Фёдоровичем, — ключница усмехнулась, — много чего делать приходилось. По молодости-то я смышлёной была, на лету всё схватывала.
Я только покачал головой: опять старые секреты. Чувствую, отжигал дядя полвека назад похлеще иных авантюристов. На его фоне я смотрюсь весьма бледно, чуть ли не пай-мальчиком.
— Константин Платонович!
В комнату стремительно ворвались Таня с Александрой.
— Вам очень больно?
— Как же вы так⁈
— Давайте мы вас…
— Со мной всё в порядке, — я помахал рукой девушкам, — небольшая царапина.
— Цыц! — Под взглядом ключницы они замолчали и стушевались. — Константину Платоновичу требуется покой, раскричались, как куры. И умойтесь сходите, стыд какой, будто поросята извазюкались.
Рыжая покраснела, а Таня потупила взгляд. И правда, было видно, что девушки только что из леса.
— Идите, — кивнул я им и подмигнул, — мы с вами позже соберёмся и обо всём поговорим. Вы сегодня большие умнички.
— Никаких разговоров, — напустилась на меня ключница, стоило девушкам выйти, — тебе покой нужен, рана вон какая…
— Царапина. Настасья Филипповна, не делайте из меня умирающего. Работы по горло, усадьбой надо заниматься, а не валяться кулём.
— А о здоровье кто думать будет? Сейчас начнёшь бегать, потом совсем свалишься. Хочешь делами заниматься — лежи и командуй отсюда. Я тебе Афоньку пришлю, пусть он бегает вместо тебя.
— Уговорили, — я похлопал ключницу по руке. — Спасибо за заботу.
— Ну а кто тебе ещё скажет, — заворчала она с нотками доброты в голосе, — молодой ты слишком. Были бы родители живы, они бы тебе ума вставили, а так мне да Марье Алексевне приходится. Если бы ты ещё слушал наших советов.
Она вздохнула, встала и чмокнула меня в лоб.
— Лежи, болезный. Сейчас прикажу тебе бульона принести, самое пользительное, чтобы кровь восстанавливать.
* * *
В спальне валяться не хотелось, и я перебрался в кабинет. Убрал в шкаф коробочку с лже-«Зудой» и улёгся на кушетку. Удобно устроился полусидя, вытянул больную ногу и накрылся пледом. Вот теперь можно с комфортом заниматься делами и принимать посетителей.
Настасья Филипповна, как и обещала, принесла мне чашку крепкого бульона и маленьких солёных сухариков.
— Попей, Костя. На петухе сварили, с травами.
— Спасибо. Марья Алексевна спит?
— Проснулась уже, — ключница улыбнулась, — помирать раздумала, даже отобедать соизволила.
— Очень хорошо. А как раненые?
— Ой, уже ходют, пререкаются между собой. Хирург сейчас их смотрит, обещает всех вылечить, если заплатят.
— Дай ему сколько просит. Флигель, где опричники жили, сгорел же? Выделите им здесь комнаты, пока не отстроим обратно.
— Разорение сплошное, — пробурчала ключница, — шуметь будут, сапогами топать.
— Ничего, это не надолго.
В дверь постучали, и в кабинет заглянул Киж.
— Разрешите, Константин Платонович?
Я кивнул, и мертвец беззвучно просочился внутрь. Настасья Филипповна забрала пустую чашку и вышла, оставив нас наедине.
— Что у тебя?
— Один из этих, — Киж кивнул на окно, — Еропкиных, живой остался. Сам перевязался, магией прижёг рану, — в голосе мертвеца прозвучало уважение, — и помирать не собирается. Вам он нужен или я его того?
Я не спешил отвечать. Бешенство, накатившее во время боя, отхлынуло, и можно было рассуждать спокойно. Ещё утром злость требовала помножить всех на ноль, но сейчас я отмёл этот вариант.
Во-первых, я не настолько кровожаден, как бы в армии не пытались навесить мне прозвище «мясник». Убивать без разбора, исключительно для мести не доставляет мне радости. Во-вторых, власти посмотрят на такие дела ой как нехорошо и могут устроить мне серьёзные проблемы. В-третьих, не хочется портить среди местного дворянства репутацию. Сейчас, после уничтожения нападавших, все будут знать о моей силе и не станут зря соваться. Но если я начну преследовать оставшихся Еропкиных, то на меня начнут коситься как на «отморозка». А против таких людей предпочитают объединяться и давить сообща. Оно мне надо? Тем более для моих планов нужны связи, знакомства и доброе имя.
— Давай его сюда, — я махнул Кижу, — поговорю с твоим живчиком.
Через десять минут он привёл в кабинет юношу, одного из тех, с кем я дрался сегодня. Во время стычки не было времени разглядывать противников, и сейчас я крайне удивился — он же совсем молодой, едва восемнадцать будет. Бледный до синевы, с затравленным взглядом и скособоченной фигурой. В первый момент я не мог понять, что с ним не так, и только через несколько секунд сообразил — у бедняги не было правой руки. Короткая культя была замотана белой тканью, через которую проступили пятна крови.
Киж прав, он заслуживает уважения, как минимум. Сам смог прижечь, Киж говорил? Не уверен, что смог бы сделать также на его месте. Теперь понятно, почему поручик не добил его, а пришёл за инструкцией.
— Сядь, — я указал парню на стул.
Он дёрнулся от звука моего голоса, замялся, но послушно сел.
— Кто вас натравил на усадьбу?
— Н-не знаю. — Парень явно боялся, заикался и старался не встречаться со мной взглядом. — Гаврил Акакиевич сказал, есть д-д-дело. П-подробности не г-говорил.
Киж, вставший за левым плечом парня, кивнул, выступая в роли детектора лжи.
— Сколько ещё взрослых мужчин в вашем роду?
У Еропкина дёрнулся глаз.
— Я н-не знаю. Дядьки в Сибири служат, их трое, кузенов у меня д-двое, но им всего шестнадцать. М-может, ещё кто из родни есть. Ч-честное слово, не знаю! Я д-давно дома не был, учился в М-москве, приехал т-только неделю назад.
Киж наклонил голову, будто прислушиваясь, а затем медленно кивнул.
— П-пожалуйста, отпустите меня, — Еропкин часто заморгал, — я н-нехотел вас убивать. Руку вот…
На глазах паренька появились слёзы, но он мужественно держался.
Да какой он мне враг? Телёнок, на которого жалко поднять руку. Но с силой воли, которой можно гордиться.
— Ты поедешь домой и передашь моё послание, слово в слово.
Паренёк часто закивал.
— Род Еропкиных за беззаконное нападение и убийство моих людей должен выплатить виру. А также поклясться, что никогда больше даже не помыслит причинить мне вред или убыток. Если нет, я буду считать вас кровными врагами и постараюсь, чтобы ваше имя навсегда исчезло из списков дворян.
Он посмотрел на меня со страхом, несколько секунд подумал и кивнул:
— Я п-передам ваши слова.
— Дмитрий Иванович, проводи его, пусть садится на лошадь и едет домой.
В дверях юноша обернулся.
— Не м-могу говорить за всех, но прошу простить меня. Было бесчестно нападать на вас. Я с-с-сожалею.
— Твои извинения приняты. Между нами нет вражды.
Он поклонился и вышел. Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах — вполне могли стать друзьями. Но, увы, жизнь выкидывает не слишком приятные коленца.
* * *
Следующие пару часов я гонял орчонка Афоньку, выясняя, что в усадьбе уцелело, а что требует перестройки и ремонта.
В это время ко мне явились старосты из Злобино и Крукодиловки — узнав, что битва закончена, они привели крестьян, чтобы помочь навести порядок. Я поручил им собрать трупы и растащить сгоревшие строения. Заодно подобрать оружие, сделать коновязь и привязать всех лошадей, что остались от незваных гостей. Живых коней я разрешил им забрать себе — мне без надобности, а крестьянам в хозяйстве пригодятся.
Вызвав кузнеца Прохора, велел взять ему дрожки и ехать в Меленки, а при необходимости и в Муром. Закупить кирпичи и нанять каменщиков — следующие несколько месяцев в усадьбе придётся много строить, восстанавливая разрушенное.
После обеда приехал отец Андрей из Архангела и уговорил не сжигать тела Еропкиных и их опричников. Мол, родные захотят проститься, надо похоронить по-христиански, нехорошо мстить мёртвым и всё такое. Я согласился, взамен поручив ему отпеть и похоронить по всем правилам Прошку и Куприяна, взяв на себя все заботы о похоронах. Пришлось опять гонять Афоньку — сказать старостам, чтобы покойников положили на ледник.
Уже под вечер ко мне пришла Диего. Как всегда чопорная, испанка уселась напротив меня, выдержала паузу и спросила:
— Что там было, Констан?
— Где?
— Во время твоей драки. Я не поняла, что происходит с эфиром — такое непонятное дрожание. Это твои штучки? Что-то из деланной магии?
— Сам не знаю, Диего. Очень странный эффект, устроенный нашем «гостем».
Изнутри дёрнуло странное предчувствие, и я решил пока не рассказывать ей про медную коробочку. Вот разберусь, откуда эта дрянь взялась и кто её дал Еропкиным, тогда, может, и поделюсь сведениями. А пока сделаю вид, что не знаю.
— Увы, он уже не сможет рассказать, как это сделал.
Диего кивнула, внешне удовлетворённая моим ответом.
— Жаль, — я поймал
