Три долгих, почти бесконечных дня они с побратимом терялись в догадках, пока, наконец, учитель не пришел и не повел их к срывающемуся со скалы ледяному потоку забираться вверх по неприметным уступам под струями талой воды, текущей из родника.
– Проваливай, – устало процедил воин. – Не дорос ты еще.
– Я уйду, но правда останется, – обиженный Марат поднялся и пошел к костру, провожаемый ворчанием Черного. – Да, кстати, – чешуйчатый повернулся к воину, – ты приказал оттащить тело атамана. Исмаил со слугами украли его дробовик, патроны и нож. Будь настороже. Не ровен час…
– Я сказал ему взять оружие. Он взял, – Лешага пожал плечами. – Здесь стрелять не начнет. За жизнь свою побоится.
* * *
Лешага прикрыл глаза, слушая и оглядывая ночной лес. Где-то далеко поспешно удалялись караванщик со слугами. Они спешили, опасаясь погони, и потому не рискнули, как было принято среди торговцев, устроить привал до рассвета где-нибудь на ближайшей поляне.
«Боятся, – лениво подумал Леха. – Причем меня больше, чем дикого зверя. Конечно, как же иначе, мне ведь убить – что водицы испить». Он вспомнил плот и поединок с живоглотом, бой с прорвами и восторженные глаза Марата. Тогда бы тот вряд ли додумался до подобных слов. Это ж теперь все стало привычным да обыденным. Это Солнце, оно восходит, потому что оно – Солнце. Это Лешага, он убивает, потому что он – Лешага. Ученик Старого Бирюка понимал, что в чем-то Марат прав, и от этого становилось вдвойне обидно. Обидно и непонятно.
С одной стороны, скажем, для Черного, убийство – лишь форма жизни.
А с другой – разве не из-за этого он сам в глазах юнца и вождь, и герой, и должен теперь шутя побеждать какого-то неведомого Темного Властелина. Но разве тот же Бородач, который сейчас валяется посреди леса остывающей мясной тушей, разве он за свою жизнь убил меньше людей? Выходит, он такой же герой и вождь? Если да, зачем мне это?
А если нет, в чем разница? Леха поежился, не находя ответа.
Давящее ощущение упершегося в затылок взгляда не проходило. «Неужто и правда тот самый Темный Властелин, о котором тут кричал Марат, отыскал меня и теперь глядит, выжидая? Глядит, точно удав, стараясь захолодить сердце добычи, заставить сдаться, впасть в панику, замереть на месте, сложив лапки? – Леха мотнул головой, пытаясь освободиться от навязчивого чувства. – Ну уж нет, тому не бывать! А властелин он там, или не властелин, мне дела нет».
Он сжал кулаки, и Черный тут же, словно ощутив приказ, вскочил на ноги, лишь вопрос во взгляде – куда и на кого.
– Все хорошо, – Лешага погладил вожака. – Действительно, все замечательно. Все эти раздольники, бредни о вожде – утром все решится. А если честно, я действительно очень рад видеть Марата и… Лилию.
Глава 18
Ночь становилась все гуще, небо затягивалось низкими тучами, угрожающими пролиться дождем, тоскливым, моросящим, превращающим землю в тускло-серое, хлюпающее под ногами болото. В такое время хорошо сидеть под крышей у огня, слушать, как шлепаются, разбиваясь о лужи, миллионы одиноких капель, пить горячий отвар брусничных листьев и слышать вполуха, как стонет запутавшийся в ветвях слабосильный ветер.
– Такая погода – лучший союзник, – говорил Старый Бирюк. – Она спрячет твои следы, отведет глаза наблюдателям, заставит врага спрятаться в нору. Люби ее, как только способен любить.
Бывший страж поднялся на ноги. Он всегда любил такую погоду или думал, что любит. Сейчас ему казалось, что любовь – это нечто иное. Внезапное открытие не давало покоя. Он пытался совместить то, что испытывал к Лилии, со своим ощущением этой ночи, этого благодатного дождя, шероховатой автоматной рукояти, касающейся ладони. В голове получалась странная мешанина, которая будоражила и даже раздражала. Он не мог найти ответа – что это? Отсутствие ясности ужасно злило. Сам не ведая зачем, он подкрался к покатому краю впадины, на дне которой горел костерок.
Лилия сидела у огня, положив голову на руки, и вглядывалась в пламя, словно искала в нем что-то. Рядом, пытаясь развлечь девушку разговором, жались к теплу Марат и сказитель. Но та молчала и лишь глядела, как, разбрасывая искры, рвутся ввысь языки костра, будто стараются улететь, скрыться в ночном, зависшем над самой головой небе. Пленники длинной многоногой гусеницей сидели поодаль, опасаясь лишний раз шелохнуться. Неосторожное движение одного легко могло привести к смерти другого. А там… охотники на двуногих мулов прекрасно знали это, в походе никто не станет останавливаться и увязывать всех заново, так что трупы придется тащить с собой.
Лешага смотрел на них, размышляя над судьбой раздольников. По всему выходило, их следует убить. Конечно, ему было известно, что если те поклянутся на оружии считать его своим атаманом, то будут хранить верность. Таков едва ли не единственный закон Дикого Поля, почитаемый этой братией. Иначе здесь не выжить. Но ему-то они зачем? Эти нелепые бредни сказителя о новом вожде… Зачем ему быть вождем? Кого и, главное, куда он должен вести? Освобождать Бурого? Зачем раздольникам Бурый? В Шаолинь? Это его мечта, и, уж конечно, не следует вести в священное место шайку грабителей, убийц и работорговцев. Ему вспомнились слова учителя: «Всех, кого ты впустишь в сердце, придется тащить на себе». И даже больше, чем слова, выражение лица, с которым они были сказаны… Леха поглядел на Лилию. Ее он, в полном смысле слова, тащил на себе и, хоть в этом страшно признаться, впустил в сердце. Да что тут лукавить, Марата тоже впустил. И как такое могло случиться?
Воин смотрел в огонь, танцующий на сизом пепле, ища ответа на мучившие его вопросы. Пламя насмешливо показывало ему языки, изгибаясь, плясало меж сухих веток, опаляя их и пожирая в радостном опьянении. Пламя заворожило взор Лешаги. Он больше не видел ничего, кроме огня, переливающегося оранжево-красным, манящего и обжигающего, дающего тепло и несущего смерть. Больше не было ни ложбинки, ни этого леса. Какие-то дома, люди, много людей. Большая часть с оружием. Огромные боевые повозки с пушками. Люди суетились, прятались, кто куда, забрасывали повозки какими-то дивными сетями. К сетям были привязаны ветки, а иногда даже целые кусты.
Очень скоро Лешаге стало понятно, отчего вся эта суматоха. В небе, удивительно голубом и ясном, показались диковинные железные птицы. Они тянулись с востока, угрюмые, неспешные, как рассказывал когда-то Марат, ни разу не взмахнувшие крыльями.
А потом вдруг началось. Воздух наполнился свистом, гулом, ревом. Несколько птиц, отделившись от строя, вдруг устремились к земле, словно коршуны, заметившие цыпленка. С брюха каждой из них сорвались непонятные хвостатые яйца. Черные, продолговатые, они с воем устремились вниз. И селение, по которому еще минуту назад бегали местные жители и люди в форме, утонуло в огне и дыму.
Лешага видел дом. Тот стоял точно на месте теперешней ложбинки. Одно из яиц железной птицы, огромное, Лешага успел заметить, что оно размерами не меньше человеческого роста, пробило крышу. Вокруг дома в одно мгновение возникло круглое светящееся облако. В следующий миг оно схлопнулось, оставив после себя лишь яму с обожженными, точно оплавленными краями. Больше не было ни дома, ни людей, ничего. «Это Тот День, – вдруг понял Лешага. – И эта ложбина».
Языки огня по-прежнему заполняли весь горизонт. Он видел чужаков, бегущих в его сторону с оружием в руках, огромное множество чужаков. Они были одеты чуть иначе, нежели те, которых он видел прежде. И вооружены чуть иначе. Они бежали, что-то в упоении крича, стреляли, падали на землю и порою больше не вставали. Глубокая воронка была у них на пути. Но стоило неведомым бойцам обогнуть ее, вновь что-то загудело, и опять взрывы разметали над округой окровавленную землю, искореженное оружие и ошметки тел. Лешаге вдруг показалось, что зияющая перед ними воронка – не просто яма. Это распахнутая пасть голодного чудовища, требующего все новых и новых жертв. Сегодня он уже напоил его кровью Бородача, оно проснулось и требовало новой дани.
– Это Тот День, – прошептал Лешага. – Кто были эти люди? За что они умирали? За что убивали себе подобных?
Ему вдруг стало жутко. Он не считал прежде, скольких убил сам – очень многих. Но всегда знал, кого и за что. Леха представил себя летящим в такой вот железной птице. Разве они кого-то убивают? Нет. Просто сбрасывают огромные яйца-гранаты и летят дальше. Леха опять почувствовал, как живущее с Того Дня чудовище жаждет свежей крови. Нет, так не должно быть.
* * *
Сохатый глядел на мирно пасущееся стадо.
– Запрягать придется и коров, – доложил брат Каноник. – Быков слишком мало.
– Придется, – согласился Настоятель, словно не услышав в тоне монаха затаенной надежды на отмену приказа. – Патроны выдал?
– Так точно. Восемь магазинов на каждого смиренного брата плюс еще столько же в каждой телеге. Кроме того, паломникам вручены штык-ножи и по шесть гранат. Братьям Каноникам также выданы короткостволы.
