ценность любого места на Земле! Геодезия и геогнозия — науки древние, но пользуются самыми современными знаниями и приборами! — воскликнул Анатолий Львович.
Болотин испытал облегчение: будто вынули из головы докучливую занозу. Так доктор французскую пулю вынимал из него при Березине: долго, как показалось, копавшись в ране, вдруг дёрнул — кровь ручьём забила, но легко сделалось. Да, эту-то мысль о том, чтобы привлечь к делу чудо-профессора, Никита Ильич и усиливался поймать!
— Геогнозист опытный и знающий поистине творит чудеса! Никита Ильич близко знаком с профессором геодезии и геогнозии. Тот буквально видит сквозь землю. Верно, Никита Ильич? Возможно ли пригласить его?
И Болотин принуждён был рассказать братьям об удивительном немецком учёном и о своей долгой сибирской экспедиции…
Впоследствии приватно с Пьяновым решали вопрос о содержании отчётов, которые требовалось составлять для материнской ложи.
— Замысел московской звезды — дело русское, внутреннее, — переживал Анатолий Львович. — Как не хотелось бы объявлять о нём! Мы ведь даже уважаемому профессору уговорились не сообщать этого. Он определит подходящие места для построек по всему городу, а мы уж сами выберем точки для пентаграммы и для других топоглифов, когда до них дойдёт дело.
Болотин притворился глухим к его тревоге.
— Ничего не поделаешь, дорогой друг. Следует подавать в Новый Свет отчёты по всей форме — значит, станем подавать. Вы сами прежде сокрушались о моём недоверчивом отношении к заокеанским братьям.
— Бог весть, Никита Ильич, как там отнесутся…
— Пожалуй, будут довольны.
У Пьянова от огорчения брови сошлись домиком на лбу. Никита Ильич не стал дольше его разыгрывать, сказал значительно:
— Адресов московских они не знают, и не надобно им знать…
Анатолий Львович повеселел, уразумев, что мастер ложи — на его стороне. Но спросил с тревогой:
— А ежели потребуется включать адрес в отчёт?
— Зачем бы? Никто не ждёт от нас инициативы со звездой. Демонстрируя градостроительную пентаграмму, североамериканцы рассчитывали поразить меня величием и уникальностью замысла. Ведь Вашингтон — молодой город, строится с нуля, почти что на пустом месте… Да что я вам объясняю?
Пьянов и сам великолепно знал, что за океаном не слишком осведомлены о масштабах разрушения Москвы и её нового строения. Собственная градостроительная ситуация, а также гораздо менее масштабный пожар в Вашингтоне во время войны с англичанами представлялись гражданам штата Колумбия уникальными.
— Но ежели какие возникнут вопросы, — добавил Болотин, — то, сами понимаете, в московских адресах чёрт ногу сломит, особенно при тщательном переводе их на французский язык.
Пьянов улыбнулся.
— Не бывалый вы человек, Анатолий Львович, практически безгрешный: отчётов казённых составлять не умеете.
И Никита Ильич рассмеялся, что было совсем уж для его характера редкостью.
Авантюрная и экстравагантная идея — создать в Москве некую тайную сеть из масонских особняков, которая вошла бы в резонанс с самою землёй древней столицы, — превратилась в план деятельности ложи как минимум на ближайшие годы. От проекта издательского дела Болотин также не отказался: и публике просвещение, и для ложи — доход, который ой как пригодится!
Не сразу, постепенно всепоглощающий, отроческий энтузиазм овладел Болотиным. Он смутно помнил, что подобное случалось с ним в весьма нежном возрасте, когда лишь первый пух трогает губу. Идея совершенно фантастическая, иррациональная, на первый взгляд, полностью оторванная ото всего, что может серьёзный человек считать важным и значимым в жизни собственной, а также общественной, овладела всецело сознанием, но главное — стала абсолютной доминантой деятельности и самой жизни. Среди многочисленных хлопот по осуществлению задуманного лишь от времени до времени смутно удивлялся, что таким же безоглядным энтузиазмом больны и соратники.
Чудесный эликсир Брюса крепко помнился Никите Ильичу. Его не воссоздать, однако можно и должно подобрать вещества для улучшения строительных растворов и смесей сообразно традициям русского зодчества, особенностям почв и природных материалов. Где взять рецепты? Есть книги, есть летописи, и — лучше всего того — есть старые, опытные мастеровые, знатоки и поэты строительного ремесла. Надобно сыскать таковых.
Впоследствии рецепты для улучшения качества цементного раствора, кирпича и штукатурки, а также для пропитки дерева узнавал при посвящении каждый мастер русской Ложи истинных вольных каменщиков, обязан был хранить, в точности передавать новым братьям, а при возможности — и совершенствовать.
Главным же рецептом были и оставались чувства: строительство зиждется на ответственности и радости. Надобно, чтобы все — от производителя работ до простого артельщика — работали дом в весёлом и добродушном настроении, будучи при этом полностью сосредоточены на деле. Тогда и работа спорится, и результат превосходный, и вибрации — самые гармонические!
Глава 5
В житейском море
— Знаешь, что? Я всё-таки написал статью о масонских особняках. Её опубликовали.
Приятели только что повстречались после возвращения Извольских с юга. Алексей протянул Николаю книгу. «Старая Москва. Издание комиссии по изучению старой Москвы при Императорском Московском археологическом обществе», — прочитал Николай на обложке и просиял.
— Я очень рад! А как же с документом? Тебе поверили на слово, что сметы существовали?
— Нет, конечно, я не стал и заикаться о сметах, — вздохнул Алексей. — Опирался только на источники, доступные для проверки. Провёл сравнительный анализ обследованных особняков: по времени постройки, по причастности владельцев к масонским организациям. Изложил результаты наших с тобой обмеров и расчётов, приложил чертежи. Написал про строительные материалы, про обои, про обойные гвозди — те самые, помнишь?
Николай весело усмехнулся.
— Жаль фотографий я не догадался сделать! Готье-Дюфайе сохраняет московскую старину посредством фотографии. А ведь кое-что уже утрачено из того, что мы с тобой успели осмотреть. Фотографии пришлись бы очень кстати.
— Может, займёмся? Сфотографируем хотя бы то, что осталось, — предложил Николай, которому тоже жалко стало упущенной возможности.
— Теперь уж другие сделают по моей статье, лучше сделают. Разве что из документа Листова, — задумчиво продолжил Извольский. — Для статьи пригодились только два адреса из подшивки смет, но по одному из них уж стройка вовсю. Я не смог бы доказать масонское происхождение остальных, понимаешь, там не было явных признаков.
— Мезонины, — напомнил Николай, уже догадываясь, каков будет ответ.
— Мезонины — шаткая версия. Она имеет смысл только при опоре на документ Листова.
Николай согласно кивнул. Ужасно жалко, но Извольский прав.
— В общем, держи, это тебе! Специально раньше не сказал: не знал, возьмут ли для публикации. Не хотел расстраивать, если не выйдет.
Алексей вроде бы оправдывался, но весь светился горделивой радостью. Он протянул другу сборник:
— Прочитаешь.
— Хорошо. — Николай взял у него из рук книгу.
— Это тебе насовсем. Я купил экземпляр для тебя, — пояснил Извольский.
— Спасибо! — сказал Николай с чувством.
Он сразу
