Когда утвердилась советская власть, началась конфискация церковного имущества. Помимо драгоценного камня, игуменья Мария спасла от большевиков еще некоторую часть сокровищницы. Но если камень был тут же отправлен в Петербург, то эти ценности вывозить в тех условиях не решился б никто. И Мария спрятала их в бочонке, а бочонок зарыла в одной из монастырских могил.
Большевики искали сокровища царя, как охотничьи псы добычу. Один за другим арестовывали всех, кто имел доступ к царской семье в Тобольске.
Перед своим арестом игуменья успела обо всем поведать младшей сестре Марфе. Та долго прятала бочонок с драгоценностями по разным могилам тут же, в стенах монастыря. Хотела уже в отчаянье кинуть его в Тобол. Но тут слух дошел: не выдержав пытки в застенках ГПУ, Мария покончила с собой, но не проронила ни слова.
Марфа, чтобы смерть сестры не стала напрасной, упросила одного из знакомых, бывшего купца, принять на хранение сокровищницу Романовых. Тот зарыл бочонок в подполье своего дома.
И вовремя. Буквально через два дня в монастыре произвели обыск. Изымалось все, вплоть до продуктов и одежды монахинь.
Под предлогом сокрытия «ценностей» монахинь судили. Марфа попала в заключение на несколько лет. Монастырь окончательно ликвидировали. Храм стал разрушаться.
Когда Марфа вышла на свободу, она поселилась вблизи обители. К несчастью, большевикам удалось найти бочонок у купца. Драгоценности царицы частично достались советской власти, частично оказались разворованы. Однако голубой бриллиант все же был спасен.
Историю эту Марфа впоследствии рассказала своей дочери…
– И вот этот камень опять оказался здесь… – подытожила Феодора.
Георгия бессильно развела руками. Настоятельница пристально смотрела на нее:
– Все?
Монахиня вздохнула глубоко: проницательна матушка. Ничего от нее сокрыть нельзя.
– Да, мать, еще кое-что… Камень тот голубой был завернут в крафтовую бумагу. И знаешь почему? Ведь старец Григорий, упокой Бог его душу, говорил, что камень с заклятием и много зла несет. А крафтовая бумага, она держит эту темную силу в узде…
– А ты откуда знаешь? – строго спросила Феодора.
– Так я ж родилась в деревне, где в каждом дворе знающие люди живут. Деревня хлыстов это, мать Феодора. Ох, не хотела тебе говорить. Да что делать… Все расскажу теперь, как на духу…
Глава 8
Бессонов слушал доклад адъютанта и не верил своим ушам. Посланная за Нинкой бригада не только вернулась ни с чем, но и начудила такое, что может прилепиться к репутации Управления надолго как дурной анекдот.
Парни доехали до Красной площади, словно зомби, игнорируя все приказы начальства, передаваемые по рации. Пришлось взять их в кольцо. Случился скандал, который дошел до министра обороны, и тот в оценке ситуации прилюдно перешел на мат. Хорошо хоть, по ребятам не открыли огонь. Они просто очумели, когда услышали бой курантов. Картина была, конечно, чудовищная: десант спецназа из десяти отборных вояк ошалело топтался в сердце Москвы, не понимая, что происходит, на все расспросы отвечая только одно: выполняем задание генерала Бессонова.
Случившееся было сравнимо разве что с фокусом Руста, который на своем картонном самолетике приземлился на Большом Москворецком мосту и наглым накатом продефилировал через всю Красную площадь аж до Собора Василия Блаженного.
– Петрович, и как ты докатился до жизни такой? – схватившись за голову, промычал генерал.
Вопросов у шефа к нему теперь будет еще больше.
Адъютант выдержал паузу. И спросил:
– Что будем делать, Кирилл Петрович?
– Молчать! – Бессонов изо всех сил хлопнул по зеленому сукну стола, да так, что подскочила пепельница и упала подставка с остро наточенными карандашами.
Генерал крайне редко пользовался чернильными ручками, предпочитал грифель – так написанное легче стереть…
Бессонов встал и начал мерить кабинет быстрыми шагами, будто зверь в клетке. Как такое могло произойти? Ведь с борта вертолета докладывали, что видели объект и преследовали его. Нинкин телефон засекли на старом шоссе, и теперь хотя бы известна машина… С кем Лановая? Что за чертовщина творится вокруг нее?
– Вот что, слушай мою команду. Объявить операцию… – Генерал задумался.
Толку от всех этих «Перехватов» и «Сирен» никакого, а шум поднимется до президента. Какую ориентировку дать? Где гарантия, что Нинка и ее спутник не пересядут на другой автомобиль?
– Нет. Вот что. Дай-ка гаишникам номера «Опеля», скажи – в угоне. И распечатай для милиции… – Он открыл ящик стола и, порывшись в бумагах, вытащил небольшую цветную фотографию двухлетней давности.
На фотографии он стоял с отцом и дочерью Лановыми. В руках у каждого было по шампуру с шашлыками. Бессонов кожей пальцев вспомнил, как нанизывал мясо, почувствовал его дразнящий запах… О господи!
Адъютант кинулся исполнять поручение. Счастливое смеющееся лицо Нины, переведенное в цифровой формат, отправилось по каналам связи в управление внутренних дел Москвы. Она объявлялась похищенной…
Генерал мучительно соображал, пытаясь мыслить конструктивно. Задуманное должно было вовлечь премьер-министра в водоворот скандальных обвинений в покровительстве преступным организациям, в организации заказных хищений и дальше – по цепочке – в мощном развитии коррупции на самом верху государственной власти. Главное – начать «раскрутку» с такого дела, которое сбило бы высокий рейтинг премьера и произвело шум. До президентских выборов оставалось два года.
Бессонов подошел к окну.
Лето принесло аномальную жару в Москву. Старики говорили, что такое же пекло стояло в жестоком 1938-м – году чудовищных репрессий. А потом повторилось в високосном 1972-м, на пятидесятилетие СССР. Все было как сейчас: засуха, пожары, инсульты. Но нынешняя аномалия превзошла все известные. Такой жарищи не было в столице еще никогда. Дождя ждали как избавления, асфальт нагревался день ото дня, кое-где превращаясь в подобие пластилина. Солнце палило с каждым днем все агрессивнее…
Зазвонил телефон.
– Что там? – крикнул Бессонов в трубку своему адьютанту.
– Мы нашли ее мобильник. Она просто бросила его в старой трансформаторной будке…
Бессонов схватился за сердце. Пережить бы…
Глава 9
Следователь и краевед подъехали к городу.
– Вы арестуете меня? – обреченно поинтересовался Конин.
– Другой на моем месте так и поступил бы, – ответил Борис, – а уж потом стал бы разбираться. День все равно пропал. Продолжим наш разговор. Если нет других предложений, конечно.
– Извольте. Если не возражаете, мы могли бы поговорить у меня дома. И я кое-что вам покажу…
