— А можно я с тобой пойду на панихиду?
— Зачем это? — удивился Кирилл.
— Ну как же… Я ведь о ней читала… И потом, ты столько про нее рассказывал… Я хотя бы в гробу на нее посмотрю.
— Глупость какая! — возмутился он. — Нет, это тебе совсем ни к чему!
— Очень даже к чему! — настаивала она. — Что тебе жалко, что ли? Я буду совсем тихо себя вести, ни словечка не скажу, честное-пречестное! Я знаю, я очень много болтаю, но я тебе обещаю…
— Нет, это неудобно, — прервал ее Кирилл. И, предотвращая возможный слезопад, быстро добавил: — Да я и сам не уверен, что пойду.
— Как же ты не пойдешь? — поразилась Даша. — Это ты специально так говоришь! Конечно же пойдешь. Ну, я тебя очень прошу, возьми меня! Там ведь столько людей известных будет, когда я еще их всех увижу! Правда! Столько артистов придет — наверное, и Табаков будет, и Машков, и Михалков. Я хоть раз в жизни на них живьем посмотрю, а не на экране. Ну, пожалуйста, Кирюшенька! Я что хочешь для тебя сделаю! Обещаешь?
Кирилл неохотно пожал плечами, ему активно не нравилась эта затея.
Даша, однако, тут же расценила этот жест как согласие, прыгнула к нему на колени, обняла, стала расцеловывать:
— Спасибо, спасибо, спасибо! Ты такой… замечательный!
Он снял ее с колен, встал из-за стола:
— Пойду, кое-что поделаю… Раз уж я в кои-то веки остался дома…
— Я все помою, уберу, не беспокойся, — засуетилась Даша.
— Оденься сначала, — посоветовал Кирилл и ушел в комнату.
Даша допила уже совсем холодный кофе, набросила халатик и принялась за уборку.
Кирилл подошел к единственному в комнате окну, прислонился лбом к холодному стеклу. С неба сыпалась какая-то мерзость — снег с дождем. Внизу по мокрой улице неспешно проползали редкие машины. В это время дня их было не так уж много. Когда люди начнут возвращаться с работы, поток станет нескончаемым.
За последние несколько дней они с Дашей еще дважды видели в бинокль странную девочку в розовой курточке, одиноко бредущую по ночной улице. И еще один раз Даша засекла наблюдателя из дома напротив. Но сам Кирилл опять его не разглядел. Когда он взял в руки бинокль, в том окне уже никого не было.
Он оторвался от стекла, подошел к стенному шкафу, где у него хранились инструменты и всякая всячина, открыл дверцу. Оттуда немедленно вывалился длинный чехол защитного цвета, с грохотом упал, больно ударив его по ноге. Кирилл чертыхнулся.
На шум из кухни высунулась Даша:
— Чего это?
— Рыболовные снасти, — ответил он, водружая чехол на место.
— А я и не знала, что ты рыболов, — обрадовалась Даша. — Я тоже рыбу люблю ловить.
— Ты еще многого обо мне не знаешь, — сказал Кирилл.
— Но зато у меня все впереди, правда? — тут же отреагировала она.
— Правда, — усмехнулся он.
Даша, удовлетворившись ответом, вернулась к мытью посуды. А Кирилл выудил из шкафа ящик с инструментами, снова подошел к окну, устроился там поудобней и начал что-то мастерить.
Кирилл любил ручную работу, особенно в моменты серьезных эмоциональных нагрузок. Это его всегда успокаивало, приводило в норму.
Да и руки у него были умные, ловкие, за что ни брался, все в конечном счете выходило ладно и по делу.
Даша, закончив уборку, снова появилась в комнате, залезла с книжкой на постель, но читать не стала, а вместо этого с интересом следила оттуда за его действиями.
Наконец не выдержала:
— Это что ты делаешь?
Кирилл отошел в сторонку, полюбовался на необычное сооружение, возникшее на подоконнике.
— Это держатель, — объяснил он.
— А зачем? — удивилась Даша.
— Ясно зачем, — покосился на нее Кирилл. — Чтобы держать. Пойди сюда.
Дважды ее звать не нужно было. Даша тут же выпрыгнула из постели и подбежала к нему.
— Смотри.
Кирилл взял лежавший на подоконнике бинокль и с помощью хитроумно соединенных кронштейнов и зажимов закрепил его так, что бинокль теперь можно было уже не держать руками. Мало того, положение его легко регулировалось, уровень и угол зрения менялись одним движением.
— Оригинальное изобретение Кирилла Латынина, — с гордостью объявил он. — Можно запатентовать. — После чего сделал изящный жест рукой. — Прошу юную леди испытать изобретение века.
Даша потянула бинокль чуть вниз, к глазам, и он без труда занял нужное ей положение. Она прильнула к окулярам и тут окончательно оценила работу Кирилла. Если раньше для того, чтобы пропанорамировать, например, надо было сжимать бинокль обеими руками, и при этом по-прежнему все немножко тряслось, то теперь панорама, благодаря вращающейся подставке, идет ровно, без всякой тряски, а руки совершенно свободны, совсем не устают, можно смотреть хоть часами.
Даша тут же нашла знакомое окно, за которым проживал неизвестный наблюдатель, но на этот раз там никого не оказалось. Шторы были открыты, но она все равно ничего не увидела, как ни всматривалась: в квартире темно, свет выключен.
Она оторвалась от окуляров бинокля, с восхищением взглянула на Кирилла:
— Здорово! Ты такой… умелец! А интересно, есть что-нибудь, чего ты не можешь?
Польщенный, Кирилл поневоле улыбнулся. Но ответил скромно:
— Есть, конечно.
— Я так не думаю, — заявила Даша. — Кирилл, а я могу кое-что у тебя попросить?
— Что именно?
— Раз ты не пойдешь сегодня в театр, может ты со мной на кладбище съездишь? Я бы хотела свежие цветы отнести. Но если ты не можешь, то ничего, я сама.
— Ну, почему… — благодушно сказал Кирилл. — Я съезжу.
На этот раз визит на кладбище и обратная дорога прошли без каких-либо происшествий. Никто не пытался задавить Дашу, никаких подобных странностей. Очередная пара близнецов, замеченная Кириллом уже перед самым уходом с кладбища, в счет не шла.
На обратном пути Даша опять вернулась к теме самоубийства Роговой и уже не сползала с нее до конца этого печального дня, как Кирилл ни пытался переключить ее на что-то другое.
В конце концов она угомонилась и уснула. Это был редкий вечер, когда они не ласкали друг друга перед сном.
Впрочем, и во сне Даша вела себя не совсем адекватно — периодически всхлипывала, вскрикивала, бормотала что-то невнятное. Какие-то кошмары ее мучили.
Кирилл лежал рядом, с сожалением смотрел на нее. Помимо собственных дел, теперь на нем еще и Даша. А у Даши свой багаж, никуда не денешься, тоже проблем хватает.
Не слишком ли много получается в результате для одного человека?..
Что бы ни происходило, нельзя надолго отвлекаться, забывать о главном — о намеченном пути, о своем призвании, ради которого он появился на свет и ради которого живет. Ничто не должно ему помешать.
9. Панихида
Спустя еще несколько дней Кирилл, проснувшись, Даши рядом с собой не обнаружил. Пока приходил в себя, пытался понять, куда она делась, распахнулась дверь ванной, и девушка торжественно вошла в комнату. Была одета во все черное, так же как в день приезда. Почти не накрасилась, хотя обычно тонну косметики на себя накладывала.
— Ты куда это собралась? — поразился Кирилл.
— Как куда? На панихиду, — невозмутимо отозвалась Даша. — Ты что, забыл? Ты же мне обещал!
Кирилл вздохнул. Он и в самом деле не придал тогда особого значения их разговору, ему в голову не приходило, что она всерьез вознамерится идти. Поболтали, и ладно, там видно будет, мало ли какие планы строятся, а потом рушатся, забываются…
Но с Дашей такое не проходит. Она, оказывается, все время помнила, готовилась, говорит об этом сейчас как о чем-то само собой разумеющемся.
И как теперь ей откажешь?..
В общем, пришлось собираться, идти, деваться некуда.
Гроб с телом Роговой стоял на сцене, на постаменте. Свет в зале притушен, люстры обмотаны черным шелком. Звучала траурная музыка. Разговаривали все почтительным шепотом, отдавая дань трагическому событию.
Эльвира Константиновна в гробу выглядела не менее величественно, чем при жизни. Одета была в платье Катерины из «Грозы» — знаменитая ее роль, в которой она прославилась когда-то, еще до того как начала свою режиссерскую карьеру. Губы плотно сжаты, а уголки чуть опущены, в результате чего выражение лица у покойной получилось вроде как презрительно-насмешливым, из-за чего прощающиеся чувствовали какую-то дополнительную неловкость.
Люди нескончаемой вереницей шли через сцену, на полминутки задерживались у гроба, потом, утирая глаза, медленно отходили, как бы окончательно раздавленные горем. Насколько искренны были они при этом, судить сложно. Все же в основном пришли прощаться коллеги, то есть артисты, лицедеи, те, кто работал с Роговой в разные годы. Им, понятное дело, сыграть безутешную скорбь — раз плюнуть. К тому же ритуал всем хорошо знаком, подобные прощания происходили регулярно.
