— Не важно от кого.
Так что я уже вполне догадывался, к чему все клонится.
— Вам и необязательно говорить. Затруднения с мужем? Хотите держать это в тайне от него, потому что он не рассказывает вам о своих личных делах, и вы желаете узнать, что это за дела. Вроде того, куда он уходит на самом деле, когда говорит, что идет в боулинг.
Она рассмеялась:
— Нет, ничего подобного.
— Он говорил вам это?
— Послушайте. — Ее стало едва слышно. Это уже был даже не шепот. Тихие звуки, заглушаемые ее дыханием, шелестели прямо в ухе. Я напряг слух. — Возможно, нам стоит поговорить. С глазу на глаз.
— Я рассчитывал на это. Мой офис находится на Третьей улице. Я могу выйти встретить вас где угодно, куда можно дойти пешком.
— Насколько далеко?
— Не слишком.
— Я спрашиваю потому, что хотелось бы, чтобы вы пришли сюда. У меня маленький ребенок, и будет удобней, если не придется оставлять его одного. Как думаете, сможете вы прийти сюда? В Конкорд-Хайтс?
Я ответил, что смогу.
Конкорд-Хайтс — это район в шести милях от центра, и там в своих скромных замках обитали мемфисские богачи. Чтобы купить там дом, нужно было иметь не только кучу денег, но и письменное разрешение Господа Бога. В Конкорд-Хайтс жили только лучшие люди, то есть это было скопище всех известных смертных грехов и вдобавок таких, для которых еще не придумали названия. Частный детектив мог бы неплохо зарабатывать на грешках, совершавшихся там на единицу площади, и, не обращая внимания на ее слова, я решил, что понадобился именно для подобного дела.
И оказался неправ.
Миссис Ханна Каллахан, так ее теперь звали. Не Уокер. Она выглядела как женщина, которую, мог бы поклясться, я где-то видел прежде, только не во плоти. Люди вроде меня не встречают таких женщин, как Ханна Каллахан: мы видим их на обложках журналов. Иными словами, она была прекрасна, как летнее небо, — молодая женщина, которая могла остановить не то что автомобильное движение, а даже железнодорожный состав. Белокурая, кожа как тончайший шелк, а фигурка — что песочные часы, застывшие на получасе. Я смотрел на нее, наверно, минутой дольше. Она подождала, пока я насмотрюсь, и пригласила войти.
— Вы, надеюсь, не припарковались на улице? — спросила она, заглядывая мне за плечо.
— Я нигде не парковался. Я приехал на автобусе.
— Сюда ходит автобус? Вот не знала.
Я не сказал ей, что был не уверен, что моя машина осилит такую дальнюю дорогу, а внушил, что следовал ее распоряжению: она ведь не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моем приходе. Я сказал, что все понимаю. Каким бы я ни был необходимым участником драмы, все же, как я сказал, я нежелательный участник. Частное есть частное; это также означает тайное, а иногда и темное. Что не слишком сказывается на моем чувстве самоуважения.
— Не желаете ли что-нибудь выпить? — предложила она.
— Разве что стакан воды.
— Присаживайтесь. Сейчас принесу.
Я смотрел ей вслед. Не проходило чувство, будто я увидел нечто, чего лучше было бы не видеть. Подобная красота часто действует на мужчин таким образом.
Я опустился в одно из плюшевых кресел, стоявших по бокам дивана. Пурпурного цвета, оно было сделано из материала, вообще не имевшего отношения к природе, и навело меня на мысль о желтолицых людях за множеством швейных машинок в огромном помещении. Диван же был размером со средний американский автомобиль; должно быть, они сначала установили этот диван, а потом возвели дом вокруг него, потому что не существовало двери, в которую его можно было бы пронести. Добавьте к этому громадную люстру, картину, изображавшую собаку с кроликом в пасти, и книжный шкаф, полный настоящих книг. Если у хозяев была проблема с деньгами, то только как их потратить.
Я услышал детский плач в одной из спален наверху.
Она вернулась с небольшим подносом. На нем стояли кувшин, стакан и маленькая вазочка со льдом и серебряными щипчиками. Она изящно положила щипчиками три кубика льда в стакан. Налила воды.
— Я ожидала увидеть человека более…
— Это случается.
— Фигуру вроде… не знаю… вроде Хамфри Богарта?
— Понимаю.
Она покраснела.
— Ну да, это всего лишь кино.
Она кивнула. Я подумал, что дам ей поговорить о Хамфри Богарте, пока ей не надоест. Но она уже покончила с этой темой.
— Вас интересует, зачем я попросила вас прийти, — сказала она с улыбкой.
— Да, — ответил я, доставая блокнот и карандаш.
Я мысленно поспорил: что бы там она ни говорила по телефону, дело в муже-обманщике. Но я ошибся.
— Я хочу, чтобы вы нашли моего брата.
Я записал в блокноте: «Брат», и сказал:
— О'кей.
— О'кей? — удивилась она.
— Я имею в виду, хорошо. Конечно. Я найду вашего брата.
Она отпила глоток. В ее стакане была кока-кола.
— Не представляла, что это так легко.
— Ну, легко там или нелегко, в любом случае я найду его.
— Как вы можете быть настолько… самонадеянным?
— Я не самонадеян. Но если бы я сказал, что не смогу найти его, вы бы меня наняли?
— Логично, — улыбнулась она.
— Но вы должны сказать мне какие-то вещи.
— Разумеется. Что вас интересует?
— Например, его имя, как он выглядит, когда вы видели его в последний раз. Знаете ли, где он мог бы находиться сейчас, приблизительно. Что-нибудь. Все, что вам известно. Основные вещи.
Все это время ребенок плакал не переставая. Не вопил так, что кровь стыла в жилах, а жалобно скулил. Отчего я чувствовал себя неуютно. Какой-то экзистенциальный стон. Ханна Каллахан посмотрела на меня.
— С ним все в порядке, — объяснила она. — То есть он сейчас должен спать. А Деборы сегодня нет.
— Деборы?
— Его няни.
— Ах, ну да, — сказал я, спрашивая себя, куда подевалась эта няня.
Дело в том, что я никогда еще не бывал в домах, где у ребенка была няня. Мой статус рос.
— Итак, давайте начнем, а там посмотрим, к чему придем.
— К несчастью, — сказала она, отводя взгляд, — в сущности, я ничего не знаю.
— Повторите?
— Я не могу ответить на ваши вопросы. То есть я бы ответила, если бы могла, но не могу. Не знаю.
Чем дольше стоишь на месте, тем больше все осложняется. Я вздохнул:
— О'кей. Но, право, это простейшие вещи, которые мне желательно знать. Я собирался оттолкнуться от ваших ответов и двигаться к вещам более сложным: его симпатиям и антипатиям, какой у него любимый цвет, чем предпочитает заниматься в отпуск, охотой или рыбалкой. — Я взглянул на нее. — Что вы можете рассказать о нем?
— Простите, мистер Малвени. Я расскажу все, что знаю.
— Благодарю вас.
Она сделала глоточек колы, поставила стакан и смотрела, как капли влаги стекают по холодному стеклу на поднос.
— Дело в том, что нас разлучили, когда мы были детьми. Я не видела его с тех пор, как мне было девять лет. Я могу рассказать, как он выглядел тогда, но не думаю, что это очень вам поможет.
Я согласился, что, вероятно, не очень. Она улыбнулась:
— Но я прекрасно помню его. У него был длинный острый нос, черные волосы. Высокий, смуглый и красивый, даже мальчишкой. Полагаю, он и сейчас такой — красивый то есть. Наш отец был…
— А ваш отец, он?..
— Умер, я уверена. Хотя я не видела его столько же, сколько брата. Вы знаете, как было тогда, в Великую депрессию. Приходилось делать трудный выбор, просто чтобы выжить.
Когда мне было девять, я продавал газеты в метро. Я дожидался там, пока отец не вываливался из вагона. Он был пьян, и у меня был строгий наказ матери хватать его и тащить домой прежде, чем он спустит последнее, что у него оставалось в кармане, на свое, как он называл, лекарство. Я было подумал рассказать Ханне Каллахан эту маленькую историю, но потом решил, что не стоит.
— Брата зовут Генри Уокер, — сказала она.
— Генри Уокер? Имя известное. Правда, не слишком.
— Да. Он иллюзионист. Или был им. Был известен недолгое время, после войны.
— Точно, — сказал я. — Припоминаю. — Я записал это в блокнот и посмотрел на нее поверх очков. — Знаете, знаменитых людей найти не очень трудно.
— Знаю. Но в то время — это было почти восемь лет назад — я была не готова. Увидеть его. Но сейчас другое дело.
— Сейчас, когда он больше не знаменит.
Она бросила взгляд на меня и кивнула:
— Он как будто исчез с лица земли.
— Ну, это для вас он маг. Вы не думали, что он может быть мертв?
— Думала.
— И?
— И не хочу верить в это.
— Понимаю. А если я выясню, что он умер?
— Тогда поверю. Разумеется.
— Он мог переменить имя.
— Предполагаю, много чего переменилось. — Она погрустнела, и грусть шла ей. Она даже стала еще красивей. — Это все, что я могу рассказать, мистер Малвени. Как вы считаете, удастся вам найти его?
— Конечно. — Я встал и пожал ей руку. — Вы уверены, что вам больше нечего рассказать мне?
