на своем теле. Мы снова прониклись той любовью друг к другу, которой давно уже не чувствовали.
Мы возвращались в полной тишине.
Реби, полностью измотанная, заснула через несколько минут.
Моя рука гладила ее руку, тоже заснувшую. Я почувствовал биение ее сердца в моей груди, ее боль была в моих глазах. И, несмотря на то что я находился совсем рядом, я был где-то очень далеко.
Сколько времени пройдет, прежде чем я потеряю ее окончательно?
По пути домой мне все казалось таким простым. Это был один из тех оптимистичных моментов, когда все выглядит правдоподобным, легкодостижимым. Бросить все и уйти, начать с нуля, а не пытаться залатать жизнь, которая не работает. Мы справились с другими кризисами. Но что делать, если равнодушие пытается захватить все вокруг, когда нет никаких причин для этой отчужденности?
– Я люблю тебя, – сказал я ей, пока вел машину.
Включил радио, и в течение следующих двух часов мне было совсем не с кем поговорить.
Вдалеке показались мигающие проблесковые маячки: десятки огней предупреждали о задержке движения.
Две машины, теперь больше похожие на одну, наехали друг на друга. Я медленно проехал мимо, вглядываясь, уколотый болезненным любопытством, и испытывая облегчение, что это был не я.
Я вспомнил о Саре, обо всем, что она потеряла на дороге. Я снова начал обдумывать свой план. Трудный, смелый план. Я представлял себе совершенно иную жизнь где-то далеко. Жизнь, где я смогу видеть луну, лежа в постели, где я смогу приветствовать солнце по утрам, где смогу прятаться от дождя под раскидистым деревом.
Реби проснулась, как просыпаются дети, которые чувствуют, что машина снижает скорость.
Она украдкой посмотрела на аварию.
Может, пришло время рассказать ей о моем плане?
– Реби, – тихо промолвил я, не отрывая глаз от дороги.
– Да… – ответила она, совершенно обессиленная.
– Тебе бы хотелось изменить свою жизнь?
– Я тебя не понимаю, – прошептала она, повернув ко мне голову.
– Я хочу сказать… тебе нравится жизнь, которую мы ведем? Тебе нравится брак, в котором мы едва видимся? Тебе нравится жить со мной вместе? – наконец, я решился спросить ее. – Ты вообще счастлива?
Реби замолчала и вдруг сникла.
Она опустила голову. Посмотрела на свои колени, где одна рука судорожно сжимала другую руку. Снова расплакалась. Снова задрожала всем телом.
– Я люблю тебя, но… – сказала она мне и отвернулась к окну.
Искреннее «я люблю тебя», произнесенное со страхом в голосе.
И такое же искреннее «но», оборвавшее все остальное.
Всю дорогу мы молчали. Я не осмелился сказать ей, что у меня есть план, я не решился, потому что это «но» могло снова все затормозить и испортить.
Только минут через пятьдесят мы смогли въехать в город. Пятьдесят минут, которые мы могли бы использовать, чтобы прогуляться по нашему новому дому, поиграть с Карлито на горке, побродить по окрестным тропам, пообщаться с соседями, сесть на скамейке и понаблюдать за звездами. Пятьдесят минут, чтобы поцеловаться, посмотреть, как солнце прячется за горами, как Карлито растет рядом с нами.
В тот день мы приехали слишком поздно, как и во все последующие дни.
На следующий день воскресенье прошло точно так же, как проходили другие воскресенья.
Понедельник, 8 апреля 2002
В тот день мы с Луизой вошли в кабинет дона Рафаэля.
Как в прошлый раз, когда я «пригласил» ее на кофе, пока она убирала, я проводил свое маленькое расследование. Я окинул взглядом помещение: просторное, аккуратное, с несколькими картинами на стенах, со столом, на котором не было семейных фотографий, с металлическим стаканчиком, полным серебряных перьевых и шариковых ручек. Я не нашел ничего примечательного, пока не посмотрел на маленькую мусорную корзину под столом. Один предмет привлек мое внимание: белый пластиковый стакан, какие обычно стоят рядом с кулером для воды, который здесь показался мне совершенно неуместным. Я взял его и увидел остатки темно-фиолетовой помады на краю. Странно.
Сегодня был понедельник, и это было важно: важнее даже самого стакана. Важно потому, что в тот понедельник дон Рафаэль не появлялся на работе, весь день в его кабинет никто не заходил.
– Луиза, вы ведь выбрасываете мусор из корзин каждый день? – спросил я ее.
– Конечно, мусорные ведра каждый день, – ответила она мне удивленно. – А почему вы спрашиваете?
– Да так, из любопытства. Спасибо.
Кто-то точно побывал в его кабинете в эти выходные, какая-то женщина. Женщина. Но не его жена, решил я.
Женщина. Но не родственница, решил я.
Женщина. Марта? Точно, Марта.
Я так привык решать все в одиночку за других, что когда реально что-то происходило, я уже не мог никого обвинить. Я мог только прятаться и бежать.
Я держал стакан в руке какое-то время, достаточно долго. Я мог бы не брать его, мог бы не смотреть на него, мог бы не входить в тот понедельник в тот кабинет. Если бы я не сделал всего этого тогда, то сейчас не шел бы по дороге, которую совсем не знаю, к месту, о котором только слышал.
Я мог бы уйти, но я остался там, сидя в кресле, представляя, как дон Рафаэль проникает субботним днем в офис компании не без участия охранника, которому никогда не помешают хорошие чаевые. Я представил его рядом с Мартой, привлекательной женщиной, полной противоположностью его жены, преданно ждущей его дома, пока он занимается сексом с любовницей прямо здесь, на этом черном кожаном диване.
Всего за несколько минут мне удалось придумать идеальный сюжет с главным героем – стаканом с отпечатками фиолетовой помады.
Я посмотрел на сеньору Луизу. Может, все намного проще: может, это она принесла сюда стакан с водой? Но нет, она никогда не пользовалась фиолетовыми или сливовыми оттенками помады, только классическим красным.
Ручка, которая была до сих пор не найдена, больной, который не хотел, чтобы его вычислили, мой план и теперь вот эта помада на пластиковом стакане. Это были, без сомнения, самые волнующие дни в моей жизни.
– Ваш стаканчик или я его выбрасываю? – ее голос разбудил меня.
– Нет-нет, выбрасывайте.
Она раздавила его своей пухлой ладонью и бросила в мешок для мусора.
Мы вышли оттуда, оба заблудившиеся в собственном неведении. Она, игнорируя причины, по которым я сопровождал ее каждый день. Я, игнорируя факт, что над дверью кабинета моргала камера видеонаблюдения. Идиот.
Вторник, 9 апреля 2002
Вторник, еще один.
То утро прошло, как и все остальные в нашей компании: в ожидании обеда.
Рафа пришел на работу поздно, что было
