Я поглядел на собственный телефон. Говорят, его местоположение можно отследить, даже если он выключен. Забросив аппарат в ближайший мусорный бак, я двинулся дальше.
Куда, собственно? Может, к вокзалу? Там можно сесть в любую электричку любого направления. Хотя уж на вокзале-то меня уже точно дожидаются. Сколько времени прошло с того момента, когда я стрелял в Ойгена? Полчаса? Час? Да, даже почти полтора. Боюсь, они успели перекрыть мне все пути к отступлению, а я не Макс, чтобы выскочить через дымовую трубу. Макс… Быть может, если я сумею скрываться подольше, он найдет способ сообщить мне – куда двигаться. Но я не умею прятаться. Совсем. Я даже боевики и шпионские фильмы никогда не смотрел. Похоже, так или иначе, Алексу придется обойтись без меня. Да и что толку прятаться? Надоело. Поэтому я просто шел, ожидая – когда же, когда…
Старый мост был действительно стар – он пережил три войны, дважды его разрушали и затем восстанавливали чуть не по камушку. Он был… живой. Совсем не то, что нынешние безликие стандартные конструкции. А вот на этом спуске мы однажды целовались с Ритой.
Рита. Как там она? С Максом – значит, в безопасности. Только бы он удержал ее от глупостей!
Пистолет в кармане остыл и приятно холодил ладонь. У меня осталось пять патронов. Да хоть бы пятьдесят, я же все равно не стану стрелять. Моих шансов на спасение это все равно не увеличивает, а в таком случае – зачем?
Я был уже почти на середине моста, когда вылетевшие с обеих сторон полицейские машины перекрыли выезды – по две с каждого берега. Полицейские выскакивали с оружием на изготовку, и было их как-то очень много, я сразу сбился со счета. И остановился.
– Положите оружие на землю и отойдите на пять шагов назад, – закричали в рупор.
Под мостом неслась (а может, еле ползла) черная, как расплавленный гудрон, вода: от берегов торчали ледяные закраины, но середина, как почти каждую зиму, оставалась свободной. Свободной.
– Немедленно положите оружие и отойдите на пять шагов назад! – повторил рупор. – Через десять секунд открываем огонь на поражение. Десять… девять… восемь…
Я медленно опустил пистолет на асфальт, представляя себе, что бы сказала Рита, если бы все это увидела, – наверное, опять обозвала бы тряпкой и безвольным слизняком.
Шаг назад… Второй… Третий…
Ко мне бежали темные, похожие на фантастических киборгов фигуры, а я думал, что у каждого из «киборгов» наверняка есть жена. Или дочь. Или сестра, или невеста. Каждая из которых в самое ближайшее время может стать чем-то вроде киборга.
Ройзельман – теперь-то я знал это совершенно точно – обрек этих женщин на увечья, но их мужчины готовы сейчас застрелить меня за то, что я пытался спасти их любимых.
Парадокс.
Мрачноватая ирония ситуации заставила меня улыбнуться, так что первые подбежавшие даже на миг остановились, должно быть, выглядел я диковато: смертельно опасный преступник (ну а что им еще могли сказать) послушно стоит в пяти шагах от своего оружия и печально улыбается.
Пока мы ехали, никто ни о чем меня не спрашивал, только один из сопровождающих предложил мне закурить. Я отказался, а он, кивнув, закурил сам. На мгновение, когда он кивал, мне даже показалось, что он сейчас спросит, не помешает ли мне дым… Кажется, я начинал сходить с ума. Запястья ныли от слишком туго защелкнутых наручников.
Мы выехали за город по тому самому шоссе, на котором попала в аварию Рита. Потом свернули на новую, недавно заасфальтированную дорогу и углубились в Национальный парк. Ехали довольно долго, все время забирая в гору, пока не миновали нечто вроде военной базы. Тут, возле каких-то ворот нас, видимо, проверяли. Затем были еще одни ворота с сопутствующей проверкой, затем, немного проехав вперед, машина остановилась окончательно. Мне велели выходить, и я молча подчинился.
Нас окружали серые бетонные монолиты, сплошные стены без окон. Двери, впрочем, в некоторых «кубах» были. Сопровождающий отвел меня к одной из них. Внутри меня принял другой охранник, выглядевший так, словно сам только что вышел из тюрьмы.
– Зарянич? – спросил он. – Заждались, заждались. Прошу пожаловать в ваш номер, – и втолкнул меня в коридор.
Номером оказался узкий бокс, примерно метра три в длину и два в ширину. У стены стоял топчан, в углу журчал, подтекая, древний, весь в ржавых потеках унитаз – без крышки и даже сиденья. Зато с меня сняли наконец наручники, и я чуть не со стоном принялся растирать затекшие кисти.
– Кайфуй пока, – буркнул мой личный Джон Бриджес, уже стоя на пороге, – завтра ты познакомишься с Паганини. Надеюсь, тебе понравится. Сегодня нам не до тебя, извини, у нас тут нынче другие гости. И еще: привет тебе от Принца, он обещал тоже чего-нибудь от тебя оторвать, – с этими словами любезный вертухай захлопнул дверь камеры.
23.12.2042. Город.
Кафедральный собор. Отец Александр
– Накануне своих страданий Он взял хлеб во святые и досточтимые руки свои, возвел очи к небу, к Тебе, Богу Отцу Своему Всемогущему, и Тебе вознося благодарение, преломил и подал ученикам своим, говоря: примите и вкусите от него все: ибо это есть Тело Мое, которое за вас будет предано.
Двери, грохнув, распахнулись настежь, когда я возносил над алтарем Святую Жертву. Да уж, очень вовремя. Я ждал этого с момента звонка Феликса, но все-таки вздрогнул.
– Так же после вечери, взяв эту преславную чашу во святые и досточтимые руки свои, вновь вознося Тебе благодарение, благословил и подал ученикам своим, говоря: «Примите и пейте из нее все: ибо это есть чаша Крови Моей, нового и вечного завета, которая за вас и за многих прольется во отпущение грехов».
Они шли по проходу, меж немногочисленных коленопреклоненных прихожан, не обнажив голов и не убрав оружие. Их было шестеро.
– Это совершайте в память обо мне.
Я вознес над алтарем чашу, затем устало преклонил колени. Вооруженные люди замедлили шаги. Я тихо молился.
Шедший впереди очнулся, решительно шагнул вперед и прокашлялся:
– Гражданин епископ, вы…
– Я веду службу, – тихо, но строго сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я закончу ее, и можете забирать меня, куда хотите. А пока извольте подождать, – и продолжил уже для народа: – Велика тайна нашей веры…
Служба продолжилась. Солдаты присели на скамейки рядом с торопливо подвинувшимися прихожанами. Оружие они так и не убрали, но тот, который обращался ко мне и, по-видимому, был старшим, снял головной убор. Эти шестеро под величественными сводами собора выглядели дико и чужеродно, как зубоврачебное кресло посреди цветущего сада.
К завершению мессы солдаты (или это были полицейские?) начали заметно нервничать, словно не понимая, что происходит. Наконец я сказал положенное:
– Идите с миром. Служба закончена.
– Благодарение Богу, – нестройно ответили прихожане и, торопливо крестясь, поспешили убраться восвояси. Я улыбнулся. Моя служба, похоже, только начиналась.
– Вот теперь я ваш, – вздохнув, сказал я тому, кто обнажил голову. – Чего вы хотите от меня?
– Вы кого-нибудь скрываете в этом храме? – спросил он.
– Нет, – ответил я и не солгал. В соборе никого не было. Макс и Рита… Если все в порядке, они уже далеко.
– Мы должны в этом убедиться.
– Пожалуйста, – сказал я. – Могу ли я переодеться?
– Только в моем присутствии, – предупредил он. – Нам приказано задержать вас.
– По какому поводу?
– Вы подозреваетесь в соучастии в преступлении.
– Каком?
Мы словно играли спектакль: я знал, почему они пришли, но задавал вопросы, которые стал бы задавать тот, кто ни о чем не подозревает. Он же отвечал ничего не значащими фразами. Или не отвечал вовсе. Как на последний вопрос.
– Хорошо, – сказал я. – Идите за мной. Когда ваши люди обыщут храм, мне нужно будет все здесь выключить и закрыть двери. А потом везите меня, куда вам велено.
Мы вышли в ризницу, и я принялся снимать с себя облачение.
– Святой отец, – оглянувшись, несмело сказал мой конвоир. – Отсюда есть возможность бежать? Мои люди оцепили храм, но может…
– И даже если бы и была, я не убежал бы, – ответил я.
– Но почему?.. – спросил он с искренним недоумением.
– Пастырь добрый жизнь свою полагает за овец своих.
– Но ведь вашим овцам ничего не угрожает!
– Вы видели старика за органом, – сказал я, надевая свитер. – У него умерла дочь и два внука – будущих внука – в одну ночь.
– Это была комета, – неуверенно, как плохо затверженный урок, произнес он.
