Последний заключенный был слабоумным, который думал, что живет в Вавилоне.
Разговоры в такой ситуации были практически невозможны. После робкой попытки заговорить с зелотом, встреченной ледяным молчанием, и сбивчивого разговора со слабоумным Деметрий оставил эти потуги и погрузился в раздумье. Он пришел к следующему выводу: тот факт, что пути пятерых человек сошлись в темнице, не несет, несмотря на всю свою важность, совершенно никакого смысла. От такого наблюдения был один шаг до идеи о том, что мир, несмотря на всю свою важность, также является совершенно бессмысленным. Идея ему понравилась. Она соответствовала всему его жизненному опыту.
Он присутствовал при таинстве. Он купил вещь и не мог обладать ею. Он даже не мог ее назвать. Когда он пытался ее найти, она оборачивалась чем-то другим. Ее поиски поглотили его настолько, что все остальное перестало существовать. Как только он поймет, что это, он освободится от нее.
Он имел ее всеми мыслимыми способами. Лежащей ничком и сбоку, спереди и сзади, поддерживаемой подушками или согнувшейся, на четвереньках или стоя, когда ее ноги опирались о стену, когда он поддерживал ее руками и вход ее был широко открытым и мягким, как бархат, и манящим, и он входил в нее. Он потерял счет завоеваний и открытий. Он исчерпал все ресурсы своей культуры и воображения, он перепробовал все аллегории животного мира и совокуплялся с ней как заяц, бык, обезьяна, гиена, краб, горностай. Сопротивляясь природе, он заставлял ее быть сверху. Он протыкал ее фаллосом, языком, рукой, надевал наконечник из слоновой кости. День за днем он входил в нее, обуреваемый желанием найти ее, обладать ею. Каждый раз по окончании уничтожающего спазма он находил только себя.
Он изменил тактику и попытался выманить секрет. Он ласкал ее и дразнил, пробуждая в ней огонь, его пальцы блуждали от влажных раскрытых губ к зарослям волос и шелковистым долинам, вновь возвращаясь, чтобы поглаживать, сжимать и мять маленькую твердеющую ягодку. Однажды он влил в нее вино и слизывал и высасывал солоноватую сладость, но она рассмеялась, и он понял, что это была лишь забава. В конце концов его всегда захватывало собственное желание. И, приходя в себя после бешеной гонки за облегчением, он снова понимал, что зря потратил силы.
— Ты околдовала меня, — упрекал он ее. В шутке была доля правды.
Она лежала лицом вниз среди подушек, и свет лампы блестел на гладкой, чуть маслянистой коже ее спины. Он думал, не является ли ее странность плодом его фантазии. Может быть, в саду нет никаких тайн, как нет на свете непорочной шлюхи.
Она перевернулась, явив его глазам хорошо знакомые, но остающиеся загадочными изгибы ее податливого тела: холмы, равнины и тенистые долины.
— Я только выполняла свою работу, — улыбнулась она.
Выйдя из борделя, Симон бесцельно бродил по улицам, затем, поддавшись внезапному порыву, свернул к набережной. Был теплый вечер, с моря дул бриз, и в воздухе стоял крепкий запах моллюсков, идущий из красильни. Он стоял, наблюдая за судами, покачивающимися на воде, и знал, что должен покинуть город.
Он отправился в путь на рассвете следующего дня, пока не успел еще изменить решение.
Он путешествовал, как обычно, без багажа и пешком. Дорога, которую он выбрал, вела с равнины на восток, в горы. Вскоре после полудня на него напали разбойники.
Он не сопротивлялся, лишь отвернул голову от приставленного кинжала.
— Деньги, — потребовал человек с кинжалом. Их было четверо. Не поворачивая головы, Симон прикинул расстояние. Прежде бы он…
— Я небогатый человек, — сказал он.
Человек с кинжалом засунул левую руку за пояс Симона и стал тщательно ощупывать материал. Короткое движение лезвия — и пояс распался надвое. На землю упала золотая монета. Человек с кинжалом взвесил в руке пояс, усмехнулся и снова приставил кинжал к горлу Симона.
— Теперь — да, — кивнул он.
— Можете их взять, — сказал Симон. — Вернее, раз уже взяли, можете оставить их себе. Но на них лежит проклятие.
После короткого замешательства трое разбойников расхохотались. Четвертый, неуклюжий увалень с краденым мечом легионера на поясе, нервно спросил:
— Что еще за проклятие?
— Отравление, порча и вечные муки, — пояснил Симон. — Премилая троица.
Человек с кинжалом нажал приставленное к горлу лезвие так, что чуть пониже уха выступила кровь.
— Не пытайся нас одурачить, — сказал он.
— Мне это не нравится, — проговорил увалень.
— Разденьте его, — приказал человек с кинжалом.
Симона раздели. На нем осталась только набедренная повязка. Одежда была внимательно изучена на предмет потайных мест, а когда стало очевидно, что в ней ничего больше не спрятано, отброшена в сторону. Наблюдавший за этим человек с кинжалом перевернул одежду носком ноги и посмотрел на Симона. Что-то его тревожило.
— Почему ты один? — резко спросил он.
— Мне так нравится, — сказал Симон.
— Чепуха. Никто не ходит в этих местах в одиночку без веской причины. Кто ты?
Симон молчал.
— Крысиная Морда, обыщи все вокруг и посмотри, нет ли здесь еще кого-нибудь?
Самый молодой грабитель бросился выполнять приказ и, вернувшись, сказал, что никого не увидел.
Главарь убрал кинжал от шеи Симона и в задумчивости провел пальцем по лезвию. Оно было очень острым.
— Ты бродишь один со всей этой кучей денег, — сказал он. — Без слуги, без багажа, без осла. Без всего. Почему? В чем тут дело?
— Деньги не представляют для меня ценности, — сказал Симон.
Двое разбойников так и покатились со смеху, в восторге пихая друг друга локтями. Человек с кинжалом велел им заткнуться. Увалень сделал недовольное лицо.
— Не нравится мне это, — сказал он.
— Еще раз спрашиваю, — сказал человек с кинжалом. — Кто ты?
— Я проповедник, — сказал Симон.
Острие ножа снова впилось в его горло пониже уха.
— Я не дурак. Я уже видел тебя где-то прежде. Не помню где, но то, что ты не проповедовал, это точно.
Трое других разбойников насторожились.
— В любом случае, — спросил Крысиная Морда, — зачем проповеднику все эти деньги?
— Я ведь говорил, — сказал Симон. — На этих деньгах лежит проклятие. Ими нельзя пользоваться.
Он заметил, что их глаза расширились и стали затуманиваться, как у детей, которые поняли, что игра, в которую они играли, может оказаться опасной.
Человек с кинжалом засмеялся, но как-то неуверенно:
— Зачем ты тогда их носишь при себе? Почему не избавишься от них?
— Я не могу от них избавиться, — сказал Симон. — Они мои, потому что проклятие — мое. Деньги — знак проклятия. Я не могу избавиться от проклятия.
— О чем он говорит? — раздраженно спросил разбойник с лицом, действительно напоминающим крысиную морду.
— Проклятие передается с деньгами? — переспросил человек с кинжалом.
— Разумеется, — сказал Симон. — Только два человека могут его снять. Тот, кто наложил это проклятие, и я.
Нож пополз вверх и остановился на его ухе.
— Тогда сними его.
— Это не так просто, — сказал Симон. — Я могу это сделать, только если найду правильное применение этим деньгам. Если существует правильное применение.
Четвертый разбойник, толстый коротышка с детским лицом, следил за разговором с нарастающим замешательством. Наконец его лицо прояснилось от внезапно пришедшей ему мысли.
— Когда мы его будем убивать? — сказал он.
— Почему, — не отставал человек с кинжалом, — они прокляты?
Он начинал нравиться Симону, который увидел в нем скрытую способность к теологии.
— Насколько я понимаю, — сказал он, — потому, что я попытался их использовать, чтобы купить Святой Дух.
Какое-то время все молчали. Человек с кинжалом неожиданно сплюнул на землю:
— Я знаю, кто ты. Ты — Симон Волхв.
— Нет.
— Да, да. Я тебя узнал. У меня хорошая память на лица. Я видел тебя в Себасте, ты показывал фокусы на рыночной площади. Люди говорили об этом неделями. Они говорили, — он сделал паузу, — ты можешь летать.
— Я больше не занимаюсь магией.
— В тебе сидит дьявол, — сказал человек с кинжалом.
Снова наступила тишина, но другого характера. Увалень застонал.
— Отдайте ему его проклятые деньги, пусть уходит, — взмолился он.
Человек с кинжалом сделал шаг назад. Он был напряжен и зол.
— Ты издевался над нами, да? — сказал он.
— Вы не поняли, — сказал Симон. — Я теперь проповедник. Я посвятил себя правде, а не иллюзиям.
— Неужели? Что же ты проповедуешь?
— Собственно говоря, — сказал Симон, — я учу людей нарушать закон, но говорить вам об этом нет смысла, поскольку вы его и так нарушаете. — Он смотрел в их непонимающие лица. — Может быть, вы хотели бы стать моими учениками?
Пояс с деньгами упал к его ногам. Он его поднял.
— Убирайся, — прорычал человек с кинжалом. Увалень бросил ему его одежду. Симон поймал ее.
