Вряд ли обитатели забытого всеми богами крохотного селения у подножья гор прячут среди запасов сена на зиму или под досками пола золото иди хотя бы оружие… но я не видел аур ни коров, ни коз, ни даже домашних птиц — только кобылу, запряженную во что-то вроде повозки. Настолько тощую, тусклую и болезненную, что мне на мгновение показалось, что она уже перешла в мир духов.
Видимо, здесь уже прошлись или дезертиры, сбежавшие из одной из многочисленных армий по эту сторону гор или сборщики податей — что примерно то же самое. Но зато теперь у местных есть кое-что куда более ценное для нас, чем золото, драгоценности, меха или мечи.
Информация. Если вот тот здоровяк с мешками не удерет от нас сразу же, как увидит, можно будет как следует расспросить его о том, что здесь вообще твориться… И какого йотуна эта утопающая в утреннем тумане деревенька будто сошла со страницы какого-нибудь древнего готического ужастика.
— Не нравится мне здесь. — Рагнар будто прочитал мои мысли. — Слишком уж тихо. Ни зверей, ни птиц… Ни людей.
Он еще не разглядел в паре десятков шагов впереди работягу, который перетаскивал что-то в телегу. Но насчет зверей и птиц, в общем, не ошибся. Деревенька действительно выглядела полузаброшенной. И не только из-за обитателей, которых даже для такого скромного количества домишек оказалось чуть ли не втрое меньше, чем я ожидал.
Что-то странное витало в самом туманном воздухе. Что-то мрачное и тяжелое, пугающее. Не бестелесные твари, которых я мог бы увидеть «Истинным зрением». Не привычный чуть ли не с самого первого дня в этом мире запах дыма, крови и железа. И не та давящая жуть, которую я почувствовал на самом краю мира у Залит-острова… хотя что-то отчасти похожее.
— Эй, добрый человек! — Я махнул рукой и зашагал чуть быстрее, высматривая копошащегося в тумане крестьянина. — Почтенный…
— А… Чего? — Мужик дернулся, как от удара, и вдруг выхватил из телеги вилы. — А ну стой там! Кто такой будешь?
Похоже, местные хапнули здешней тоски сполна… а то и догадывались о ее причинах. Трактовать направленные мне прямо в живот три перепачканных то ли грязью, то ли навозом с налипшей травой зубца я не мог никак.
— Ты потише… Не тронем! — Я сделал знак уже схватившемуся за меч Рагнару. — Что здесь случилось?
— Помилуйте, милсдари! — Крестьянин втянул голову в плечи, разом став чуть ли не вдвое меньше. — Вижу, вы из благородных будете… не признал.
— Помилуем, — буркнул я. — В таком тумане родную матушку не узнаешь… Чего здесь случилось-то, добрый человек?
Я на ходу подстраивался под местный говор — знакомый и непривычный одновременно. Крестьянин использовал слова, которые я слышал впервые, его говор чуть отличался от архаичной речи склафов по ту сторону гор, и все же многое в нем выдавало родича тех, кто остался в Вышеграде. Если не родного брата, то двоюродного уж точно. Он даже выглядел похоже — плечистый, светловолосый и рослый — но все же чуть пониже Рагнара. Примесь иллирийской крови выдавали только карие глаза и чуть более темная, чем у восточных склафов, кожа.
— Что случилось… Да то же, что и везде, милсдарь. — Крестьянин вдруг отступил на шаг. — А ты сам откуда будешь, раз не знаешь?
— Откуда мы будем — не твоего ума дело. — Я вытянул из-за пояса золотую монету и подбросил в воздух. — Говори, чего спросил — а то осерчаю!
— Не серчай, милсдарь. — Крестьянин ловко поймал подачку. — Не просто любопытствую — времена нынче плохие. Не одни ограбят, так другие… А нечего взять будет — и вовсе копьем ткнут или конем потащат, пока все мясо с косточек не…
— Короче давай! — рявкнул я. — Что тут случилось?
— Беда, милсдарь. — Крестьянин попятился и указал рукой на телегу. — Сам будто не видишь! Зараза черная пришла. Третьего дня детишек и жену схоронил, а теперь вот… и этих.
— Что?.. — Я заглянул через растрескавшийся дощатый борт колымаги — и тут же отпрянул. — Да твою ж…
То, что я в туманном полумраке принял за мешки, оказалось кое-чем похуже: крестьянин стаскивал в телегу тела. Четверо мертвецов уже лежали внутри, а пятый — тощий парнишка с длинным черными волосами — на земле чуть поодаль. Похоже, наш новый знакомый бросил его, когда схватился за вилы.
И все они умерли очень нехорошей смертью. Запах разложения был еще несильный, но для полноты ощущений вполне хватало и картинки. Кожу покойных селян покрывали огромные черные пятна. И что-то подсказывало, что перед тем, как перестать дышать, они успели помучиться… Но вряд ли дольше дня или двух. Неведомая хворь умела убивать быстро.
— Это нехорошее место, рифел грвах. Не стоит оставаться здесь надолго.
Услышав голос Одхана, я едва не подпрыгнул. На мгновение показалось, что эльф стоит прямо у меня за спиной — но, конечно же, его не было рядом. Слова звучали у меня в голове… Прямо как речь Хиса, только понятнее, сложнее и как будто даже чуть громче.
Предводитель
тилвит тег
явно владел телепатией… И, похоже, еще и без труда видел моими глазами.
— Как ты?.. — мысленно отозвался я. — Пойди прочь!
Я не без усилий выпихнул Одхана из собственного разума и закрылся. Так, как только мог. Не то, чтобы меня так сильно напугало его неожиданное умение — просто я категорически не собирался терпеть, что какой-то доисторический переросток входит в мою черепушку, как к себе домой. Он все еще пытался сказать что-то — но где-то снаружи, далеко, и слов я не разобрал. Ментальная защита сожрала где-то четыре десятка очков духа разом, но я снова почувствовал себя в относительной безопасности.
Впрочем, это относилось только к безопасности «внутренней». В остальном я был с Одханом полностью согласен: это место действительно мало напоминало то, где стоило задерживаться.
— И давно происходит… это? — Я неловко указал на телегу с мертвецами. — Давно хворь гуляет?
— Да уж с немало будет, милсдарь, — вздохнул крестьянин. — Северяне пришли — с ними и пришла, чтоб ее. Барон наш покойный говорил — оттого с нами беда такая случилось, что Сигизмунд князя старого убил, да с безбожниками дружбу водить стал. Вот и наказал Господь Двуединый…
— Барон? — Я тут же навострил уши. — Выходит, барон не желал склониться перед конунгом северян?
— Еще как не желал, милсдарь! — В голосе крестьянина отчетливо прорезались нотки гордости. — Хоть и старый был — да покрепче молодых. Прежнему князю кланялся, а Сигизмунда иначе как сукиным сыном и не называл. Всех, кого тот отправлял, без разбора вешал, да и конунговым людям спуску не давал. Вот только вчера такая сеча была…
— Барон сражался с северянами? — нетерпеливо спросил Рагнар.
— Сражался. Да не повезло на этот раз. Сам полег, людей своих положил — а не одолел. — Крестьянин покачал головой. — Поговаривают, сам конунг к бою явился — да всех и поубивал. Так крепко северяне наших били, что вода в реке покраснела. Двое сюда только добрались из рыцарей бароновых, все израненные… места живого нету! Покряхтели до ночи, а там и померли. В избе лежат — значится, с остальными хоронить буду.
Сам конунг?! Но если двое уцелевших в мясорубке добрались досюда…
— А где, говоришь, сеча была? — Я почувствовал, как мои внутренности будто сдавливает гигантская холодная рука. — Вчера?!
— Вчера, милсдарь, — закивал крестьянин, вытягивая руку куда-то в туман. — Вон там за рекой и была.
ГЛАВА 32
— Плохое место. — Рагнар оглянулся через плечо. — Но достойно ли покидать его в такой спешке?.. Мы будто бежим от врага!
— Мы и бежим от врага, конунг, — проворчал я. — И лучше бы нам делать это побыстрее. Если уж Сивый решил сам вести людей против местного барона — вряд ли он пришел с маленьким хирдом.
Я бы на его месте прихватил хотя бы один клан и сотни две-три рыцарей. Вполне достаточно, чтобы снести любое войско по эту сторону гор… да и по ту, пожалуй, тоже. Сивый намертво привязал к себе северян, став спасителем для целого народа, и наверняка неплохо приструнил местных. И не только огнем и мечом, но и золотом. А также дипломатией, уступками, угрозами, обещаниями, династическими браками… Мудрый интриган и политик уж точно не ограничится одним классическим методом и сумеет скомбинировать два.
