Перекатившись на бок, Лайза подложила локоть под голову.
– Все Алекс... Понимаешь, он стал совершенно, совсем другим. Иногда он кажется мне чуть ли не дурачком. Воспринимает все абсолютно серьезно – шутки до него вообще не доходят.
Кэрол кивнула.
– Я знаю. И думаю, что лучше всего запастись терпением. У него может пройти это.
Лайза села на кровати.
– Но ведь может и не пройти. Мама, я чувствую – происходит что-то ужасное...
– Ужасное? – повторила Кэрол.
– Понимаешь, в школе... уже начинают говорить о нем. Будто он теперь только и может что задавать вопросы... как маленький.
– Но ты же знаешь причину, – мягко напомнила Кэрол.
Лайза кивнула.
– Знаю. Но легче от этого не становится.
– Кому?
Лайзу, казалось, удивил вопрос матери, несколько секунд она сидела молча, затем снова откинулась на подушку.
– Мне. Я... я устала все без конца объяснять ему, каждую минуту. И не только это... – голос ее упал.
– А что?
– Он... понимаешь, мне больше не кажется, что я ему нравлюсь. Чтобы он взял меня за руку, как раньше, или поцеловал – этого теперь от него не дождешься. Он стал таким холодным... ему нет дела ни до чего...
– И об этом я тоже знаю, – Кэрол вздохнула. – Но ведь он ведет себя так не только с тобой, милая. А и со всеми остальными тоже.
– И от этого мне тоже не легче, ма.
– Понимаю.
Кэрол задумалась – что же ей сказать, как... Лайза тем временем снова села на кровати, прислонившись спиной к стене и подтянув колени к подбородку. Кэрол заговорила, медленно подбирая слова:
– Я, например, намерена впредь относиться к Алексу так же, как и до этого. И попытаться не придавать значения тому, что он иной раз ответит не так или сделает не то, что я могла бы ожидать от него. Да, он может и не оправиться от этого. Он ведь попал в аварию, Лайза. И теперь инвалид – хотим мы того или нет. Но он все равно остается для меня Алексом, сыном наших лучших друзей. И уж если они смогут пережить это, и Алекс тоже, то я – тем более.
– И я? – с надеждой спросила Лайза, но Кэрол покачала головой.
– Вот не знаю. И даже не знаю, стоит ли пробовать. Тебе ведь всего шестнадцать, и тратить почти все время на то, чтобы объяснять ему очевидные вещи и одновременно пытаться привыкнуть к его состоянию... В Ла-Паломе полно других ребят, и я не вижу причины, почему бы...
– Я не могу бросить Алекса! – яростно замотала головой Лайза.
– Никто и не говорит, что ты должна бросить его. Тебе только нужно принять решение... выбрать, как быть дальше. Если тебе трудно уделять столько времени Алексу – советую тебе оставить это. И не слишком комплексовать по этому поводу.
– Но я не знаю сама! – глаза Лайзы наполнились слезами. – Не знаю, ма, как быть дальше... ничего не знаю. Может быть, я больше не люблю его... или просто-напросто психую из-за того, что не уверена, нравлюсь ли я ему, как раньше. Или я злюсь на него за то, что мне приходится ходить за ним, как за малым ребенком... или на всех остальных за то, что не понимают его. Я просто не знаю, что делать!
– Тогда не делай пока ничего, – посоветовала Кэрол. – Принимай все, как есть, день за днем, и посмотришь, что из этого выйдет. Пройдет какое-то время и – уверяю тебя – все образуется.
Кивнув, Лайза встала с постели и подошла к проигрывателю, подняла крышку, сняла диск, начала вынимать из конверта другой. Заговорила, не поворачиваясь:
– Но если не образуется, мама? Если Алекс вот таким и останется? Что... что тогда будет с ним?
Встав, Кэрол шагнула к дочери и притянула ее к себе.
– Не знаю, – призналась она. – Но в конце концов – в основном это больше всего коснется самого Алекса и его родных. А тебя – только если сама захочешь этого. А это вовсе необязательно. Правда?
Лайза кивнула.
– Да, наверное. – Она вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться. – Все будет в порядке. По-моему, мне просто стало жалко себя.
– И Алекса, – добавила Кэрол. – Я знаю, детка, что ты отчаянно хочешь ему помочь. И знаю, как больно сознавать, что ты этого не можешь. – Уже подойдя к двери, она остановилась на пороге. – Нет, можешь кое-что. Сделай потише свою жуткую музыку, чтобы Ким наконец уснула. И мой тебе совет – ложись спать.
– Ладно, ма. Доброй ночи. – Закрыв за матерью дверь, Лайза надела наушники. Комната погрузилась в тишину – сумасшедший ритм музыки звучал теперь только в уставшем мозгу Лайзы.
* * *
Не спал и Алекс. Он думал о том, что же именно случилось в кафе "У Джека". Он знал, что совершил какую-то ошибку, но никак не мог понять, в чем именно она заключается.
Лайза хотела, чтобы он взял ее за руку, пусть он не понимал, для чего – ему все равно нужно было сделать это. И еще она рассердилась на него, и снова он не мог понять причину.
Как много бессмысленного в человеческих отношениях.
Неожиданно он вспомнил о той странной боли, которая на секунду пронизала его мозг, когда он увидел Марию Торрес.
Но объяснение этому он когда-нибудь обязательно найдет... а это странное чувство – о нем, кажется, только все и говорят – никак не поддается объяснению.
Любовь.
Что это такое?
Этого Алекс даже приблизительно не мог представить себе. Мать, например, все время твердит, что любит его, да он, в общем, никогда в этом и не сомневался.
Проблема была только в одном – он никак не мог понять, что это такое. Толковый словарь утверждал, что любовь – это чувство привязанности...
Но все дело в том – мало-помалу он убеждался в этом, – что у него, похоже, не осталось никаких чувств.
Эти подозрения появились у него совсем недавно; он даже еще не решил, стоит ли говорить об этом доктору Торресу. Собственно, все, что он пока знал – с другими людьми все время происходят какие-то странные вещи, которых сам он никогда не испытывал.
Гнев, например.
Он знал, что Лайза на него сегодня разгневалась – и это была ее реакция на какие-то его действия.
Но что она при этом чувствовала?
Судя по тому, что ему удалось прочесть – это почти как боль, только испытывает ее не тело, а разум. Но как?
Он, наверное, никогда не узнает об этом. С каждым днем в нем росла уверенность, что он не такой, как другие люди.
Но ведь он должен был стать таким, как все. Именно для этого доктор Торрес сделал ему операцию – чтобы он стал таким, как прежде.
Однако здесь тоже трудность – он совершенно не помнил, каким был до операции. Если бы он вспомнил хоть что-то, то дело сдвинулось бы с мертвой точки. Он вел бы себя, как прежде, и постепенно стал бы таким, как все.
Кое-чему, правда, он уже научился.
Например, обнимать маму, целовать ее. Каждый раз, когда он делал это, ей, похоже, очень нравилось.
Главное – не делать ничего из того, о чем якобы вспомнил, пока не убедишься, что "воспоминания" твои правильны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
