их в питательной среде пирамидальной емкости, чтобы помочь им встретиться друг с другом. Каждый день они заботливо подкармливали этот клеточный коктейль питательными веществами.
Установив верную концентрацию клеток путем многочисленных проб и ошибок, мы наконец-то получили нечто похожее на эмбрион. Наблюдение под микроскопом за развитием этих структур напоминало просмотр блестящего документального фильма о самоорганизации всех трех клеточных типов, наглядно демонстрирующего то, как, вероятно, собирается настоящий эмбрион. Завораживающее зрелище. Один из тех моментов, ради которых мы занимаемся наукой. Руководствуясь принятой ранее терминологией, мы окрестили эти структуры ETX-эмбрионами, где каждая заглавная буква обозначала техническое наименование каждого из трех типов клеток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как настоящие, ETX-эмбрионы образовывали три группы клеток: эпибласт из ЭС-клеток, наблюдаемый в нашей самой первой модели, внеэмбриональную эктодерму из TC-клеток и примитивную энтодерму из XEN-клеток (технически на данной стадии развития она зовется висцеральной энтодермой), которая, разрастаясь, охватывала всю структуру (подробности этого процесса до сих пор неизвестны). В определенной точке пространства и времени естественный эмбрион нарушает свою симметрию и эпибласт образует первичную полоску, которая погружается в эмбрион и формирует новый клеточный слой, — мезодерму. Затем возникает еще один слой, энтодерма, которая в процессе гаструляции выталкивает прочь висцеральную энтодерму. Чтобы проделать все это, клетки должны подвергнуться так называемому эпителиально-мезенхимальному переходу — ключевому событию, позволяющему им покинуть эпителий (нечто подобное происходит с раковыми клетками, когда они отделяются от опухоли и распространяются по организму в смертоносном процессе метастазирования).
Наибольшее удовлетворение вызывал тот факт, что последовательность, архитектура и паттерны генетической активности в этих эмбриональных моделях соответствовали таковым в естественных эмбрионах на стадии гаструляции. Заменив внеклеточный матрикс, используемый в более ранних экспериментах, на третий тип клеток, мы не только смогли получить структуры из всех трех тканей, но и осуществить эпителиально-мезенхимальный переход, чтобы эмбрионоподобная структура прошла через гаструляцию. Ощущение изумления и трепета от этих экспериментов было таким прекрасным, что нет слов, чтобы его описать.
Имея в распоряжении модели, способные пройти через гаструляцию, мы могли лучше разобраться в том, как три типа клеток взаимодействуют друг с другом, позволяя эмбриону приобрести свой характерный облик. Мы бы могли, например, изменить сигнальный путь одного из клеточных типов и посмотреть, как это повлияет на один из двух остальных клеточных типов или на оба сразу.
Многие месяцы ушли на то, чтобы сопоставить все полученные данные, разобраться в их значении и подготовить статью в научный журнал. Мы все считали, что Science — лучший выбор, ведь именно там вышла наша статья об ETS-эмбрионах. Но мы ошибались. По мнению редактора, мы не достигли фундаментального прогресса после предыдущего исследования. Мы были в шоке. На наш взгляд, ЕТХ-модель была гораздо лучше, технология была иной, а конечный результат был очень близок к естественному, ведь нам удалось подтолкнуть все три типа клеток к самоорганизации и пройти основной этап развития. Тем временем мы получили еще больше результатов, дополнили статью и решили подать ее в Nature.
К нашему удивлению, примерно в это же время, в мае 2018 года, команда под руководством Николаса Риврона из Института Хюбрехта предоставила сведения о другой модели эмбриона из стволовых клеток. Они взяли две популяции стволовых клеток (ЭС и ТС) мыши и создали преимплантационную структуру, похожую на бластоцисту [15]. Несмотря на то что эта структура не развивалась за пределы стадии имплантации, она все равно была потрясающей. В конце статьи стало ясно, что Риврон и его команда потратили приличное количество времени на то, чтобы удовлетворить все требования рецензентов. Впервые они представили свое исследование в Nature в сентябре 2015 года, так что потребовалось два с половиной года на то, чтобы его приняли. Наука — это тяжелая работа.
Два рецензента одобрили нашу статью. Но третий сказал, что это просто еще одна синтетическая модель эмбриона. Статью рекомендовали отклонить, а нам — рассмотреть вариант ее публикации в Nature Cell Biology, где она в итоге и вышла в июле 2018 года [16]. На сегодняшний день ЕТХ-эмбрион остается, пожалуй, самой продвинутой моделью мышиного эмбриона и потенциально способен многое нам рассказать о нашем собственном развитии.
