груди, поцеловала, улыбнулась. Надела браслет на левую руку. Рука ссохлась за годы, и браслет тут же соскользнул к кисти. Попробовала надеть кольцо на безымянный палец, но натруженные узлы у сустава не позволили это сделать. Предприняв несколько попыток, она засмеялась и сложила кольцо и браслет обратно в жестянку. Вытащила пачку писем, выбрала одно и принялась читать вслух. Глаза ее еще были мокрыми от слез, но уже светилась изнутри.
Я наслаждался мелодией греческого языка, не понимая ни слова. Насколько бы абсурдно ни выглядела ситуация со стороны, я чувствовал себя совершенно естественно. Так покойно, хорошо, уютно мне не было с детства. Будто все в мире встало, пусть и на короткий срок, на свои места.
Я провел у Марии около часа. Потом засобирался назад. Наутро у меня был самолет в Москву. Я показал его полет раскачивающимися руками. Кажется, поняла, засмеялась. Проводила меня к асфальтированной дороге, что лентой вилась вниз. Обняла, бережно, по- матерински. Сердце мое сжалось, и я опять, как в жестокие часы недавней болезни, затосковал по теплу, ласке. Вот уже несколько лет никому не было до меня никакого дела. Неожиданно для себя я тепло обнял старушку в ответ. На повороте дороги, перед тем, как исчезнуть с ее глаз, я обернулся – она все еще стояла на том же месте. Помахал ей рукой, она с готовностью помахала мне в ответ.
Дорога, которую показала старушка, оказалась куда короче тропинки, по которой я поднимался. Меньше, чем за час я добрался до отеля. Время, оставшееся до ужина, я купался в море. Плавал, нырял, а когда уставал, покачивался на волнах, глядя на нежнейшее вечернее небо, на греческое солнце, величественно идущее на посадку. Я жалел, что не сделал фотографию Марии.
После ужина я заказал в баре отеля пиво. Уже стемнело. Усилившийся ветер приносил запах моря. Бармен – Димитрос, полноватый, с выразительными, как у всех греков, глазами, – неплохо говорил по-английски. Когда у него выдалось несколько свободных минуток, я пристал к нему с разговором. За дни болезни я ни с кем не разговаривал и теперь с жадностью искал общения. Мы поговорили о погоде, кризисе, футболе, отношениях Греции и России. По уже сформировавшейся журналистской привычке я большей частью задавал вопросы. В ходе разговора выяснилось, что Димитрос местный. Я поинтересовался Марией – старушкой, живущей на горе. Димитрос сразу понял, о ком речь. Заулыбался. Кто она? Просто старая женщина. Работала в одном из отелей на берегу, теперь на пенсии. Ходит петь в церковь. Все еще поет хорошо. Он что-то пропел на греческом. Сидевшие на барных стульях туристы всех мастей зааплодировали ему. У нее есть семья, муж, дети? Нет (по-гречески прикрыл глаза, кивнул головой снизу вверх). А были? Нет. Не было никогда.
Любовь? Да, он улыбнулся, любовь. Закатив глаза, пропел что-то сладостное, тягучее, чувственное. Ему опять зааплодировали, засмеялись. Аристос? Димитрос кивнул, на этот раз вниз. Аристос Константинидис. Родственник моей жены. Он погиб на войне? Нет, никто не погиб. Аристос вернулся с войны с англичанкой, Элисабет, военной, у них родилось много детей. Теперь он уже умер, англичанка тоже. Один из его внуков владеет пятизвездочным отелем в Керкире. Я бы хотел там работать, вздохнул Димитрос, в Керкире хорошая работа.
А как же Мария? Она больше не вышла замуж? Нет. Почему? Димитрос пожал плечами, снова белозубо улыбнулся, посмотрел на дно стакана, который держал в руках и принялся его тщательно протирать.
Было уже совсем темно. Пальмы шелестели, гул разволновавшегося моря доносился с набережной. Я допил пиво, заказал еще. Я наслаждался теплым вечером, густым греческим воздухом. Предвкушал события, которые подарит мне судьба, только-только начавшая разматывать тугой клубок жизни. Мария, думал я, вероятно, уже поужинала и улеглась спать. Счастливая, охраняемая любовью, для которой не имеют значения ни время, ни глупые обстоятельства, ни даже смерть. Повезет ли мне испытать такую же?
Евгений Чеширко
Занимательная алхимия
Чародей и его ученик приблизились к массивной двери.
– Сегодня по расписанию у нас химия, – сказал чародей мальчику и принялся ковыряться ключом в старом замке.
Ученик недовольно поморщился. Ему нравилось наблюдать, как его учителя ловко смешивают различные вещества, получая новые, но самому ему трудно давались все эти формулы. В общем, химию он не любил.
– Я вижу, ты не рад? – строго спросил чародей.
– Разве есть какая-то разница? – покорно вздохнул ученик и пожал плечами. – Если по расписанию химия, значит – химия. Ничего не поделаешь.
Замок, наконец, поддался – и дверь, скрипнув, отворилась. Учитель и ученик вошли в большое помещение. Одну из стен целиком занимал стеллаж с бутылками, бутылочками и пробирками самых разных размеров, цветов и оттенков. Посередине помещения стоял широкий стол.
– Не расстраивайся, – улыбнулся чародей, – сегодня у нас будет необычный урок химии. Можешь забыть о нитратах и нитритах.
Он подошел к столу и поставил на него высокий мерный стакан.
– Скоро экзамены. Чтобы стать настоящим чародеем, ты должен знать не только законы физики – но и как им противостоять. Ты должен уметь не только превращать ртуть в золото. Самое главное, чему ты должен научиться – разбираться в человеческих душах. Вот смотри, – он показал рукой на стакан, – душу можно сравнить с ним. Она резервуар, в который можно «наливать» любые чувства. От состава раствора зависит качество этой души, ее ценность. Именно поэтому люди делят души на темные и светлые.
– То есть у души действительно есть цвет? – удивленно воскликнул ученик.
– И не только у души. Каждое чувство имеет свой оттенок. Как ты думаешь, где здесь Любовь? Какого она цвета? – Чародей жестом предложил ученику подойти поближе к стеллажу.
– Красного! – не задумываясь выпалил мальчишка. – Конечно же, она красного цвета. Это все знают.
– А вот и нет. Любовь вон в той большой бутылке. – Чародей указал рукой на огромную емкость в самом углу комнаты.
– Я думал, что это вода, – разочарованно протянул ученик.
– Это концентрированная Любовь. Она чиста и прозрачна, как воздух в сосновом лесу после грозы. Кстати, она является обязательным элементом при создании любого чувства.
– Любого? И даже при создании Ненависти?
– Обязательно! – кивнул чародей. – Ненависть к какому-либо объекту – это всего лишь Любовь к противоположности этого самого объекта.
– А что нужно добавить в Любовь, чтобы получилась Ненависть?
– А сейчас мы это и узнаем. – Чародей шагнул к столу и выставил на него несколько разноцветных бутылочек. – Запомни основное правило: когда ты будешь создавать чувства, всегда начинай с Любви! Она – лучший растворитель
