Обогнув занесенную снегом башенку, мы очутились на каменной лестнице. У двух плит, положенных одна на другую, Марина остановилась.
– Здесь проход, – кивнула на широкую щель. – Протиснешься?
– Угу.
– Тогда первый.
Я замешкался: вспомнился шприц, с сидящей на кончике иглы луной, боль, пронзившая шею…
– Ты чего?
– Ничего, – я полез в щель.
Здесь было темно и пахло сыростью. Что-то ударило меня по виску, я охнул от неожиданности, и тут же услышал из темноты рядом с собой недовольный голос Марины:
– Чего ты не отошел? Больно?
Это она, спрыгнув, задела меня носком ботинка. Я потер висок:
– Зачем мы сюда?
– Много веков назад здесь находились кельи, седые старцы молились за царя и отечество и вели летопись эпохи.
Впереди блеснул огонек свечи.
– Букашка, – окликнула Марина. – Это мы.
Букашка приблизилась. В тусклом свете сального огарка она показалась мне одним из тех старцев, которых упомянула моя женщина.
– Снегирь вас ждет, – негромко сказала Букашка. Она достала из-за пазухи вторую свечу, зажгла. – Возьми, Марина.
– Спасибо, Бука.
Мы двинулись вперед. Свод был такой низкий, что мне пришлось нагибаться. Букашка не пошла с нами, а, найдя у стены приставную лестницу, вскарабкалась по ней до светлого пятна на потолке и исчезла в нем. Должно, отправилась искать своего дружка – Киркорова.
– Это здесь, – Марина остановилась у деревянной двери, округлой сверху. Постучала.
– Пришли? Проголодались?
Рыжебородый детина, похоже, не был рад нам. Кроме него, в келье находился Вовочка, а еще – многочисленные ящики, мешки, бочки.
– Проголодались, – жизнерадостно ответила Марина. – И нам положен доппаек.
– Доппаек? – Снегирь скорчил на лице болезненную мину. – Да, кажется, Христо говорил…
– Не кажется, а точно говорил, – вставил Вовочка безразличным тоном. – Дай им что положено, Снегирь, не жмись.
– Не жмись, не жмись. Запасы что – бесконечные?
Ворча, Снегирь извлек из ближайшего ящика два черных пакета. Один протянул мне, другой – Марине.
– Здесь по две банки, – сообщил он, сглатывая слюну.
– Эх, Снегирь. – вздохнул Вовочка. – Ты снова запамятовал, что Христо приказал выделить Андрею экипировку. Не дело ему расхаживать по резервации одетым по-дикарски.
– Ничего я не запамятовал, болтун, – обиделся Снегирь. – Вот, – небрежным жестом он протянул мне тяжелый холщовый мешок. – Полный комплект, включая оружие.
У Марины в распоряжении была собственная келья: кровать, печка-буржуйка, на стене – треснувшее зеркало. Мы примостились на кровати.
Нетерпеливым движением я распаковал пакет: две жестяные банки без этикеток, с десяток ржаных сухарей, а так же нечто сухое, красноватое, похожее на корешки дерева.
– Сушеный кальмар, – пояснила Марина.
Я взял в руки одну из банок.
– Ананасы?
Вспомнились Джунгли, наше, кажущееся бесконечным, путешествие.
– Лучше, – Марина протянула мне нож. – Открой и попробуй.
Я вскрыл крышку. Терпко и пряно пахнуло мясом. Подцепив из банки небольшой кусок, отправил в рот. Марине явно доставляло удовольствие созерцать мою физиономию.
– Что это?
– Это тушенка. Как говорит Снегирь, драгоценная тушенка. – Марина засмеялась. – Возможно, одна из последних банок в резервации, а остатки – сладки. Даже стрелки уже перешли на тварку и концентрат.
Марина открыла свою банку и, взяв сухарь, стала есть.
– Ешь с хлебом – так быстрее насыщаешься, – жуя, проговорила она. – Учти, паек – на целую неделю.
Свечка горела ровно, бросая на стены кельи световой круг. Как там сказала Марина? Старцы, ведущие летопись эпохи? Я представил, как сгорбившись, один из них сидит у свечи и кропотливо и бережно заносит в толстую, обшитую кожей книгу события и людей. Но вот дверь кельи отворяется и входит Царь (Кремль так близок к Храму!), он тоже старец, но борода у него не седая, а рыжеватая. Царь что-то тихо говорит летописцу, словно просит о чем-то. Летописец скорбно качает головой. Царь начинает кричать, распаляться и вдруг… обрушивает набалдашник своего посоха на голову старика! Страницы недописанной книги заливает кровь…
Марина доела тушенку и положила пустую банку в пакет.
– Андрей, давай посмотрим, что за экипировку тебе выделил Христо?
По голосу было ясно – ей интересно. Я пожал плечами: «Действуй».
За годы скитаний по Джунглям у меня выработалось убеждение: то, что надето на мне, – оптимально для выживания.
– Ух, ты!
Марина вытащила из мешка короткое кожаное пальто с высоким воротником.
– Наверное, Снегирь нарыл в развалинах музея, – сообщила Марина.
Кроме пальто в мешке оказались ботинки на высокой платформе с толстыми носами, усиленными металлической пластиной.
– Настоящие гриндера! – восхитилась Марина. – Христо явно благоволит к тебе.
Свитер, попорченный молью, промасленные джинсы с сохранившимся значком на поясе «D&G», противогаз, перчатки, и, самое главное, – пистолет, а к нему – патроны.
Скажу честно, содержимое мешка по-хорошему удивило меня. Да к тому же могу ли я, в самом деле, разгуливать по резервации в тряпье игрока?
Я стянул через голову старый свитер, изрезанный заточками и клыками, пропитанный моей кровью и слюной тварей. Увидел: Марина стоит рядом со мной, зеленые глаза слегка поголубели – колдунья!
– Я рада, что ты простил меня, Андрей, – прошептала она, касаясь пальцем застарелого шрама в виде буквы «С» у меня на груди.
Я обнял свою женщину, поцеловал – ее губы пахли тушенкой.
Марина вдруг заплакала.
– Я рада, что ты простил меня, Андрей.
5. Взрывчатка
Собаки повизгивали, приседая так, что шерсть на груди утопала в снегу. Шесть пар глаз сверкали в сумерках.
Сильные, лоснящиеся от сытости животные. Чем Снегирь их кормит?
– Берегите собак, – увещевал хозяин, застегивая ремень на шее последнего пса. Снегирь ловко орудовал левой рукой, помогая себе обрубком правой. – Других нам не найти.
– Не волнуйся, – беззаботно отозвалась Марина. – Чуть что, мы способны постоять и за себя, и за собак. Разве только шальная пуля…
– Чур тебя. Сплюнь!
Марина сплюнула на снег. Поверх комбинезона она надела пуховик с надписью на спине: «Полиция», на голову водрузила шапку-ушанку. В правой руке – длинная погонщицкая палка.
Я чувствовал себя неуютно в новой одежде: пальто жало под мышками, джинсы терли в области паха. Зато гриндера словно специально пошиты под мою ногу.
Собаки рвались, подергивая ремни. Трудно поверить, что они смогут сдвинуть сани, если мы с Мариной усядемся в них.
– Пшли! – крикнул Снегирь, ударив по загривку вожака упряжки, пегого пса с обвисшими, порванными ушами.
Ветер рванулся навстречу.
Красная площадь осталась позади, упряжка понеслась вдоль поросшего кустарником берега реки. Зеленая вода неподвижна, лишь кое-где плыли по течению снежные островки. Посреди широкой дороги замерли проржавелые машины. Казалось, что скрипение полозьев и ровное дыхание собак разносится на многие километры вокруг.
– Взгляни, Андрей, – окликнула Марина.
Справа от упряжки виднелись белые развалины.
– Храм Христа Спасителя. Здесь проходили церковные службы. В книге сказано: Храм был разрушен, затем всем миром восстановлен.
– Как это – всем миром?
– Значит, каждый дал, сколько смог.
Направляемые Мариной собаки свернули в переулок. От развалин домов рябило в глазах. Джунгли еще не пришли сюда – упрямо и бесповоротно – но кое-где их наступление уже заметно.
Луна скрылась за тучей, стало темно. Я думал, Марина остановит упряжку, но не тут-то было: собаки не сбавили скорости. Мы въехали на мост, полный мертвых автомобилей, – река внизу струилась черной лентой.
– Тпру!
Упряжка замедлила ход.
С моста виден густой лес, выросший вдоль речного берега.
– Парк Горького – одно из самых опасных мест в Пустоши, – сообщила Марина. Голос ее звучал настороженно. – Андрей, держи пистолет наготове.
Мы свернули с моста в тонкую кишку переулка. Снова выглянула луна, снег заблестел. Полуразвалившиеся здания возникали перед упряжкой, как будто вырастая из-под земли. Мне начинало казаться, что собаки сбились с пути.
Вдруг Марина крикнула:
– Стой!
Упряжка замерла. Псы дышали тяжело, роняя на снег слюну.
– Приехали.
Я увидел желтую ленту железной дороги, платформу с покореженной табличкой: «Москва – товарная». До боли захотелось взобраться на невысокую насыпь и по шпалам – прочь из этого города, в Джунгли.
– Андрей, скорее. Кажется, будет метель.
Марина была права – небо заволакивали тучи; усиливался ветер.
– Здесь раньше был рынок, – перекрикивая ветер, сообщила Марина. – Кое-что сохранилось.
