— Одну из них, — повторил за ним Генри.
— Совершенно верно, одну.
— Но я хочу взять их всех, — возразил Генри. — Всех.
— Знаю. В том-то и штука, Генри, — сказал мистер Себастиан и игриво подмигнул.
Марианна, Ханна и я стояли перед Генри, а он то смотрел на нас, то отводил глаза. Мы слышали, как бьется его сердце. Оно стучало на всю комнату.
— Только одну, — тихо проговорил Генри.
— Только одну.
Генри медлил, не решаясь принять важнейшее решение в своей жизни. Он вспоминал Ханну у окна моей комнаты, когда он поднял ее, чтобы она лучше видела, как я умирала. Тогда я последний раз увидела своих детей, прекрасных даже сквозь мутное стекло. Но я по крайней мере пожила на свете, и Марианна тоже. Хорошо ли? Не вполне. А смерти не позавидуешь.
Но Ханна… Ханна только начинала жить, когда она была потеряна для Генри. Она почти и не жила совсем. А главное, и это любой подтвердит, что он любил ее больше всех.
— Тогда Ханну, — тихо сказал он. — Если могу взять только одну, тогда Ханна.
Я обрадовалась его выбору. Мое сердце было разбито — да и у кого бы на моем месте оно не было разбито? — но в самой глубине существа я была счастлива.
Не то Марианна. Она закрыла глаза, чтобы не показать боли, потому что, как бы близко ни была она к смерти, она всегда хотела жить. Она помотала головой и с такой печалью посмотрела на Генри.
И мы обе, Марианна и я, отступили назад.
Ханна же осталась на месте. Повернулась к мистеру Себастиану, потом к брату. Попыталась улыбнуться, но не смогла. Трудный был момент.
— Я не знаю, — сказала она.
Генри не ожидал этого.
— Ты не знаешь? — спросил он. — Чего ты не знаешь?
Не поднимая глаз на Генри, она проговорила едва слышно:
— Не знаю, хочу ли я идти с тобой.
Глаза мистера Себастиана расширились в притворном удивлении:
— Какой непредсказуемый поворот событий!
Он посмотрел на Генри:
— Для меня это тоже неожиданность. Клянусь.
— Ханна, я могу вернуть тебя к жизни, — сказал Генри. — Ты сможешь жить. Снова жить.
— Знаю. Просто я пробыла здесь так долго, дольше, чем где-то еще. Мне кажется… я думаю, что просто уже привыкла. — Она улыбнулась слабым подобием улыбки. — Я не несчастна.
— Но ты мертва, Ханна. Мертва.
Она пожала плечами.
— Множество людей мертвы. Но, Генри, — воспрянула она, — как же Марианна? Она здесь не так давно. Она еще не привыкла. Возьми ее, Генри. По-моему, это будет лучший выбор.
Генри не мог поверить, что такое случилось. Он предлагал ей жизнь — и она отказалась!
Мистер Себастиан постучал пальцем по карманным часам.
— Не вечно же нам тут сидеть, — сказал он и посмотрел на Генри. — По крайней мере тебе.
— Конечно, — согласился Генри. — Конечно. Тогда выбираю Марианну.
И Марианна взглянула на него своими темными глазами. Но сейчас в них было больше жизни, чем когда-либо прежде.
— Быть второй, Генри? Заменой? Нет, Генри. Не думаю.
— Но Марианна!..
Он осекся под ее пронзительным взглядом.
— Я лучше останусь мертвой, чем пойду с тобой.
Тогда он посмотрел на меня, последнюю в шеренге.
— Мама! Пожалуйста!
Но я была уже сыта жизнью. И сейчас мне было бы слишком тяжело возвращаться. Хотя я и не сказала этого вслух, Генри понял. А главное, что он и не хотел забирать меня. Я ему была не нужна, больше не нужна.
Мистер Себастиан вздохнул и покачал головой:
— Мне жаль, Генри. Но, может, это и к лучшему. Для всего есть свое основание. Забудем прошлое. Возможно, в этом состоит урок произошедшего здесь. Забудем о прошлом. Забвение всегда лучше памяти, особенно когда единственное, о чем есть вспомнить, сплошь печально.
И Генри повернулся и ушел, оставив нас здесь, спустился по ступенькам, забрался в машину и поехал по бездорожному холму, мимо осыпающихся роз и всех призраков, провожавших его взглядом, прочь от отеля «Фримонт», навсегда, один. Мне уже не хватало его, но я не могла ни мгновения дольше смотреть ему вслед. Я закрыла глаза и больше уже никогда не открывала.
Расплата
31 мая 1954 года
Мое имя Карсон Малвени, и я частный детектив, владею небольшим агентством в деловой части Мемфиса, штат Теннесси. Я взялся за эту историю с запозданием, но таков характер моего бизнеса. Я за всякую историю берусь с запозданием; больше того, обычно я появляюсь последним. Я последний, к кому у людей возникает желание обратиться, последний, кого просят: «Можете мне помочь?» И хотя почти всегда я отвечаю «да», на деле обычно получается, что нет. Не могу.
Отвратительные и часто трагические события, заставляющие обратиться ко мне, сказать по правде, не способствуют благополучной развязке. Вследствие этого я, по моему мнению, не столько помогаю, сколько высвечиваю пристрастным светом мрачные тайны чьей-то жизни. И то сказать, моя работа, больше чем какая-то другая, связана с любовью. Большинство людей не понимают этого. Тут или кто-то ошибся, полюбив не того человека, или связал надежды и мечты не с тем человеком, или страсть, в которой как таковой нет ничего дурного. Но любая из этих причин способна привести к катастрофе.
Это прискорбный факт в моей работе и, должен сказать, жизни, но только любовь заводит нас в безысходный мрак.
Бывают случаи, подобные этому, когда меня просят найти кого-то, кто пропал, или ушел, или каким-то образом затерялся в стремительно меняющихся времени и пространстве, которые разделяют всех нас. Я люблю подобные дела. А это дело, более других моих дел, связано с любовью. Что может быть лучше, чем знать, что кто-то хочет тебя найти? Что может быть лучше, чем быть найденным?
Ничто, скажу я вам.
*
Я уже второй раз ехал в «Китайский цирк Иеремии Мосгроува». Корейская война сходила на нет, в невадской пустыне испытывали атомные бомбы, а я занимался какими-то пустяками. Меня наняли отыскать Генри Уокера, и я его нашел месяц спустя. Как правило, на этом вся история заканчивалась — обычно одного подхода хватало, — но в данном случае обнаружились свои особые сложности, и вот я здесь, чтобы отыскать его вторично. Я кое-что предпринял, чтобы в конце концов найти его.
В первую очередь я поговорил с самим Иеремией Мосгроувом. Это был человек с открытым лицом и огромными усами, который явно любил плотно поесть и, пока я не протянул ему свою визитную карточку, казалось, рад был видеть меня.
Он взглянул на карточку, потом на меня, потом снова на карточку.
— Частный детектив?
— Да, сэр, — подтвердил я. — Именно так.
Он кивнул и снова уставился на карточку. Подавил смешок.
— Вас что-то рассмешило, мистер Мосгроув?
— О нет, право, нет, — ответил он. — Просто вы мне кажетесь непохожим на частного детектива.
Я поправил галстук.
— А как, по-вашему, должен выглядеть частный детектив? — поинтересовался я, будто мне впервой приходилось встречаться с подобным мнением.
Он покачался в кресле, раздумывая.
— Ну, это должен быть здоровенный крутой парень, который не лезет в карман за словом. От которого разит алкоголем и разочарованием, небритый, ожесточившийся и печальный. Вроде…
— Вроде Хамфри Богарта в «Мальтийском соколе».
— Точно.
— Это кино, мистер Мосгроув, — вздохнул я.
— Понимаю.
— А то, с чем я к вам пришел, не кино.
— И это понимаю.
Он подразумевал то, что одно не всегда отличается от другого, что он так же хорошо, как всякий, знает, что есть реальность, а что ею не является, уверен в этом отчасти благодаря своему бизнесу: продавать нереальное, искусственное. Но он был такой же жертвой заблуждения, как любой другой.
Я не Хамфри Богарт. Я хрупкого сложения, какое, скажете вы, свойственно скорее подростку, нежели сорокадвухлетнему мужчине. Сильный ветер не собьет меня с ног, но заставит попятиться; хотя, если наклонить плечи вперед, тогда нормально. Никогда не мерил, но знаю, что голова у меня маленькая. Лицо еще меньше и имеет все, чему полагается быть на человеческом лице, но опять же в миниатюре. Глаза, нос и рот у меня крохотные. Но ведь такими они и должны быть, чтобы соответствовать лицу. Я регулярно бреюсь и принимаю ванну. Делаю это дважды в день, утром и вечером. А еще у меня три кошки — Гови, Джо и Лу, — которых, когда уезжаю по делам, оставляю соседке, миссис Лефкорт, которая очень хорошо о них заботится, а также забирает мою почту.
Так что, к разочарованию многих, я оказываюсь не тем, за кого они меня первоначально приняли. Хотите верьте, хотите нет, но я могу быть крутым. И даже при случае способен на резкие выражения. Я это могу. Надеваю маску, когда необходимо. Иногда легче прикинуться таким, каким ты представляешься людям, чем просить воспринимать тебя таким, каков ты есть.
— Хорошо, — сказал я. — Позвольте объяснить, что привело меня к вам.
