Командир отшатнулся. Мысли путались. Хватая ртом воздух, Эстас Фонсо пытался сообразить, на каком свете находится, и найти ответ на вопрос Дьерфина.
— Кровь… единственное неоспоримое доказательство соития… с девой, — прошелестел он, без сил рухнув в кресло.
И все встало на места. Очевидное науськивание поверенной. Угроза правом годи, то есть двойным изнасилованием. Подзуживание частотой сношений. Слова Кэйтлин Россэр, подчеркнувшей, что женщины ее рода всегда выходили замуж в белом, потому что хранили невинность до брака. То, как она оберегала белое платье, которое, как и ее репутацию, пытались уничтожить, запятнать. Но к настоящему белому не пристают грязь и сплетни. Время бы расставило правильные акценты, но когда? Уж точно не в ближайшие полчаса.
Злость пропала. Пришло осознание того, что он, Эстас Фонсо, по мнению поверенной, должен был натворить сегодня. От ужаса спине стало холодно, зашевелились волосы на затылке. Командир зябко передернул плечами, медленно выдохнул через почти сомкнутые губы, пытаясь успокоиться. Поднял взгляд на Дьерфина:
— Хвала Триединой, что ты вмешался… Спасибо!
— Не знаю, как бы я себя вел на твоем месте, — развел руками лекарь. — Эта Льессир знатно умеет натравливать.
Фонсо коротко кивнул, потер лицо, будто стирая плохие мысли, провел рукой по завязанным в хвостик на затылке волосам, покачал головой.
— Что теперь делать? — он чувствовал себя облапошенным и беспомощным дураком. И знал, что им и являлся. Других чувств и мыслей, кроме растерянности и стыда, не осталось. Будто вынули душу, сердце, разум.
Дьерфин тяжело опустился во второе кресло.
— Льессир ждет кровь на простынях. Хочет увидеть заплаканную леди Кэйтлин. И она знает, что тебе в любом случае будет стыдно. Я вижу только один выход, Эстас. Вам с женой нужно поговорить.
— Два слова, — горько вздохнул Фонсо. — Магическая клятва.
— Уверен, леди Кэйтлин тоже связывают подобные чары, — кивнул лекарь. — Разговор не будет простым, но, думаю, вот это поможет.
Дьерфин достал из кармана пузырек с темной жидкостью. Эстас вскинул брови в немом вопросе.
— Кровь. Обыкновенная куриная кровь, — пояснил лекарь. — Я храню пару пузырьков для лекарств.
Эстас протянул руку, флакончик со стеклянной пробкой, залитой воском для надежности, уютно лег в ладонь. Хорошо, что есть Дьерфин. Умный, рассудительный, наблюдательный. Страшно подумать, каким горем обернулись бы несдержанность и обозленность, если бы Эстас поступил так, как хотелось интриганке Льессир! Отвратительная, мерзкая женщина била по самому больному, била умело, со знанием дела. Потому почти смогла превратить его, Эстаса Фонсо, в отупевшее, обезумевшее чудовище.
Стыд захлестнул новой удушливой волной, когда командир вспомнил взгляд виконтессы и то, как она спокойно с достоинством произнесла «любезный муж». Да он сам себя не уважал! Презирал себя за то, что поддался поверенной!
— Эстас, — тихо окликнул лекарь. — Не тяни с разговором. Подумай о леди Кэйтлин.
Фонсо сжал в ладони пузырек, кивнул, решительно встал. Он и так порядком напугал ту, которую теперь не меньше трех лет будет называть женой. Нельзя затягивать пытку.
Он подошел к шкафу с книгами, с верхней полки, до которой любопытная Тэйка не смогла бы дотянуться, взял подарочный богато украшенный том. Глянув в оглавление, заложил закладкой нужную страницу и, еще раз поблагодарив Дьерфина за вмешательство, вышел в коридор.
Из-за двери в комнату виконтессы не доносилось ни звука. Эстас постучал. Разрешения войти не последовало. Спрятав пузырек с кровью в карман, нажал на ручку.
Открывая дверь, командир в который раз за день обозвал себя дураком. Надо же было догадаться прийти к оскорбленной, напуганной и наверняка злой женщине, сняв укрепленный жилет! Что ей стоило пырнуть муженька-насильника хоть тем же рогатым черепом? Может, в корзинах и нож был! Даже наверняка был! Судя по рассказам горничной, некромант отлично управлялась с кинжалом. И арбалетом тоже пользоваться умела…
Эти мысли пронеслись за мгновения. Эстас прижал к груди большую книгу, но все шальные опасения оказались напрасными — леди сидела на краю кровати. Руки, лежащие на коленях, были пусты.
Командир вошел, закрыл дверь и, глядя на виконтессу, понял, что совершенно не представляет, что говорить. Женщина, надевшая белую ночную сорочку и выглядящая очень бледной даже в теплом свете матовых ламп, молчала. Не шелохнулась. Просто смотрела на мужа, избегая взгляда в глаза, и наверняка видела в нем чудовище.
Сам виноват. Поддался интриганке Льессир, как последний болван!
Он шагнул к жене.
— Леди Россэр, — Фонсо осекся.
Прозвучало напряженно и сухо. Нужно было обратиться по имени! Глупей в этой ситуации только обращение «Ваше Сиятельство»!
— Любезный муж.
Чуть вопросительная интонация оправдана. Ведь повисла неловкая пауза. И на подчеркнуто неуважительное обращение обижаться нельзя. Заслужил.
Особой горечи происходящему добавила мысль о том, что, по мнению виконтессы, он даже не должен был понимать оскорбительного подтекста смиренного обращения! Какое просчитанное до мелочей унижение ему приготовила Мариэтта Справедливая!
— Я хочу, чтобы вы кое-что прочли, — выпалил Эстас и, поспешно преодолев несколько шагов до виконтессы, протянул ей книгу.
— «Нравы и обычаи варилингов», — черноволосая женщина взяла фолиант, погладила выпуклые золотые буквы на обложке.
— На закладке, пожалуйста, — голос осип, но виконтесса, кажется, не заметила.
На ее пальце блеснуло обручальное кольцо, книга послушно открылась на нужной странице.
Внимание леди явно привлекла иллюстрация. В самом деле, как можно игнорировать картинку, на которой человек в рясе держит свечу, наблюдая за изнасилованием привязанной к кровати женщины? Книга была коллекционной, подарочной, оттого одним ярким изображением издатели не ограничились. Нашлось место и второй картинке, где священник с мужем менялись местами, и чертежам ритуальных предметов, которые могли использовать годи в возрасте.
Виконтесса коротко глянула на Фонсо и, прикрыв узкой ладонью рисунок, начала читать главу. Эстас наблюдал за леди, молчал и пытался придумать, как продолжить разговор. Любая возможная реплика казалась глупой и нарочитой.
— Право годи вступает в силу на четвертую ночь, — выдохнула виконтесса, закрыв книгу. — Вы пытаетесь показать мне выгоды соития только с вами, пугая языческим обрядом?
Он отступил на шаг, будто она его ударила.
— Я не хочу и не собирался принуждать! Изнасилование никогда не было в числе моих подвигов, — зло отрезал Фонсо.
— Но по доброй воле я не соглашусь, — глядя ему в глаза, твердо ответила виконтесса. — Вы не убедите меня.
Пауза и тон подчеркнули, что именно Эстасу рассчитывать не на что.
— Я не для этого пришел! — собственная нерешительность обернулась против него. И эти слова прозвучали грубо, резко, даже неприязненно.
Виконтесса изумленно вскинула брови. К счастью, промолчала.
Подавляя желание пройтись по комнате, чтобы хоть как-то сбросить напряжение, Эстас Фонсо тщетно искал подходящие фразы. Раздраженно выругавшись про себя, выпалил, указав на остриженные волосы:
— Сколько их было?
Виконтесса недоуменно нахмурилась.
— Боюсь, не могу уследить за ходом вашей мысли.
Он набрал побольше воздуха и выдохнул:
— Сколько у вас было мужчин?
Леди Россэр покраснела и так непритворно смутилась, что ответ Эстасу уже и не требовался. Он знал, что Дьерфин прав. Это подпитало злость на леди Льессир, на себя и на собственную беспримерную безмозглость!
На бледных щеках виконтессы румянец выглядел болезненно, а она сама показалась очень хрупкой, как статуэтка из драгоценного фарфора. Но вызова во взгляде изумрудных глаз не стало меньше.
— Я ваш муж, я имею право знать, — сурово добавил он и, сообразив, что этот довод виконтесса точно не посчитает убедительным, поднял руки в примирительном жесте и сменил тон на увещевательный.
