Закрываю глаза на секунду и снова вижу своего ангелочка на пыльном, старом полу. Без сознания, совершенно неподвижную и будто…
Нет, она жива. Не думай об этом, придурок. Всё хорошо теперь… хорошо. Постарайся сделать её счастливой. Сделай так, чтобы она больше никогда не оказалась в беде и ей никогда не было больно. Давай!
Да, точно, никаких наматываний соплей на кулак. Хватит вести себя так. Нужно всё взять в свои руки.
Обнимаю Леру крепко, но при этом нежно, ласково, чтобы не было больно.
Не знаю, простит ли она меня когда-нибудь. Но я сделаю всё, чтобы несмотря ни на что, она и наш ребёнок был или была счастливы.
— Пять минут и я снова сяду рядом. Побудь пока с Ариной. — шепчу прямо на ухо Лере, чувствую её дрожь и как она кивает.
Она потеряла свои тапочки, сидит в машине лишь в лёгком халате на молнии, что всегда носила дома у мамы.
Моё счастье… укрываю её голые ножки своей ветровкой, которая была у меня давно ещё на заднем сидении.
— Теперь всё хорошо. Слышишь меня?
— Да… — кивает она, но вижу, что до конца не верит, что всё точно закончилось…
Сердце болит от этого. Отстраняюсь от машины и даю Арине в стороне знак, чтобы она отвлекла Леру.
Сам иду к другой машине.
— Выпусти меня, урод! Я ничего не делала! — высокий, противный вопль Кати-Анжелы выводит ещё больше.
Я на грани, а эта дрянь делает вид, что не причастна. Она была готова скинуть меня с моста и я уверен, помогла бы и матери сделать все, что она хотела, с Лерой, если бы я не успел. .Ч.и.т.а.й. .н.а. .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.
Не могу больше. Подлетаю к машине за один шаг и хватаю тварь за ворот комбинезона, почти вытащив из машины, встряхиваю её и рявкаю прямо в лицо:
— Закрой пасть, дрянь! Хоть раз ещё скажешь, что не виновата ни в чём, а только они, я наплюю на свой принцип и выбью из тебя дурь так, что ты вообще забудешь, как разговаривать. — чувствую, как во мне просто кровь от ненависти кипит.
Бить женщин это просто мрак. Ни один мужчина так не должен делать. Но… это уже не женщина, а чудовище, вместе со своей мамашей.
Наверное, они обсуждали весь свой план за чашкой чая и даже бровь не вели от того, какой же это жестокий ад.
Им просто было плевать на Леру, на меня, на нашего ребёнка. Они готовы растоптать все это, лишь бы было колечко на пальце, как ещё "с детства" мечтала Катенька-Анжела.
На что она вообще рассчитывала?!
Всего трясёт, свободный кулак сжимается и я не выдерживаю, бью прямо по машине.
Степан вздрагивает в салоне, паршивая Елена взбешённо мычит, ей заткнули рот, она орала громче всех и пугала Леру.
А Катя-Анжела плачет, не вызывая ни капли жалости. Только лишь неизменное желание придушить голыми руками.
— Марат, умоляю… отпусти нас… — сопливо умоляет Комарова-Воронцова, — Или хотя бы меня… я это сделала только из-за любви к тебе!
Ненадолго прикрываю глаза. Перед веками снова вид Леры… ещё бы чуть-чуть и я правда не успел…
А она смеет плакать, смеет умолять отпустить её.
Со всей силы швыряю её обратно в салон, она влетает и в свою мать и отца.
— Любишь меня, хах? А я вот тебя никогда не любил. Думал лишь о том, какая ты тупая, надоедливая, а теперь ещё и сумасшедшая.
Вижу, как в её глазах мелькает гнев и у мамаши тоже, но та сказать ничего не может. А Катенька просто боятся.
— Каждого из вас ждёт тюрьма. Это я вам не обещаю, а клянусь. Каждого. И я уж позабочусь, чтобы вы не просто сели как можно быстрее, но и срок был максимальный. Найду, за что кроме этого посадить.
Катенька дрожит, роняет слёзы, но я вижу в его глазах гнев. Даже сейчас эта дрянь ненастоящая. Так боиться показать истину. Так сильно…
И бесит этим ещё больше.
— Марат, нет… умоляю… только не тюрьма… я уеду из города, а? Давай уеду… — лепечет она, хлопая глазками умоляюще и тянется ко мне рукой, — Меня даже не за что садить… только их.
Безразлично хлестаю по тонкой, мерзкой ручонке, а затем позволяю на губах расплыться усмешке.
Я превращу их жизнь в ад за Леру.
— Я уже сказал, я найду за что посадить. И если захочу, ты никогда не выйдешь из тюрьмы. А я хочу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет! Прошу! Не надо… это же было ради нашей любви! — Катя-Анжела начинает громко ныть, хочет схватился за штанину, но у неё не получается, я делаю шаг назад.
— Пора ехать в город. — командую человеку Громова рядом. Он кивает и просто захлопывает дверь прямо перед носом у Анжелы.
— Марат! Марат! — эта психопатка начинает истерить в салоне. Придушить её хочется просто неимоверно.
Но я поступлю по закону. Посажу каждого из них настолько, что они на всю жизнь запомнят свою ошибку и пожалеют.
Как запомнил свою ошибку и пожалел я.
Не знаю, будет ли он у меня. Но у них второго шанса не будет.
Если получится, я заставлю их гнить в тюрьме даже на пожизненном. Они хотели уничтожить одновременно троих…
Сам же… буду делать всё, просто… чтобы Лера была счастлива и в безопасности.
Даже… если она скажет, что хочет остаться одна после того, что случилось из-за меня.
48 глава
К большому сожалению, посидеть дома и поесть вкусного мяса от мамы меня не отпускают! Целый месяц я лежу в больнице на капельницах и кучи других лекарств и готова уже на стену лезть.
Елена травила меня каждый чёртов день с нашего знакомства и до момента, пока я не начала забывать принимать кучу баночек от неё.
Нормальные врачи очень удивились, что последний, четвёртый эмбрион вообще прижился, несмотря на то, что анализы у меня очень плохие для здорового вынашивания…
Но стали бороться с этим сразу, чтобы я и нашего с Маратом ребёнка не потеряла до родов и родить смогла спокойно, безопасно для себя.
Пролила слёз я много, узнав истинное состояние своего тела и хоть мне пообещали, что всё обратимо, я не выдержала и записалась к психологу.
Тяжело было довериться новому человеку, но я постаралась, стоило убедиться, что она точно никогда не была знакома ни с моей семьёй, ни с Маратом и его…
В этом мне помог Громов, правда пришлось заплатить номером Арины, но он обещал, что сильно доставать её не будет. Надеюсь, это правда…
— Я с хорошими новостями! — дверь палаты открывается и в неё заходит Марат, которого я уже час жду с каких-то важных дел.
Он… всё ещё мой муж. И почти всё время рядом, заботится обо мне и внимательно следит, чтобы теперь никакой врач не делал ничего странного, но с момента, как он спас меня, мы не обсуждали наши отношения и что нас ждёт дальше…
Голова у обоих была занята другим… Но может… сейчас самое время это решить?
За этот месяц я уже поняла, что…
— Что это там у тебя? — все мысли вылетают из головы, когда я вижу, что у него в руках какая-то тканевая сумочка.
Похожая на такую, какие мама использует вместо пакетов. И из неё невероятно вкусно пахнет…
Одну неделю я вообще питалась жидким супами и кашей, это был ад. Потом питание стало лучше, но всё равно какое-то… невозможно больничное.
— Валентина Николаевна просила передать, я как шпион пронёс, мимо вредной врачихи, тут борщ ещё тёплый, чёрный хлеб и немного сала. — Марат точно понимает, что именно по этому я невозможно скучаю.
Стоит услышать про борщ и сало, как у меня аж глаза загораются, я сама это чувствую и мигом сажусь на постели в ожидании еды. Тут есть складной поднос, я раскладываю его и ставлю перед собой на кровати.
Так хочется маминой еды! Она самая вкусная. Особенно её наваристый, такой густой, что аж ложка стоит, борщ. И домашнее, нежное, вкусное сало с мясными прослойками… ммм!
Она покупает мясо с салом у соседки в деревне, у который такие хорошие свинюхи и засаливает его так, что пальчики оближешь! Ещё и со свежим, ароматным, чёрным хлебом…
Марат вытаскивает уже нарезанный хлеб и сало в разных пакетиках и только потом контейнер с борщом. Всё это оказывается на моём подносе. Последним я получаю ложку и тут же налетаю на еду.
