Огромные и тяжелые глиняные ядра ворвались в городские ворота Отрара. Вынув стрелу, наконечник которой был обмотан промасленной тканью, Самука протянул ее воину, чтобы поджечь наконечник от огня факела. Как только в ворота влетели еще два ядра, Самука хорошенько прицелился и пустил стрелу.
Выстрел был вознагражден взрывом пламени, охватившим ворота и тех, кто пытался в этот момент выскользнуть через них. Китайский огонь являл жуткое зрелище. Жар пламени чувствовался так далеко, что многие монгольские лошади беспокойно попятились назад, и всадникам пришлось успокаивать их. Катапульты на холме продолжали работать. Ядра с зажигательной смесью летели в ворота, добавляя ада, и вскоре раскаленные железные створы сами начали светиться. Самука понял, что может на какое-то время забыть о воротах. Никто не прошел бы сквозь это пламя живым. Самука намеревался присоединиться к Хо Са у ворот с противоположной стороны города, пока с этой бушевал огонь, но планы были разрушены. Слишком много вражеских воинов спустилось со стен.
Монголы направили на них луки, и, когда враги повалились на землю, Самука встряхнул головой, приводя мысли в порядок. Пешие воины не представляют угрозы Чингису, напомнил себе Самука. И резкий звук сигнального рога заставил монголов развернуть коней к командиру.
Указав мечом направление, Самука пустил коня вскачь. Самука пронесся вблизи горящих ворот, чувствуя жар огня на щеке. Невзирая на близость врагов, город продолжал изрыгать новые партии солдат. Они скользили по веревкам вниз, чтобы заменить павших, но теперь никто не препятствовал им.
Странно было оставлять поле сражения. Отрар имел немалые размеры, и, объезжая его вокруг, Самука краем глаза замечал размытые очертания людских фигур, скользящих по стенам. Всадники Самуки мчались за ним. Он слышал топот копыт, запах гари и дыма. Он не знал, надолго ли хватит запасов горючих ядер, и корил себя за то, что не придумал способ удержать оба выхода из города.
Самука услышал голоса людей Хо Са раньше, чем увидел их. Одним сильным движением правой руки он вынул свой лук из мешка. Стены города летели мимо, голоса становились все громче. Наконец взору Самуки открылась сцена кровавой битвы.
Самука с первого взгляда понял, что Хо Са пытается во что бы то ни стало удержать вторые ворота. Не имея поддержки катапульт, командир и его воины были оттеснены назад мощной волной хорезмийцев, которые дико орали, доходя в своем неистовстве до того, что вырывали стрелы из тела и продолжали идти вперед, оставляя кровавые следы на земле.
Последняя тысяча всадников Самуки ударила в спину врага, рассекая его ряды с таким мощным напором, что монголы едва не примкнули к воинам Хо Са. Но вскоре атака захлебнулась, кони гибли или застревали в плотном кольце мертвых врагов. Самука потянулся за стрелой, но колчан оказался пуст. Бросив лук, Самука снова обнажил меч.
Хо Са сражался за каждую пядь земли, но его воинов теснили назад. Самука хрипел и рычал, пытаясь из последних сил прорваться к нему, но враги покидали город и неслись следом. Самуке казалось, что его поглотила темная морская пучина.
Солнце клонилось к западному краю неба. Самука понял, что ведет бой уже несколько часов. И все же недостаточно долго. Вторые ворота стояли в ста шагах от него, но были свободны от пламени. Самука видел, что всадники выезжают оттуда, но не вступают в бой, а уносятся прочь беспорядочной массой. Самука громко закричал от гнева и отчаяния. Даже небольшое конное войско, ударив в спину Чингису, могло бы коренным образом повлиять на исход сражения.
Сбросив мертвое тело врага с правой ноги, Самука смахнул кровь, брызнувшую в глаза. Из пяти тысяч бойцов, которых дал ему Хасар, в живых оставалось только несколько сотен. Потери противника намного превосходили число монголов, но теперь все было кончено. И все-таки Самука почему-то все еще верил, что выживет, несмотря ни на что. Даже сейчас он едва ли мог представить себе, что его тело останется остывать на этой каменистой земле.
Пытаясь привлечь внимание Хо Са, Самука кричал его имя, невзирая на столпившихся вокруг врагов, которые хватали Самуку за ноги, стараясь стащить с коня. Самука отбивался от них, пуская в ход и ноги, и меч, наконец Хо Са увидел своего командира. В первый миг Хо Са показалось, что тот зовет его на подмогу, но Самука показал мечом на уносящихся прочь вражеских всадников. Хо Са едва успел повернуть голову в указанном направлении, как вражеский клинок рассек ему шею. Хлынула кровь. Хо Са повалился на землю.
С диким воплем Самука отсек вцепившиеся в его бедро пальцы хорезмийца. Бородатые лица обступили его так тесно, что конь больше не мог сдвинуться с места. Самукой овладело неожиданное чувство умиротворения и покоя. Хасар не вернулся. Все было напрасно. Его воины умирали.
Крепкие руки ухватили его за ремень и доспехи, и, к собственному ужасу, Самука почувствовал, что начинает съезжать с седла. Самука расправился с врагом последним мощным ударом меча, но потом руку схватили, вырвали из пальцев клинок. Конь зашатался от невидимых ран. Враги подступили так близко, что Самука уже видел их орущие красные глотки. Отбиваясь из последних сил, Самука заскользил вниз. С заходом солнца он упал под ноги беснующейся толпы. Его кололи мечами, били ногами. Он никогда не думал, что боль может быть такой страшной. В последний миг Самука подумал, что сделал все от него зависящее, но смерть все же была напрасной. Гарнизон Отрара получил долгожданную свободу.
Глава 15
Громко стучали копыта коней, но Субудай все равно слышал шуршание перьев у самого уха, когда натягивал тетиву. Привстав в седле, он прицелился в передние ноги слона, надвигавшегося как лавина. Воины с обеих сторон подражали действиям своего командира, и, как только тот отпустил тетиву, черная туча стрел понеслась вдаль. Воины ни на миг не задумывались о том, что им делать. Они обучались этому с тех пор, как в возрасте двух-трех лет их привязывали к спинам баранов и приучали ездить верхом. Еще до того, как первая стрела успевала поразить цель, другая уже была готова к полету. Стальные мускулы правого плеча без устали раздувались, натягивая тетиву.
Слоны ревели, вставали на дыбы, мотали головами. Стрелы больно жалили массивные серые ноги, выбивая из ритма движения. Громадные животные оступались, замедляли ход, но еще продолжали идти вперед. Некоторые высоко поднимали хоботы и грозно выставляли желтоватые бивни. Слоны прибавили шаг, но новая волна стрел заставила этих страшных зверей задрожать от боли. Стрелы, впиваясь им в ноги, наносили глубокие раны.
Субудай потянулся за новой стрелой, но пальцы схватились за воздух: колчан опустел. К тому времени до кавалерии шаха осталось совсем чуть-чуть. Субудай вставил лук в тугую складку кожаного седла и занес меч над плечом, готовый рубить врагов.
Монголы пустили последние стрелы по линии наступающего противника, и Субудай встал в стременах, видя, как ближайшие к ним слоны, разъяренные болью, поднялись на дыбы. Звери шатались и топтались на месте, отказываясь подчиняться командам. Очумелые погонщики с дикими криками катились вниз. Сердце так и замерло в груди Субудая, когда один из погонщиков сорвался на его глазах с широкой спины и кубарем полетел на землю. Слоны ревели от боли, разворачивались и бежали назад, давя по пути коней и людей.
Субудай восторженно радовался, видя, что огромные туши отступают, круша в бешенстве вражеские ряды. Животные прорубались сквозь линии наступавших хорезмийцев, разбрасывая бивнями взрослых мужчин, словно косили траву. Ничто не могло остановить разъяренных зверей. Но цепочка передних рядов противника была разорвана бежавшими животными лишь ненадолго. Через пару мгновений уцелевшие мусульмане приходили в себя и стреляли из луков. Стрелы сбивали монгольских всадников и лошадей. Убитые и раненые летели на землю. Но живые лишь скалили зубы и мчались вперед. В последние мгновения перед схваткой Субудай наметил жертву и, подавая команды только коленями, направил коня к хорезмийцу.
Монгольские всадники смешались с передовыми рядами врага, приведя их в хаос. Субудай снес голову хорезмийцу, но затем сам едва не выпал из седла, уворачиваясь от удара другого мусульманина. Субудай привстал, выставил клинок, но тут же получил удар по плечу. Невысокий рост и собственный вес позволили ему удержаться в седле, когда еще один хорезмиец упал. Внезапно Субудай понял, что мчится по кровавому коридору, проложенному одним из слонов. Обезумевшие животные по-прежнему бушевали. Ослепленные болью, они уносились прочь, равнодушные к разрушениям, которые оставляли после себя. Подыскивая новую жертву, Субудай в душе все же благодарил монстроподобных зверей за помощь.
Буйство слонов привело воинов шаха в замешательство. Мусульманские лучники в страхе разбегались и гибли, попадая под мечи монголов, которые безмолвно рубили врагов. Отменные клинки тупились о неприятельские доспехи, но руки поднимались и опускались без пощады и передышки. Если удар встречал вражеский щит, монголы наносили другой – сверху или снизу, – рассекая ноги и глотки. Монголы действовали быстрее своих противников. Субудай вступил в поединок с громадным бородачом. Верзила самозабвенно орудовал саблей, но Субудай направил на него своего скакуна и сшиб с ног. Заметив в последний момент, что рукоять его кривой сабли без гарды, Субудай отсек бородачу сразу три пальца, и сабля выпала. Воины шаха были высокими и плечистыми. Может быть, людей в шахскую армию брали за их силу и рост, а не за умение, подумал Субудай между делом. Они неистово молотили саблями, но монголы снова и снова увертывались от клинков, затем наносили ответный удар, если могли, и продвигались вперед. Многие хорезмийцы, получив по три или четыре глубокие раны, истекали кровью и беспомощно валились на землю.
