Самый безутешный супруг — и тот утром почистит зубы. Добудет пасту из тюбика, чье пластиковое тело еще бережет вмятины, нанесенные мертвыми ныне пальцами. Эльза рассказывала мне такую теорию: раньше люди переживали смерть легче потому, что семьи были большими, дети вылуплялись взводами и потерять половину личного состава жалости не составляло. А теперь смерть переживается легче потому, что фатально возросло количество событий. С нами происходит так много всякой всячины, что даже костлявая имеет право, условно говоря, лишь на 15 минут владычества над душами задержавшихся на Земле. И раньше, короче, смерть переносилась легче, и сейчас — легче. Провожающих на похоронах практически не было. На первые почему-то пришли Фиолетовые Букли. На вторые — Эльза. Я ее не узнал. Высокая дама без возраста в ниспадающих черных одеяниях, в черном капюшоне. Лицо бледное и бесстрастное, как у нераскрашенной статуи. Молчаливая долгая молитва. Поняв, что это Эльза, я почему-то взмахнул руками, как ветряная мельница. Видимо, пресек безотчетный порыв подойти. Зачем она здесь? Присутствие ее странно меня возбудило. Мне захотелось станцевать, двинуть пафосный спич, спрыгнуть на крышку гроба. Пока я бодался с нахлынувшими страстями, Эльза исчезла.
Скоро я тоже незаметно ухожу с похорон и у поворота на аллею, где похоронен Утоплый Муж, едва не наскакиваю на Эльзу. И опять хочу подойти, и опять обрываю себя. Зайти к Мужу? Я не был у него после двух первых неудачных визитов. Может быть, получится с третьего раза. Но не сейчас.
Путь от погоста в Нижний город лежит мимо виллы «Эдельвейс»: я не взгляну в ее сторону. Я захожу в «Монопри» за «Дэсперадос» и рулю на пляж. В поисках мест, где меня трахнула Пухлая Попка и исколбасили толстяки. Это небезопасно, Мориса еще не поймали. Но я хочу видеть, в какой форме свернулись водоросли в этих точках. Возможно, мне будет спущен какой-нибудь важный знак. Хочу и не нахожу — ни точки секса, ни точки войны. То ли здесь, а то ли там, а то ли сотней метров на Восток. И не были ли эти два места одним? Я иду к вокзалу. На всех столбах — ксероксы морды Мориса. За его сплющенный котелок обещано 10 000 евро. Я бы не дал за его жизнь и десяти. С другой стороны, это цена моей безопасности: и при таком взгляде цифра безбожно занижена. Кинозал «Олимпии» завтра закрывается на ремонт. На вокзале нет кофейного автомата. В то утро память меня обманула. Как бы я обломался, доперевшись до станции и не обнаружив теплого пойла! Полтора евро у Рыбака похищены зря.
Я никак не могу восстановить название одного раннего фильма Ежи Сколимовского. Короткометражки, герой которой теряет жену на финише свадебного путешествия. Молния убивает жену. Вдовца переклинивает, и он повторяет весь маршрут в обратной перспективе. Заходит в те же музеи и магазины, где совсем недавно был с Ней. Заказывает те же десерты в тех же кафе. И танцует. Передвигается косым журавлиным шагом. Закинув руки за голову, вращается на площадях у зеленых фонтанов, которые так хороши в контражуре. Встречные шарахаются от него. Меня так потряс его вольный танец, что, кажется, именно тогда я подумал о таком аттракционе: танцевать кино. На перекрестке Отрицания под мелким дождем я вторично исполняю умирающего кита. На этот раз — без истерики. На мокрый асфальт не падаю. Балансирую, как водоросль в воде. Кит-убийца таит надежду, что меж молний гарпунов можно утечь, как меж дождевых струй. Меня никто не видит: улица пуста, и в окрестные окна никто не выглядывает, я бы почувствовал. Как я всегда чувствую того небесного оператора, который ежесекундно снимает нас: снимает — и показывает другим.
Может быть, с третьей попытки нам с Эльзой удастся перекинуться парой слов. Она сидит в кафе с видом на мэрию и Устрицу. В том, где я злыдня Мориса пивом облил. Пьет мелкий кофе. Губки усердно поджаты, корпит над лэп-топом, к которому еще присоединен хэнди (видимо, для пущего интернету). Она уже переоделась: в то строгое коричневое платье, что делает ее похожей на служанку в богатом доме. Вообще странная сцена — женщина с гравюры, облепленная хай-тэком. Дождик прервался, в щель меж облаков высунулось солнце, непривычно ярко бьет Эльзе в спину, она сидит словно в золотом луче, от чего эпизод кажется еще менее правдоподобным. Увидав меня, она спокойно, будто мы именно в это время тут встретиться договорились, отодвигает от столика второй стул. Игнорировать предложение глупо. Лицо у Эльзы бледное, но как-то воинствующе свежее: такая Снежная Королева. Будто чужие горести хоть и вызывают ее сочувствие, но прибавляют здоровья.
— Добрый день, бука, — так неожиданно приветствует меня Эльза. Обезоружила одним словом: теперь я забыл о своих претензиях и думаю лишь, как реагировать на «буку».
— Вовсе не бука, — буркнул.
Эльза разворачивает лэп-топ. В нем есть режим зеркального монитора. Я слышал о таких фокусах, но свое компьютерное отражение вижу впервые. Волосы у меня грязные, свалявшиеся, харя распухшая, исцарапанная и действительно крайне набыченная.
— Солнце вышло — улыбнись, — командует Эльза, и я послушно тренирую улыбку. Бормочу что-то про хорошую погоду.
— А в Париже наводнение, — сообщает Эльза. — В Лувре подвалы затопило, куча чего ценного покалечилось. И по всей Европе реки пошли из берегов. По Рейну все города в воде. Прагу опять заливает.
— Караул, — только и говорю я.
— И Этна опять ворчит, — довершает Эльза мрачную картину континентальных неладов.
— Конец Христианства, — ответа умнее я не придумал. — Пора строить ковчег.
— Пора перекрашиваться, — говорит Эльза. — Менять идентификацию.
— На что? На доски для ковчега?
— Ковчег, в общем, более-менее построен. Мировой капитал. Транснациональные, пардон, корпорации. Нужно жаться к большим деньгам. Они как-нибудь спасутся.
— Ну как же корпорации могут спастись от вулкана и наводнения? Стихия мне, например, тем и мила, что не разбирает богатых и бедных.
— Ну-ну. Не разбирает. Мы с тобой переждали нападение Марты в теплой постели за крепкими стенами, а Рыбак пытался выжить в маленькой лодке. Результат, в общем, налицо… Конечно, против прямого удара астероида деньги бессильны. Пока. Но скупить наиболее безопасные земли, сесть задницей на оставшиеся ресурсы — это можно…
— И что же вас сдерживает?
— Нас?
— Ну, эти самые корпорации. И лично тебя.
— Меня… Не знаю. Для этого нужно переступить через локальные ценности. Грубо говоря, отнестись к односельчанину из Аркашона так же, как к негру из Центральной Африки.
— Извини, я все же не совсем…
— Да все понятно. Тебе ведь не очень жалко африканов, которые там у себя с голоду дохнут целыми племенами. То есть тебе просто на них наплевать. Наплевать?
— Ну, не наплевать…
— Их же нет в твоей жизни. Дышать они тебе не мешают. Ночами в окна не барабанят.
— Ну, в общем, да. В смысле, нет.
— Вот. А на девчонку, которую сегодня зарыли, не наплевать. И даже на Рыбака вонючего, который тебе муди отрезать хотел, — не наплевать. Ты себя с ними идентифицируешь, примеряешь их судьбу…
— И ты предлагаешь, значит, идентификацию менять?
— Ну конечно. Хватит позиционироваться европейцами. В них давно нет драйва. Ни во что не верят, кроме своей истории. Да их скоро просто и не станет. Нужно как-то иначе позиционироваться. Теми-кто-спасется.
— За чужой счет?
— Это уж как пойдет. Видишь, сейчас вернулось значение тупой физической силы… Мы ведь брали другим — умом, технологиями, общественным договором. А теперь в моде другая концепция: хлоп в лоб — и весь разговор.
— Ты имеешь в виду этих… талибов всяких?
— Не только. Во всех расах сейчас наверх полезут козлы. И то: если спросить у населения, как должны решаться проблемы — на риторическом уровне или прямым ударом в лоб… С адвокатом то есть или без адвоката. Большинство, боюсь, выберет в лоб, потому что общение с адвокатом требует умственного усилия и соответствующего менталитета. И это большинство — наши естественные враги. Что поделаешь?
— Эльза, а как же фестиваль уличных театров?
— А что фестиваль?
— Ну ты же готовишь фестиваль. Здесь, в Аркашоне, а вовсе не на гипотетической территории транснациональной корпорации…
— Что поделаешь. Живу-то я пока здесь. Когда еще для богатых орбитальную станцию построят или материк выделят… Пока-то маяться в Аркашоне. Я же на вилле у себя цветочки выращиваю. Вот и фестиваль.
— Мориса, кстати, когда поймают?
— Боишься?
— Да нет, так спрашиваю, из праздного интереса… Он, разумеется, в меня не собирался стрелять. Так, случайно…
— Луи в городском совете выступил, предположил, что убийцу спрятал кто-то из зажиточных горожан. Чтобы и дальше его как убийцу использовать. Почти впрямую на меня намекал…
— Ничего себе.
