— Я похожа на ветку с глазами, — закончила я свою тираду. — На ветку с гребаными глазами.
Константин засмеялся.
Он действительно рассмеялся.
Я чуть не вылетела со своего места.
— Ты смеешься?
— Прости меня, моя Елена. — ему удалось успокоиться достаточно долго, чтобы он мог говорить. — Я не хотел смеяться.
Моя Елена. У меня была всего секунда, чтобы подобрать ласковое выражение, прежде чем мой гнев взял верх.
— Я рада, что развлекаю тебя, — почти прошипела я.
Константин склонил голову.
— Приношу свои извинения. Это просто сбило меня с толку, насколько ты умна и все же... можешь быть такой невежественной?
Невежественной? Я чуть не вылила на него свое вино.
— Что это должно означать?
Он усмехнулся и покачал головой. Затем с пылающей сосредоточенностью приковал свой взгляд ко мне, удерживая на месте.
— Это значит, что ты самое прекрасное создание, которое когда-либо ходило по земле. Когда я смотрю на тебя, я впервые вижу горные вершины и цветущие цветы. Ты ручей, бегущий среди деревьев, и ветерок, шелестящий листву. Тебя никогда нельзя было свести к таким словам, как «красивая», «жестокая» или «добрая». Все языки мира никогда не смогли бы подобрать определения, которое воздало бы тебе должное, не говоря уже о пустом комплименте. — Константин не отрывал от меня глаз. Меня проглотили целиком. — Описание тебя требует всех уст и эссе идиом. Другого способа определить тебя просто нет.
Я не могла говорить. Мой язык весил во рту тысячу килограмм, мозг не функционировал.
— И ты спрашиваешь меня, будет ли мир думать, что ты не способна любить своего сына. Ты спрашиваешь меня, способна ли ты любить кого-нибудь по-настоящему? Ох, lyubimaya — любимая, ты изливаешь любовь. Долгое время это могло быть не для человека, но я прочитал твои слова и увидел, как загорелись твои глаза, при словах о данных и лабораториях. Ты всю свою жизнь была творением любви; любить людей просто труднее, чем любить вещи.
Мне пришлось опустить взгляд на свои руки, разрывая зрительный контакт. Навернулись слезы, но я не позволила им пролиться.
— Почему ты говоришь обо мне такие приятные вещи? — я спросила.
— Это правда, — сказал он. — Ты человек, которого я люблю, и тебе нужно было напомнить почему.
Я не смотрела на него, поэтому не могла видеть выражение его лица, но в его голосе не было ничего, кроме обожания и доброты.
Я впилась ногтями в кожу, ощущая пронзительную боль в течение нескольких секунд, прежде чем прекратить. Слова в голове кричали, чтобы вырваться наружу, практически царапая горло.
Я сглотнула.
— Я разбила твое сердце, Константин.
— Честь, которую я не позволил бы никому другому.
Это меня погубило.
Я подняла глаза, встретив его пристальный взгляд. В темных глубинах не было ни презрения, ни ненависти, только бесконечная любовь и гордость. Он смотрел на меня так, словно в мире больше ничего не было; он заставил меня почувствовать, что в мире больше ничего нет.
Я открыла рот.
— Я...
Они или ты? Голос Татьяны безжалостно прорезался в сознании, разрезав мое предложение пополам.
Они или ты, Елена ?
Если бы с Константином что-нибудь произошло, я бы никогда не смогла оправиться. А если бы это случилось из-за моей недостаточной силы? Потому что я подвела его?
Кон никогда не подводил меня. Он заслуживал такого же обращения.
Я вскочила на ноги, вино упало и разбилось вдребезги. Кроваво-красная жидкость пропитала столовую скатерть.
— Мне нужно идти.
— Елена..
Я побежала.
***
Спотыкаясь, я выбежала в коридор, глотая воздух. Я хотела своего ребенка, я хотела своего сына. Мне хотелось обнять его маленькое личико и осыпать поцелуями, хотелось услышать его сладкий голосок..
Я резко остановилась. Дверь в гостиную была приоткрыта, но на экране не играл ни один фильм. Вместо этого Роман сидел на полу, Евва у него на коленях, Нико справа от него, а Антон слева. Перед ними была открыта книга, и Роман читал вслух детям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я почувствовала влагу на своих щеках, и, быстро проведя рукой, обнаружила, что это слезы.
Роман умел читать. Он умел читать и читал своей племяннице и племянникам.
Мои глаза не могли оторваться от сына. Нико внимательно слушал, указывая на что-то на странице и смеясь над забавными голосами Романа для каждого персонажа. Он был счастлив и увлечен, не боялся и не чувствовал себя неловко. Он вел себя так, словно Роман читал им сказки каждый вечер, и это просто часть его жизни.
Я так боялась разбить свое сердце, что не до конца разглядела сердце Николая.
Оставить его семью... О, Боже.
Боль пронзила сердце, и я инстинктивно схватилась за грудь. Неужели я действительно собиралась оторвать его от них? Неужели я заставлю его пережить ту же боль, что и три года назад?
Какой матерью это сделало меня?
Я прислонилась головой к стене, слушая грубый голос Романа. Какие еще варианты? Я бы предпочла, чтобы Николай был жив и убит горем, а не... Я даже не могла произнести это в уме. Я бы сделала все возможное, чтобы уберечь его, но что, если, чтобы уберечь его, мне придется разбить ему сердце?
Ты глупая, я проклинала себя. Если бессердечной тебе удалось влюбиться в семью Тархановых, что, по-твоему, испытывал твой сын? Ты действительно думаешь, что сможешь навещать его семью, как на каникулах, и уезжать, когда пребывание закончится?
Я вонзила ногти в штукатурку.
Они или ты? Голос Татьяны эхом отозвался в моем сознании.
Если с ними что-нибудь случится, я никогда не смогу восстановиться. Если что-то случится с Николаем? Черт, я даже не могла этого представить.
Мы твоя семья, тихо донесся до меня голос Артема. Сестра.
Стена застонала, когда мои ногти вонзились ещё глубже.
Именно слова Константина решили мое решение, помогли принять решение. Моя Елена, о моя Елена. Lyubimaya — Любимая. Моя душа, мое сердце.
— Ни то, ни другое, — выдохнула я, мое решение, наконец, проявилось. — Я не выбираю ни то, ни другое.
20
Константин Тарханов
На этот раз меня нашла Елена.
Я открыл дверь своей спальни, готовясь к ужину и обнаружил ее стоящей в коридоре. Она выглядела так, словно решала, стучаться или нет, но я принял решение за нее. Она чуть не подпрыгнула на метр в воздухе, когда я сказал:
— Елена?
Елена быстро пришла в себя, отбросив волосы за плечо.
— Константин.
— Есть ли причина, по которой ты преследуешь мой дверной проем?
Елена не разговаривала со мной с прошлой ночи, когда я положил свое сердце на стол. Я не давил на неё, но она могла почувствовать мой пристальный взгляд поверх стола на завтраке. Все рано извинились, во избежание напряжения.
Она вздернула подбородок, расправляя плечи. Обычная защитная поза Елены.
— Я здесь, чтобы поговорить с тобой.
— Я вижу.
— Мы не должны вести борьбу на глазах у детей, — сказала она. — Или на глазах у других. Это несправедливо по отношению к ним. Завтрак не должен быть таким... неловким.
— Согласен.
Елена скрестила руки на груди.
— Я здесь, чтобы извиниться.
— Очень хорошо.
Ее решимость рухнула в считанные секунды.
— Ты проснулся, проклятый предложениями из двух слов? — потребовала она. — Скажи что-нибудь существенное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я прислонился к дверной арке.
— Я не хочу, чтобы ты снова убегала, поэтому очень тщательно подбираю слова.
Елена опустила плечи, отвела их назад, затем снова опустила. В ее сознании шла внутренняя война, заставляя ее ерзать от дискомфорта. Что бы я сделал, чтобы заглянуть ей в душу, понять внутреннюю работу девушки, которую я любил.
