Однако порадоваться размеренному порядку, присущему второй родине, Марк как следует не успел.
До отправления оставалась минута, электровоз дал уже предупредительный свисток. В этот момент, оттолкнув не привыкшего к такому обращению контролера, на перрон выбежало некое создание, встрепанное, агрессивное и молодое. Драные голубые джинсы по щиколотку, высокие кроссовки, короткая черная кожаная куртка, короткие темные волосы, на шее пестрый платок, в каких любят щеголять палестинские арабы.
Пассажиры, которые сидели возле окон, выходящих на перрон, со сдержанным молчаливым осуждением наблюдали непривычную сцену. По их коротким репликам Марк понял, что юного беглеца или беглянку приняли за турка. Потом оказалось, что наблюдают они не простое баловство. Когда темноволосое создание скрылось в одном из вагонов, на перрон по одному, как положено, проходя контролера, выбежали пятеро мужчин средних лет и обыкновенной наружности. Быстро распределившись, они по одному вскочили в пять средних вагонов, и поезд тронулся.
— Наркоман какой-нибудь, — заметила Колбина, равнодушно отворачиваясь от окна.
Сидевшие через проход Месхиев и Лисовский негромко переговаривались, прильнув друг к другу, как два голубка.
Лариса закопошилась вдруг с иллюстрированным журналом. Как оказалось, она тайком писала записку, которую вскоре подсунула Марку, мягко шкрябнув длинными ногтями по его колену.
Марк, не снимая с бедра маленького белого листочка, лишь прижав его кончиком пальца, прочел:
«Че ты телишься? Они же нас кинут а то и хужей!»
Марк допускал, что высшее образование жене вора ни к чему, но такая жуткая безграмотность его удивила.
Может, и мне проканать за неграмотного, стану Ларисе духовно ближе, — мелькнула у Марка озорная мысль. Но решил не переигрывать, а для легкости восприятия текста опустить знаки препинания. Перевернул листочек чистой стороной кверху, взял у Колбиной ручку, быстро написал:
«Че мне их здесь мочить в натуре?»
И пошла у них переписка!
«Так ты понял что кидают?»
«А то!
«Че будим делать?»
«На месте разберемся только ни свою ни Генералову долю никому дарить не собираюсь».
«А мою?»
«За твою мне Генерал ничего не говорил», — черкнул Марк, чтоб раззадорить даму.
Реакция превзошла все ожидания. Колбина выпучилась на него так, будто Марк ей в лицо плюнул, рот раскрыла, будто сейчас заорет.
Марк приставил палец к губам, мол, тише, наши друзья услышат. Неизвестно, хватило бы у Ларисы благоразумия промолчать или нет, потому что в этот момент резко хлопнули створки дверей. В вагоне появилось то самое существо, нарушившее тихую хмурость привокзального утра.
При ближайшем рассмотрении существо оказалось довольно миленькой девушкой лет семнадцати с небольшим. Нетипичные для немки темные волосы, из-под сбившегося арабского платка торчит худая длинная шея. Вполне сгодилась бы для съемок фильма о концентрационном лагере, если бы не здоровый, матовый даже цвет лица. Однако выражение симпатичной мордашки совсем не гармонировало со здоровым видом. А большие темные, чуть раскосые глаза немо кричали: «Помогите!»
Девушка взглядом обежала вагон, и — не почудилось ли Марку? — посмотрев на него, вокзальная разбойница хотела рвануться было в его сторону, но не сделала первого шага.
Марк бросил взгляд на сидящую рядом Ларису. Та, надув в три слоя накрашенные губы, строчила ему очередное послание.
— Пропусти-ка, — попросил ее Марк.
Та недовольно оторвалась от весьма трудной для нее работы:
— Чего ты?
— Пойду к чувихе поприкалываюсь.
— Нашел время!
— Куда? — в свою очередь поинтересовался Месхиев.
— Сейчас вернусь…
Марк прекрасно понимал, что нарушает все писаные и неписаные правила внедренного в банду оперработника. Майера, как капитана, должна интересовать только операция, и ничего, кроме операции. Если он, занявшись с девушкой, упустит груз, да так, что потом никто не найдет концов, в лучшем случае капитана Майера попрут из розыска по причине профнепригодности. Но… Но не оперработник, а просто двадцатишестилетний Марк Майер ничего не мог с собой поделать.
Он подошел и сказал ей на хорошем немецком:
— У вас проблемы, милая девушка?
Та несколько ошарашенно посмотрела на Марка и кивнула. Ей трудно было представить, что вполне добропорядочный на вид немец станет заниматься чужими неприятностями.
— За мной гонятся…
— Заметил, — кивнул Марк. — Где они?
— Там, сзади, наверное…
— Тогда пойдем вперед. Я иду первый, вы — за мной. Когда увидите, что кто-то из них впереди, дайте мне знать, хорошо?
— Да.
5
Они двинулись по проходу, провожаемые взглядами. Когда поравнялись с тем рядом, где сидели подельники Секача, Месхиев улыбнулся и обронил:
— Смотри не проспи Ганновер и не наспи СПИД!..
А Лариса прошипела вслед ругательство.
— Что они говорят? Они вам говорят? — тревожно спросила девушка.
— Да.
— Так вы не немец?
— Для вас это имеет значение?
— В данный момент — нет.
— Можно узнать, как вас зовут? — спросил Марк.
Его попутчики остались далеко позади.
Дисциплинированность немцев проявлялась и в том, как они ехали: спокойно сидели на своих местах, уткнувшись в газету или в серый пейзаж за окном. Вставали только в случае крайней необходимости. Марка насторожили двое типов, двигавшихся им навстречу. Мало того что они шагали очень энергично, не забывая, однако, заглянуть в лицо каждому сидящему пассажиру, они еще были очень похожи на тех, что выщелкивались через дверь вокзала на перрон следом за девчонкой.
Так и есть. Вместо того чтобы назвать свое имя, беглянка воскликнула:
— Вон впереди двое!
— Понял. Ну-ка отпустите меня на минутку.
— Только не бейте их сильно!
— Они что — из полиции?!
Марк даже остановился, девушка уперлась руками в его спину.
— Нет-нет!
— Тогда в чем дело? Посмотрите лучше, нет ли ваших приятелей еще и сзади!
Она оглянулась.
— Еще нет.
— Отлично!
Они неминуемо сближались, двое против двоих. Правда, преследователи пока не знали наверняка, что придется иметь дело не только с девчонкой.
Неудобство для преследователей заключалось в том, что проход, достаточно свободный для одного человека, не был приспособлен для ходьбы двух человек рядом. Поэтому бежали они, завидев искомую девушку, чуть ли не мешая друг другу: тот, что шел вторым, торопился и немного забегал сбоку к первому, не давая ему достаточного простора для маневра.
Повинуясь приказу нежданного помощника, девушка отстала от него метра на два. Марк, приблизившись к первому преследователю, изобразил на лице радушную улыбку, вытянул вперед прямую ладонь, словно для рукопожатия и заговорил:
— Гутен морген! Гутен морген!..
Первый, не желая тратить время на какого-то придурка, схватил Марка за руку, чтобы оттолкнуть в сторону. Резко повернувшись возле напавшего, Марк вывернул ему руку в плечевом суставе, одновременно ударив второго левой рукой в подбородок. Используя болевой фактор в выкрученной руке первого противника, Марк швырнул его прямо на сидящих рядышком двух благообразных старух. Те возмущенно и слегка визгливо закудахтали, пытаясь спихнуть плотного мужчину со своих коленей, чем только мешали ему быстро встать на ноги.
Отмахнувшись от второго преследователя, Марк ударил барахтающегося в юбках первого ребром ладони под затылок и отключил на несколько минут. Затем позволил схватить себя второму и снова, словно вальсируя, плавно провел прием, вывихнул второму руку и, роняя, ударил легонько головой о металлическую опору сиденья.
Все произошло так стремительно, что, кроме старушек, никто не понял, что происходит. Пассажиры подумали, что две группы спешащих людей не смогли разминуться, да и только.
Марк схватил подоспевшую девушку за руку и потащил ее из этого вагона в следующий, затем в следующий, и так до последнего, чтобы преследователи не смогли обойти их с двух сторон.
В тамбуре последнего вагона они остановились, и Марк спросил:
— Как все-таки вас зовут?
— Кристина.
Она улыбнулась:
— Классно это у вас получается!
— Вы думаете, только это? Но не надо комплиментов! Сейчас прибегут еще трое, а с ними я могу и не справиться! Что будем делать, Кристина?
— Не знаю…
Она, кажется, растерялась, вспомнив, что еще ничего не кончилось. Нервно облизнула розовым языком ненакрашенные губы.
— Что они от тебя хотят?
Кристина не ответила. Огляделась по сторонам, попробовала оторвать поручень, наверное, хотела просунуть его в качестве запора под ручки дверей. По всей видимости, она была близка к отчаянию.
