А клоун уже вызывал следующего смельчака:
— Что ж, этому приятелю не повезло, но приз остался! — он махнул пачкой купюр, — Теперь, чтобы получить его, нужно сразиться с Черным Джеком — поприветствуем Черного Джека!
Черным Джеком оказался здоровенный негр — голый до пояса, в коротких белых штанах. Кожа его, очевидно чем-то намазанная, блестела в свете ярких ламп, подчеркивая могучую мускулатуру.
— Ну, кто готов померяться с Джеком силой? Давайте, смелее, приз вас ждет! — подначивал клоун.
В этот момент Филиппа бесцеремонно похлопали по плечу:
— Пропусти, мне в туалет надо!
Он встал, отступил, чтобы Амелия могла пройти. Она протиснулась мимо, Филипп уже собирался сесть — и в этот момент толчок в спину заставил его качнуться вперед и пробежать несколько шагов вниз по лестнице.
— Давай! — заорала она вслед.
Чудом не вылетев на арену, он все-таки сумел удержаться на ногах; затормозил, обернулся — смеясь, баронесса отсалютовала ему бокалом.
— Давай!
— Давай!! — подхватили с трибун.
Филипп замер в растерянности. Что теперь делать? Вернуться в ложу?
Он представил себе, как сейчас скажет: «Извините, я просто споткнулся!» и пойдет обратно наверх. И свист, и взгляды, которых он не увидит, но от которых будет гореть спина…
А драться — это именно то, чего она добивается.
Что ж — он будет драться. Все лучше, чем чувствовать себя оплеванным!
Он, не торопясь, снял пиджак, чуть подумав — рубашку, сложил это все на барьере. И взглянул на своего будущего противника. Тот улыбался — едва заметно, но в его улыбке так и читалось полупрезрительное: «Ну вот, еще один!»
Кулаки Филиппа сами сжались от ярости, словно этот полуголый намасленный парень был специальным посланником Амелии, призванным, чтобы унизить его и втоптать в грязь. Словно перед ним стояла сама Амелия…
Очевидно, эта ярость отразилась у него на лице — его противник перестал улыбаться и шагнул вперед.
Пожимать друг другу руки тут было не принято. Они сошлись в центре площадки, рефери сделал отмашку и тут же отскочил. Черный Джек мгновенно бросился вперед. Филипп еле успел блокировать мощный удар правой, но при этом вынужден был отступить на пару шагов.
Сука!
Нет, больше он не отступит! Следующий удар Филипп уже встретил своим, не менее мощным, целясь в черное лоснящееся лицо, воплощавшее в себе сейчас все, что он ненавидел.
Дальнейшее он помнил плохо. Ярость кипела в крови, в ушах шумело; выкрики с трибун, свист — это осталось где-то далеко, за гранью восприятия. Несколько раз он падал от ударов противника, но тут же вскакивал, подбрасываемый все той же заполонившей каждую клетку его тела исступленной животной яростью. Наверное, так чувствовали себя легендарные берсерки.
В какой-то момент Филипп увидел, что его рука залита кровью. Его собственной? Противника? Неважно!
Когда ненавистное лицо, маячившее перед глазами, вдруг исчезло, он даже не сразу понял, что произошло. Быстро повернул голову — где он, куда делся?! — и только потом пришел в себя.
Черный Джек лежал навзничь на краю площадки, и клоун, склонившись над ним, отсчитывал:
— …Три… Четыре… Пять…
На счет «Восемь» боец попытался привстать, но снова рухнул на опилки.
— Девять… Аут!
Все… Все кончено…
Радости не было — лишь ощущение потери, словно исчезнувшая незаметно ярость оставила за собой не заполненную ничем пустоту. Накатила боль, которой Филипп до сих пор не чувствовал. Саднили костяшки пальцев — в отличие от бойцов, «смельчакам» из публики никто не обматывал кисти бинтом; голова гудела, левый глаз заплыл и почти ничего не видел.
Во рту стоял вкус крови. Он провел рукой по губам, на пальцах остались алые мокрые следы. Майка тоже пестрела красными пятнами.
Филипп обернулся. Амелия по-прежнему стояла на лестнице с бокалом в руке. На лице — восторг, почти экстаз; сверкающие глаза, торжествующая улыбка — ему хватило одного взгляда, чтобы увидеть все это.
Он подошел к барьеру, взял пиджак и рубашку. Надевать их было нельзя, сначала надо смыть кровь.
Клоун что-то крикнул, но Филипп, не обращая на него внимания, пошел к лестнице. С каждым шагом идти становилось все труднее, боль вспыхивала в новых и новых местах.
По мере его приближения лицо Амелии вытягивалось. Улыбка исчезла, глаза стали испуганными. Он подошел вплотную и смерил ее взглядом; сказал тихо, чтобы слышать могла только она:
— Сука!
И пошел дальше, наверх, туда, где виднелся указатель туалета.
Одного взгляда в зеркало Филиппу хватило, чтобы оценить и расквашенную губу, и распухшую побагровевшую скулу, и превратившийся в узкую щелочку левый глаз — удар правой у парня был просто убийственный! И кровь, продолжавшую стекать по подбородку и капать на майку…
Сука! Одна улыбочка эта ее торжествующая чего стоила!
Ладно, черт с ней — сейчас надо думать о том, как побыстрее кровь смыть. В таком виде его и в такси не возьмут.
Но прежде всего он проковылял к писсуару — подпирало так, что не было никаких сил терпеть.
Ффу-ух-х! Сразу стало полегче. Теперь уже можно жить…
Услышал, как позади открылась дверь. Стук каблуков, знакомый запах духов… ну конечно, кто еще, кроме баронессы фон Вальрехт, способен бесцеремонно вкатиться в мужской туалет!
Филипп обернулся.
Амелия смотрела на него испуганными глазами, в руке ее по-прежнему был зажат наполненный бокал.
— У тебя из носа кровь! — растерянно сказала она.
— Да, кровь… А ты чего хотела, когда меня подставляла?! — Говорить было больно, слова из-за разбитой губы получались невнятно-шепелявыми. — Стерва! Знала, что добром я драться не пойду, и решила по-своему сделать?!
— У тебя кровь течет… — повторила она жалобно, будто и не услышав того, что он сказал.
— Знаю, — огрызнулся Филипп.
Провел рукой под носом — на ней остались красные полосы. Заодно задел губу, снова почувствовал во рту вкус железа и пошел к раковине.
— Тебе надо к врачу — послышалось сзади.
— Обойдусь! — он включил воду на полную мощность и сунулся лицом под струю.
Выпрямился, взглянул на себя в зеркало. Да, видок еще тот…
Почувствовал неуверенное прикосновение к плечу и обернулся.
— На, выпей! — Амелия протянула ему бокал.
Он взял его и демонстративно, тоненькой струйкой, вылил себе под ноги — так, что брызги плеснули ей на туфли. Тут же пожалел об этом — глоток чего-нибудь холодного сейчас бы не помешал — и со злостью спросил:
— Интересно, что ты туда подсыпать успела, чтобы мне еще получше напакостить?
