Итак, в увидевших свет девяти томах немало произведений, давно не переиздававшихся (например, «Очерки из истории печати во Франции», очень актуальных и ныне). Но всё же в части литературно-критического и публицистического наследия Писарева эти тома сенсационных открытий не произвели. Огромное сожаление вызывает то, что по-прежнему недоступными для читателя остались юношеские тексты Писарева, дневники, поэтические и прозаические опыты, документы следствия 1862 года, а особенно — письма. Вернее, те немногие из них, что уцелели и доступны исследователям. Я, например, читал лишь одно из них — ответное письмо Ивану Тургеневу, опубликованное в четырёхтомнике 1950-х годов, и оно, на мой взгляд, является интереснейшим документом. Сколько таких интереснейших документов сокрыто в не увидевших свет 11-м и 12-м томах?..
Стоит отметить сопроводительные статьи, примечания и комментарии Полного собрания сочинений. Они избавлены от ярлыков вроде «реакционный», «агент III отделения», освобождены от излишнего духа «марксизма-ленинизма»; в целом вполне объективны не только в оценке того времени, в котором жил Писарев, но и его самого как общественного деятеля и частного человека…
Перед тем как начать писать эту статью, я, конечно, заново перелистал имеющиеся у меня девять томов. Читая рассуждения двадцати-двадцатисемилетнего Писарева о будущем, о браке и любви, об истории, о справедливости, об общеполезном труде, я, с высоты (или из ямы) своих тридцати восьми лет, частенько иронически усмехался. И пугался этой усмешки слишком вжившегося в далеко не чистую, в несправедливую, но, как уверено большинство (и я, к сожалению, оказываюсь в этом большинстве), неизбежную реальность.
В каждой фразе Писарева звенит желание устранить несправедливость мироустройства, стремление к тому, что он считает идеалом… Не буду сейчас размышлять, в чём он видел несправедливость, что считал идеалом, не стану поддерживать его или спорить с ним. Скажу одно: «Статьи Писарева заставляют мозг шевелиться».
Да, с ними можно соглашаться, можно возмущаться его суждениям, но вызывает уважение и удивление, каким огромным багажом знаний обладал этот совсем молодой человек, как он был уверен в своих позициях, как чётко и ясно и в то же время иносказательно выражал свои мысли. (Иносказательность, естественно, была вызвана опасением цензурного запрета, но она придаёт статьям Писарева ту художественность, которой так недостаёт нашей сегодняшней, лобовой и одномерной публицистике и критике.)
Поражают писаревская бодрость, душевное здоровье (знакомые с его биографией здесь наверняка усмехнутся), поразительная работоспособность. Действительно, пусть очень хорошо и глубоко пишущий, но редко выступающий в печати критик почти бесполезен — критик не должен позволять читателю забывать о себе, точнее, о своём критическом голосе…
Интересен метод Писарева. Почти все его работы формально являются рецензиями. Он, в основном, разбирал определённую книгу (например, «Отцы и дети», «Наука и литература в России при Петре Великом», «Записки из мёртвого дома», «Болезни воли») и попутно делился своими мыслями, пришедшими в связи с ней, и зачастую разбираемая книга совершенно заслонялась голосом автора статьи (рецензии). Приведу известное высказывание Писарева: «Вместо того чтобы говорить о Писемском, я буду говорить о тех сторонах жизни, которые представляют нам некоторые из его произведений». (Подобные высказывания встречаются во многих текстах Писарева.) То есть, определённое произведение литературы являлось, как правило, лишь поводом выговориться самому критику. (В наше время этот метод использует Лев Аннинский, но, на мой взгляд, не очень удачно.)
Да, несмотря на избранный жанр рецензии, произведения Писарева нельзя назвать в строгом смысле литературной критикой. Впрочем: а какой должна быть настоящая литературная критика? интересна ли и важна критика, рассматривающая произведение литературы лишь с эстетической точки зрения? может или не может литературная критика поднимать социальные, экономические, исторические, религиозные, гражданские, философские проблемы?
В общем-то, литературная критика и до Писарева, и до Белинского нередко забиралась в сферы, от собственно литературы далёкие. Вспомним хотя бы пушкинское «Путешествие из Москвы в Петербург», к сожалению, неизвестное целиком читателям в 1860-е годы. А после Писарева его метод стал чуть ли не единственным и дожил до начала 1990-х годов.
Правда, в советское время положение честного критика было, кажется, незавидным: напишешь по совести о произведении, которое тебе показалось ужасным, и вполне можешь соучаствовать в том, что его автору перекроют путь в журналы и издательства, или же, если автор является одним из символов советской литературы, путь могут перекрыть тебе… Критика являлась или в любой момент могла стать карающим орудием власти, следившей за литературой…
Около десяти лет назад в нашей литературной критике начался приток новых сил. Приток, к счастью, продолжается и сегодня. На мой взгляд, критика сегодня не уступает прозе и поэзии, а порой статьи о современной литературе мне лично читать интереснее, чем сами продукты литературы. Но вот возвращаюсь я к считанным статьям новых критиков, и дело здесь в том, что в большинстве статей нет мыслей, выходящих за пределы литературы. Новые критики с увлечением, случается, с блеском пишут о тех или иных книгах, аргументированно ругают слабые, хвалят сильные, анализируют то, что в литературе происходит в определённый момент… Да, за рамки литературы почти никто из них не выходит. А ведь литература — это лишь одно из составляющих общественной жизни, и рассматривать, исследовать то или иное произведение нужно в контексте общественной жизни, а не как упавший на землю лунный камешек.
В начале своего пути Валерия Пустовая подходила к литературе как к общественно, политически, социально важному предмету, и за какие-то два-три года написала с десяток важных, крупных статей вроде «Очищение писательской личности», «Пораженцы и преображенцы», «Скифия в серебре», «Рождённые эволюцией». Но она быстро выдохлась. То ли потеряла веру в современную литературу, то ли повзрослела, то ли утомилась, занимаясь другими, не литературно-критическими, делами.
Некоторые критики нового поколения — Андрей Рудалёв, Алиса Ганиева, Сергей Беляков, Лев Пирогов — могут в своих статьях поговорить на разные внелитературные проблемы, если они возникают в рассматриваемых произведениях, а могут и промолчать.
К сожалению, очень редким в критике стал формат крупной статьи. В большинстве журналов есть ограничение по объёму (за исключением, быть может, «Нового мира», который, впрочем, тоже вряд ли примет к публикации пусть очень талантливую, но огромную по объёму статью), да и сами критики всё сильнее тяготеют к статьям малого объёма — лаконичная рецензия, реплика, этюд… Мозг такие тексты, наверное, пощекотать в силах, но заставить зашевелиться — вряд ли.
А заставлять его шевелиться необходимо. Хотя бы из чувства самосохранения — тупого и невежественного легче обмануть, обобрать, подманить к обрыву и спихнуть вниз…
Вернусь к теме этой рецензии — к юбилею начала издания Полного собрания сочинений и писем Дмитрия Писарева.
Оно стало выходить в свет в тот год, когда, после долгого (начавшегося с расстрела Дома Советов) периода народного уныния (и тихой, в состоянии уныния, гибели), разграбления России, появилась надежда на изменение к новому, казалось бы, лучшему. И символично, что именно тогда были изданы первые тома произведений того, кто когда-то призывал жить деятельно, полезно, честно… В 2005 году, когда в России вовсю завинчивали гайки (как всегда, не те), стало подмораживать, издание стало тормозиться, а затем было практически остановлено. Время того, кто призывал жить деятельно, полезно и честно, опять прошло. Потребность в появлении, воспитании новых подобных ему миновала. В цене, как обычно, стали послушные и не рассуждающие… Что ж, подождём до других, до лучших времён.
В завершение — несколько цитат из работ Дмитрия Писарева:
«Люди, живущие эксплуатациею ближних или присвоением чужого труда, находятся в постоянной наступательной войне со всем окружающим миром. Для войны необходимо оружие, и таким оружием оказываются умственные способности. Ум эксплуататоров почти исключительно прилагается к тому, чтобы перехитрить соседа или распутать его интриги. Нанести поражение ближнему или отпарировать его ловкий удар — значит обнаружить силу своего оружия и своё умение распоряжаться им, или, говоря языком менее воинственным и более употребительным, значит выказать тонкий ум и обширную житейскую опытность. Ум заостряется и закаляется для борьбы, но всем известно по опыту, что чем лучше оружие приспособлено к военному делу, тем менее оно пригодно для мирных занятий» («Мыслящий пролетариат», 1865 г.).
