— Неужели такое бывает? — Сью поднялась с дивана и с некоторой надеждой посмотрела на доктора.
— Бывает и не такое, уверяю вас. Сьюлен, вы говорили, что родители вашего мужа тоже давили на него?
— Да, они постоянно твердили, что он не оправдал их надежд, — кивнула Сью. — Ди, моя свекровь, даже устроила сына на работу, но он и там не задержался. Дюк как-то обмолвился, что они куда сильнее любили его старшего брата, чем его.
— А это уже любопытно, — заинтересованно посмотрел на нее доктор. — Дюк что-нибудь рассказывал о своем брате? Какой у него характер, чем он занимается, есть ли у него семья?
— Почти ничего, — покачала головой Сью. — Муж вообще не любил поднимать эту тему. Алан, так звали его брата, разбился в авиакатастрофе, когда Дюку было лет пятнадцать или шестнадцать, я точно не помню.
— Вот как? — с еще большим интересом посмотрел на нее доктор. — И никто не показывал вам его фотографий?
— Нет, — покачала головой Сью. — У Дюка их не было, а родителей я бы не осмелилась попросить. Все-таки большое горе. Да и потом, если честно, я не очень-то интересовалась личностью Алана. Это ведь было так давно. И Дюк говорил, что у них с Аланом не было ничего общего.
— Ничего общего?
— Да, если я правильно поняла Дюка, Алан был его полной противоположностью.
— Что ж, это несколько меняет дело, — пробубнил себе под нос мистер Добсон.
— Вы думаете, между смертью брата и тем, что случилось с Дюком, есть какая-то связь? — застыла Сью.
— Думаю, есть, — кивнул доктор. — Только, не смертью, а скорее жизнью.
— Что вы имеете в виду? — Сью снова вцепилась в подушку, которую совсем недавно выпустила из рук.
— Я не хочу торопиться с выводами и, конечно, предпочел бы встретиться с вашим мужем лично.
— Доктор, — едва не плача, посмотрела на врача Сью. — Я на грани отчаяния. Мой муж для меня все равно, что умер, и, если у вас есть хоть один шанс его воскресить, объясните мне, в чем дело.
— В ожиданиях, — грустно улыбнулся ей мистер Добсон. — И в вечном стремлении неразумных детей оправдывать чаяния своих неразумных родителей. Ваш муж, Сьюлен, уже не Дюк Миндселла. Он — Алан Миндселла, которого обожают родители, любят женщины, уважают и ценят коллеги. Он — успешный человек, которого никто не может назвать странным, чудаком или, не дай бог, неудачником. Он считает, что уверен в себе на сто процентов и добьется всего, чего только пожелает. В отличие от Дюка, который никогда не был уверен в себе, несмотря на то, что во многих отношениях превосходил Алана. Хотя бы в том, что не боялся быть самим собой.
Сью конечно же опоздала. Итоги конкурса «Учитель года» уже объявили. Но это было куда менее важно, чем то, о чем ей нужно было поговорить с Дюком.
Сью забежала в зал, проигнорировав попытку дежурного учителя остановить ее и спросить, кто она такая. Зал притих. Джеффри Рэндом, стоявший на сцене, попросил Дюка Миндселлу подняться и произнести речь. Не решившись двинуться дальше, Сью застыла возле последнего ряда.
— Мам… — донесся до нее полукрик-полушепот, и Сью увидела Майкла и Лин, устроившихся в последнем ряду.
Майк жестами предложил ей занять его место, но Сью отрицательно покачала головой и, помахав детям рукой, снова посмотрела на сцену.
Дюк поднимался по ступенькам в своем элегантном костюме и начищенных до блеска ботинках. Чтобы лучше разглядеть его, Сью подалась вперед. Ей показалось, что он заметил ее. Или ей только показалось?
Джеффри Рэндом передал Дюку микрофон, и победитель, немного собравшись с мыслями, заговорил:
— «Победа» — удивительное слово. Оно ласкает слух, тешит самолюбие, наполняет уверенностью в собственных силах. Я благодарен школе «Петер-линк» и всем тем, кто поддерживал меня в моем стремлении занять первое место в конкурсе «Учитель года». — Дюк замолчал, и Сью снова показалось, что он посмотрел в ее сторону. — Я благодарен всем вам, но, увы, мне придется сказать еще кое-что. Я не достоин этой победы.
Зал загудел неодобрительно и недоуменно. Сердце Сью дрогнуло. Неужели она не ошиблась? Неужели это он, Дюк, ее Дюк?!
— Я прошу дослушать меня до конца, — продолжил Дюк, несмотря на то, что из зала донеслось несколько не очень-то доброжелательных выкриков. — Да, я не достоин победы, — повторил он, и Сью почувствовала, как заколотилось ее сердце, встревоженное знакомыми интонациями, голосом близкого и родного человека. — Я получил свой титул совсем не так, как должен был получить его настоящий учитель. В этой предвыборной гонке я позабыл обо всем, даже о своей жене и детях. Я рвался вперед, совершенно не думая о том, что победить должен тот учитель, кто по-настоящему помог своим ученикам, тот, кто открыл им глаза на вещи, которых они раньше не замечали или не знали. Тот учитель, который сумел разглядеть в каждом из своих учеников личность, а не смотрел на них как на серую безликую массу, как на орудие для достижения собственной цели. Тот учитель, который на собственном примере показал бы своим ученикам, как важно в любой ситуации, при любых обстоятельствах оставаться самим собой. Обо всем этом я не думал тогда, когда рвался к сладкому слову «победа». Прозрение наступило внезапно, и за него мне тоже есть кого благодарить. Я благодарен своей семье: своей жене и детям. Именно они помогли мне понять, что такая победа и такой титул горше, чем любое, даже самое позорное поражение. Я отказываюсь от своего титула, прошу у всех прощения и настаиваю на том, чтобы жюри провело повторное голосование.
Сью не могла больше ждать. Ей невыносима была сама мысль о том, что самый близкий, самый дорогой ее сердцу человек остался в полном одиночестве. Самом страшном одиночестве — одиночестве в толпе, которая тебя осуждает.
Она подбежала к сцене, поднялась по ступенькам. Она не чувствовала ни горечи, ни смущения, ни стыда. На нее смотрели большие и ясные глаза, наполненные удивительной детской чистотой. Ради этих глаз, которых она уже не мечтала, не чаяла увидеть, Сьюлен готова была на все.
И сущей мелочью для нее было встать рядом с мужем и окинуть всех этих осуждающих, недоумевающих, непонимающих людей взглядом, исполненным гордости. Гордости за мужчину, у которого хватило смелости признаться перед всеми в том, что он совершил ошибку. Хватило мужества остаться самим собой.
Зал, загудевший было снова, замолчал, а потом и вовсе притих. Никто не мог понять: то, что происходит там, на сцене, это плохо или хорошо? Это смешно или грустно? Это нелепо или достойно уважения?
С последнего ряда поднялись двое школьников, мальчик и девочка. Они зааплодировали учителю и вставшей рядом с ним женщине, которая, по всей видимости, была его женой. К этим аплодисментам присоединился кто-то еще, а потом еще и еще…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
