Осенью 1990 г. произошла частичная смена состава экспертного совета ВАК СССР. Председателем совета по терапии стал проф. В. Т. Ивашкин, членом совета был назначен я. До меня это место занимал Е. В. Пожалуй, это был единственный случай, когда я занял место своего учителя в буквальном смысле. Несомненно, это было сделано по его предложению. Я получил возможность пройти прекрасную школу научной экспертизы, в которой участвовали выдающиеся ученые (акад. А. Г. Хоменко, проф. Л. Л. Орлов, акад. А. К. Гуськова, акад. Н. А. Мухин, проф. Беневоленская, проф. Г. Б. Федосеев, проф. А. В. Васильев, проф. Ишук и др.). Работа в ВАКе дала мне возможность раз в месяц бывать в Москве, встречаться с Е. В., с сыном Сергеем (работавшим в ЦВКГ им. А. А. Вишневского), с внуком, с родными. Работа в ВАКе свела, меня и с его сотрудниками-экспертами, в том числе – Н. А. Архиповой и С. С. Герасимовой. Это продолжалось до 1994 г. Благодаря этим частым визитам в Москву я имел возможность наблюдать все происходившее в то время в столице.
Подошел 1991 год. Он был каким-то тревожным, не похожим на предыдущие годы, словно приближалась гроза. Казалось бы, работали кафедры, писались диссертации, шли поезда, люди семьями ездили на курорты. Жить и жить бы Советскому Союзу, но надвигалась беда. Мы делились с Е. В. этими опасениями. Сохранились записи того времени.
«Приход Горбачева был воспринят как возможность развития или хотя бы перемен. И даже его ранние оши6ки и просчеты (в том числе поведение в период аварии на ЧАЭС) рассматривались как цена развития. «Река» действительно потекла быстрее, но в условиях ослабевшей власти, нараставшей коррупции и неавторитетности этого бездарного и бессовестного правителя – не по руслу социализма».
«Постоянная картина: Ельцин и Горбачев, как пауки в банке. Очевидно, что один другого стоит. Просто у одного еще есть власть, а у другого ее нет. У нас любят поддерживать безвластного, даже если уже ясно, что страна рухнет под его тяжелой поступью».
«Ощущение благополучия и уверенности в правильности происходящего в стране постепенно исчезает. Зло идет из верхних эшелонов власти, парализуя партию и массы людей. Аритмия нарастает, вытесняя правильный ритм жизни».
«Референдум о сохранении обновленного СССР. У метро «Тушинская» раздают листовки. «Отечество в опасности!». Какие-то районные ветераны кричат об этом, а ЦК партии молчит.
В референдуме участвовало свыше 70% избирателей, более 70% из них проголосовало за сохранение СССР. Я был среди них. Но вещь 30% были против. А Ельцин?»
Е. В. Гембицкий голосовал за СССР – это была его страна.
«Май 1991 г. Государственная суета. Страна брошена и катится неизвестно куда. Все это на фоне очевидного материального расслоения общества с концентрацией коттеджей, дач, машин, зарубежных интересов и возможностей, с одной стороны, и бедноты, с другой. Партократы быстро переходит в лагерь «демократов» (свободней воровать). Якобы коммунисты становятся якобы демократами. Но главное условие – близость к кормушке».
«19 августа. Объявлено о ГКЧП. Попытка сохранить советскую власть. Явная нерешительность и приближающееся поражение. Я все еще в отпуске;– Посидев у телевизора, решил съездить на службу: как там, нужно ли что-то делать? По дороге забрел в парикмахерскую – давно собирался. Внутренне усмехнулся: «Снявши голову, по волосам не плачут». Двор на факультете полупуст. Слушатели и преподаватели в отпусках. Весь Союз в отпусках, и это не случайно».
Гембицкий в эти дни как-то поинтересовался у меня, как я пережил контрреволюционный переворот? Я написал ему:
«На душе мерзко. Многое неясно. Кажется даже, что, если бы ГКЧП не было, он должен был бы возникнуть по чьему-то изощрённому и подготовленному сценарию. Во всяком случае, и Ельцин был на месте, и броневик… Страшновато. Словно происходит землетрясение, а твой дом еще стоит. Кровь то пробежит к сердцу, то остановится. Обидно отсутствие отпора. Отчетлива мерзость нейтралитета, нерешительности и капитуляции центральных и местных органов Советской власти, власти партаппарата. Становится очевидным, что это была мертвая власть, переродившаяся ткань партии, не имевшая никакого отношения к коммунизму. Убрать ее можно было бы только целиком, всем жирным слоем. Смельчаки попытались, но задача их средствами не решилась. Пройдет немного времени, и «дерьмократы» послужат прекрасным удобрением для власти рыночной мафии».
По своему обыкновению, он молча согласился…
«Сентябрь 1991 г. Происходящее – поверхностно. Чаша реванша будет выпита, а позже, не испытывая конкуренции и сопротивления, не обладая внутренней культурой и нравственной силой, они быстро станут российскими чиновниками, пойдет гулять коммерция.
Я на свои вопросы «оттуда» ответов не жду. Мое место с бедными, с обездоленными. Им я нужен и послужу еще, что и делал всю свою жизнь. 35 лет я лечу рабочих, солдат и крестьян и уже 25 лет учу их детей. Я ничего другого делать не умею. А богатенькие, они же прежде партийненькие, обойдутся без меня. Партия коммунистов – это не где-то, это – я, это – такие, как я. Это не продается, не покупается, это для людей, – а не над людьми (как многие пытались), тем более не против людей. Этого нельзя «приостановить», «запретить», «выбросить» и «уничтожить» демократическим черносотенцам. Покаяния не будет: не в чем. Я бы повторил свою жизнь, ничего в себе не изменив. И сейчас нужно жить и работать спокойно, не творя себе кумиров из похоронной команды».
Учитель продолжал работать, продолжали работать и мы – его ученики, но наше Время резко изменилось.
«Декабрь. Письмо из Ленинграда от сослуживца по Военно-медицинской академии. «Наша петербуржская жизнь прескверная. Очереди за хлебом, колбасой, яйцами, молоком, мясом – нескончаемые. Сейчас Питер не работает, а весь стоит в очередях. Только одного и добились: переименования Ленинграда в Санкт-Петербург. Зато как «опустили» петербуржцев буквально за 4 месяца, как будто война прошла».
«Беловежская пуща. Заговор расчленения живого тела СССР. Рубка мяса на крупные куски началась. Мясники известны».
«Многие все происходящее воспринимают легче. А мне тяжело Многое отнято: Родина, духовные ценности, уважение памяти о прошлом, возможность самоотверженно работать, ощущение мечты и обеспеченность ее выполнения, заработанная безопасность для детей и внуков».
«Общая тенденция развала государства и его финиш просматриваются уже сейчас. Иногда кажется, что это замедленная катастрофа на гонках: беспорядочное движение, неуправляемость, отлетают крылья, колеса, обшивка, вылезают кишки… Зрители есть, но не более».
Так думал и писал я, в том числе Е. В. Гембицкому. А что обо всем этом думал он? Он, по обыкновению, был сдержан не столько в оценках происходящего, сколько в выражении оценок. Но иногда это прорывалось. Как-то мы прогуливались по ул. Тухачевского, возле его дома, и много говорили о произошедших переменах. Я сказал, что, пожалуй впервые, несмотря на свой романтизм и профессиональную целеустремленность, я замечаю, что в последнее время иду «не на взлет, а на посадку», что физически ощущаю, как меня обокрали, и что среди бизнесменов – героев нашего времени – мне и таким, как я – советским людям, места нет. А, обращаясь к нему, прямо спросил: «А разве вы не испытываете, что это новое время выталкивает вас? Ведь оно разрушает все то, что вы сделали за полвека служения Советской Армии? Разве это время не против вас?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
