Выпили, конечно, с тестем изрядно, и, подняв последнюю кружку, тесть сказал:
— Эх, жаль, что победил наш Новгород, эх, жаль! Я пью не за Московскую Россию, не за Ивана Грозного, а за Россию Новгородскую!..[62]
Пребывая «под мухой», как выражаются московиты, борясь с русской водкой, жених наш слушал одним ухом гневные жалобы бывшего новгородского боярина, чудом спасшегося от Басмановых, князя Вяземского, Грязного и прочих рыцарей Ивана Грозного в опричнине, затмившей все прежние и будущие инквизиции. Тогда наш герой не мог еще понять, что испохабил, изгадил, истребил всех лучших людей его времени, его проклятого времени, не кто иной, как так прекрасно начавший свое царствование Иван Грозный, который очень скоро переплюнул кровью и гневом всех иродов, всех древнеегипетских и особенно вавилонских деспотов, которые и не снились в самом горячем бреду и автору непревзойденного Апокалипсиса!..
Тесть-новгородец что-то болтал про Вадима и про какую-то героическую русскую леди, то ли про Марфу, или про Марту, которая восставала против… Потом он никак не мог вспомнить, кто кого казнил, резал, вешал в русской истории…
Честно говоря, его куда больше тогда волновала грудь тещи… Тем более что невесту постоянно от него прятали…
Какая-то вдрызг пьяная бабеха подошла к нему, прижалась, что-то начала нащупывать там, где надо. И жарко зашипела ему в ухо, что зря польстился он на эту Наташку, а у нее в Замоскворечье имеются девчонки от двенадцати до десяти лет с лучшим, более богатым приданым… А Наташка — что Наташка?!. Да она в девках засиделась из-за отца своего новгородца… И у нее никакого титла нет, а она найдет ему дочерей бояр и князей…
Очень хотелось нашему герою дать этой свахе по морде, но, будучи нобльменом, джентльменом и рыцарем королевских кровей, он снова полез на смазливую тещу, коей, оказывается, было всего-то, как она ему шепнула, всего тридцать пять лет!..
Незабываемая эта свадьба запомнилась жениху на всю жизнь как истинно московская, зело хмельная. Вспоминая свое разнузданное поведение и бурное ухаживание за тещей, он сгорал от стыда, но вскоре она дала зятю понять, что она весьма польщена пылким зятем. К счастью, его тесть был намного пьянее жениха. Веселие Руси, гласила древняя пословица, есть пити. Особливо — старопрежней Руси!
Эта Русь умела не только пить, но смачно закусывать. Придя в себя с похмелья, нашкодивший шкот записал названия хлебов и пирогов: падошники, перепечи, попугаи и жаворонки, кашки и коршики, печерские, рассольные и решетчатые, марцифаны с рыбой и мясом и, творогом и вареньем; свинина под хреном, гусь под взваром луковым… десять горячих блюд… До сладких блюд он не выдержал, перепил до чертиков и объелся…
На свадьбу Галловей подарил Лермонту великолепное издание Библии в новом переводе, утвержденном королем Иаковом Английским и Шотландским в 1611 году, с надписью: «В Первом соборном послании святого апостола Иоанна Богослова сказано: „Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь“. „Чудесная книга! — сказал Галловей. — Но помни! Самое прекрасное сочинение становится вредным и опасным, когда его возводят в догму“». Лермонт положил эту английскую Библию на стол перед образником рядом с русской Библией Натальи и сказал:
— Дабы знать язык друг друга, дарлинг, будем читать Писание на русском и английском.
Начали с книги «Песнь Песней» Царя Соломона, сына Давида от Вирсавии, царствовавшего с 1015-го до 973 года до Рождества Христова. (Кстати, и Царь Соломон тоже женился на иноземке — дочери египетского Царя.) Строка за строкой читали ее при свете свечи в постели, она — своим несмелым мелодичным голоском, он — сильным, уверенным баритоном.
«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои как два козленка, двойни серны…»
Джордж несказанно поразил Наташу, сообщив жене, что Соломон был хозяином величайшего в мире гарема, который насчитывал 700 жен и 300 наложниц, итого тысячу красавиц из всех стран мира. Были у него не только землячки-иудейки, но и моавитянки, аммонитянки, сидонянки, идумеянки, хеттеянки, а московтянок и шотландок тогда и в помине не было. Главной женой была у него дочь египетского фараона — иностранка, как у Джорджа Лермонта, но еще двадцать цариц других стран древнего мира. Любопытно, что он не требовал от своих чужеземных жен, чтобы они отреклись от своих богов и приняли его веру, как и Царь Михаил Федорович не потребовал, чтобы Лермонт отказался от своей веры ради православной.
— И это все в Священном писании сказано? — ужаснулась целомудренная Наташа.
— Да, в Ветхом Завете, — отвечал молодожен.
Среди жен его самой искусной в любви была Астарта. У нее было четыре груди. Поклонялись ей многие народы — в Израиле, Сирии и Ассирии, в Вавилоне и Абиссинии. В ее храмах ублажали верующих блудницы и блудники. Девы лишали себя невинности во славу Астарты, богини любви и звезд…
Позднее, когда Джордж научился читать русскую Библию, он с удивлением увидел, что в Ветхом Завете, «Песне песней», написанной древними иудеями по вдохновению Святого Духа, слово «Астарта» переведено как «идол»! Как же можно было так кощунственно покушаться на боговдохновенность! И что за обращение с богиней любви и плодородия, богиней небесной царицы Луны, богиней войны, к которой и он был причастен! Ведь Астарта была матерью древнегреческой Афродиты и римской Венеры, богинь красоты и деторождения.
Богиня Астарта едва не поссорила молодых супругов. Наталья попросила какого-то грамотея, попа-расстригу прочитать ей, что говорилось в церковно-славянском переводе Библии о Царе Соломоне. Оказалось, что и там церковники посмели пригладить Священное Писание (по сравнению с английской Библией 1611 года, которую читал Джордж Лермонт[63]). До этой Библии отец и мать читали ему Библию Джона Виклиффа (1320–1384), священника английской церкви, доктора богословия Оксфордского университета, который перевел Евангелие с латинского языка на английский. Поскольку он выступал против папизма, в 1428 году Ватикан потребовал, чтобы католические патеры выкопали его кости из могилы и сожгли их. Все Лермонты были ревностными протестантами, и разрыв их с католицизмом означал конец ханжеской набожности, не исключая веры в Бога…
Не сразу, а постепенно и осторожно сглаживал ее суеверие, ее слепую веру в замшелые догматы.
Однажды Наташа уснула, утомленная любовью, а он раскрыл откровение Иоанна Богослова. В самое сердце поразили его такие строки обращения Господа Бога к Иоанну: «Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь свою».
Эти слова Божии испортили ему медовый месяц. В следующую ночь снова читали они «Песнь Песней»:
«…ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные…»
Медовый месяц и первые годы женитьбы в Москве были лучшими, самыми счастливыми годами в жизни Джорджа Лермонта. Шотландский Ромео обрел свою Юлию на Москве-реке. (Первые русские переводчики называли шекспировскую Juliet Юлией). И шотландский жених, и русская невеста свято верили в предопределение. Наташа часто повторяла русскую пословицу: «Суженого не объедешь и конем!». А Джордж перевел Наташе англо-шотландскую пословицу: счастливые браки заключаются в раю! Но была и минута сомнения, когда он узрел расфуфыренную невесту: в пух и прах разряжена, разбелена и разрумянена, как кукла!.. Едва не дал наш Джордж на попятный!..
Но вино любви скисло от апокалиптического грома, как сворачивается молоко во время грозы. Он рад был звуку боевой трубы, звавшей его в новый поход.
Полковник фон дер Ропп похлопал Лермонта по плечу:
— У тебя, поручик, едва медовый месяц кончился, а ты уж спешишь на брань. Езжай-ка, сын мой, домой, лечи свои раны!
— Да я уже вполне здоров!
— Нет, нет! В Пятой книге Моисеевой сказано: «Кто построил новый дом и не обновил его, то пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении и другой не обновил его». Вот так, точка в точку. И далее: «И кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении и другой не взял ее…». И еще пуще: «Если кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну, и ничего не должно возлагать на него; пусть он остается свободен в доме своем в продолжение одного года и увеселяет жену свою, которую взял».
Старый вояка улыбнулся своим воспоминаниям.
— Именно эти слова из Писания напомнил мне король Франции Генрих Четвертый, когда я, молодожен, супруг прелестнейшей из дочерей Наварры, хотел вернуться сразу после медового месяца в Париж, в свой полк. Вот был король, мир праху его! Кабы не зарезали его иезуиты восемь лет назад, никогда бы не покинул я Францию и свою Жоржетту…
