— Защитить Ильича! — выкрикнул я.
— Я тоже хочу защитить, — вздыхал Чхеидзе.
Коба:
— Но что нужно для этого? Организовать официальную, торжественную встречу…
Так мы с ним на два голоса спели эту песню о встрече Ленина.
— Ну хорошо, попробуем, попробуем, — продолжал вздыхать Чхеидзе, — теперь это очень нелегко, но попробуем…
27 марта 1917 года пришла телеграмма — вагон с большевиками отправился из Цюриха… Новая телеграмма: вагон проехал через всю Германию… И третья: Ленин и компания прибыли в Стокгольм. Фотография в социал-демократической газете: в Стокгольме Ильич с Зиновьевым, Крупской и шведскими социал-демократами идет по улице. Ленин в модном котелке. Как потом рассказали, фотограф снял их, когда они выходили из магазина, в котором Ильич купил пальто и… историческую кепку. В Петрограде он сменит буржуазный котелок на эту пролетарскую кепку, которую издавна носили немецкие рабочие.
Наконец, четвертая телеграмма: поезд выехал в Питер.
Все это время мы с Кобой неутомимо готовили торжественную встречу.
По прибытии на Финляндский вокзал Ильич должен будет пройти в Царский павильон — здесь прежде встречали царя. Мы сумели уговорить Чхеидзе. Решением Совета подогнали к Царскому павильону целых два броневика. С одного из них, по замыслу Кобы, Ленин обратится к встречающим с поздравлением по поводу победы Революции.
Мы со Шляпниковым организовали шествие на вокзал «представителей рабочих окраин». Распевая «Интернационал», колонна рабочих подойдет к особняку Кшесинской. В это же время мичман Раскольников приведет из Кронштадта отряд матросов.
Обе колонны соединятся у особняка, получится внушительное зрелище: впереди грозные матросы, за ними рабочий люд.
С пением «Интернационала» колонна двинется к вокзалу.
И наступил памятный день! «Встреча Ильича» началась во время остановки поезда на финской границе. В вагон вошла целая делегация — Каменев, Раскольников, Шляпников, Залуцкий и я. (Коба оставался на вокзале — организовывать главное зрелище.)
Ильич сидел в купе один. Купе было заставлено чемоданами, нам невозможно было пройти. Сгрудились в коридоре. Я должен был рассказать Ильичу, как мы создавали Красную гвардию. Но ни я, ни делегация не сумели и рта раскрыть. Мы забыли про его темперамент…
Ленин в рубашке, жилетке, палец заложен за жилетку, грозно встал посреди чемоданов. И яростно набросился на Каменева:
— Что это у вас пишется в «Правде»? Мы здорово вас ругали! — Он вошел в раж. Лобастое лицо покраснело, узкие глазки совсем сузились, метали молнии. — А вы тоже хороши, Коба!
— Я Фудзи, Владимир Ильич.
Он остановился. Все засмеялись. Засмеялся заливисто и Ленин.
— Простите, товарищ Фудзи, вы на него похожи. Я давно не видел этого путаника.
В этот момент в коридоре появилась Крупская. Усталая, с глазами навыкате, она показалась мне старухой. Втиснулась в купе между чемоданами, озабоченно спросила:
— Володя, они позаботились об извозчике?
Ленин опомнился, и яростный поток слов замер. Вернулся в действительность. Вот тут-то я и вступил в разговор:
— Все в порядке, Владимир Ильич. Об извозчике позаботился товарищ Коба. Он будет встречать вас на перроне.
Ильич улыбнулся и… продолжил яростно уничтожать Каменева.
Впоследствии мой друг исправит историю. На сотнях полотен будет изображена радостная встреча в поезде двух великих Вождей — Ленина и Кобы.
Историческая ночь на самом деле
Около одиннадцати вечера поезд подъехал к Финляндскому вокзалу. Состав остановился.
Первыми из вагона вышли мы, встречавшие Ильича.
На перроне уже выстроился почетный караул, солдатский военный оркестр. Выглядело великолепно. Коба здорово потрудился. И сейчас он стоял впереди цепи почетного караула. Мы все присоединились к нему.
Через некоторое время из поезда начали выходить приехавшие.
Первой появилась прелестная возлюбленная Ильича Инесса Арманд, в кокетливой парижской шляпке и в мехах. За нею — толстый Зиновьев с поросячьим круглым лицом. И наконец, они — Крупская, как-то испуганно взглянувшая на почетный караул, и Ильич в элегантном темном пальто и котелке. (Пролетарская кепка пока лежала в багаже, хотя впоследствии на тысячах картин он будет изображен с этой самой кепкой в руках.)
Офицер из цепи караула тотчас шагнул навстречу и вытянулся перед Ильичем. Ильич испуганно отпрянул назад, но офицер, взяв под козырек, произнес приветственную речь. В ответ Ленин почему-то тоже взял под козырек.
Грянул «Интернационал». И снова Ильич испуганно вздрогнул.
Коба подскочил и тронул его за руку. Ленин растерянно улыбнулся.
— У нас большой багаж, нам нужен носильщик, — попыталась перекричать «Интернационал» Крупская.
— Все организовано, ни о чем не заботьтесь, — ответил Коба.
Под революционные звуки он торжественно повел Ленина и Крупскую в одноэтажный белокаменный (модная смесь древнерусского со стилем модерн) Царский павильон. Здесь Ильича уже ждал Чхеидзе. И церемония продолжилась…
Я наблюдал забавнейшую картину. Горел камин, у камина стоял Ильич. Напротив него Чхеидзе читал приветствие от имени Совета. В приветствии выражалась надежда «на участие гражданина Ленина в развитии революционной демократии». От большевиков с краткими приветствиями выступили Шляпников и Коллонтай.
Все это время Ленин вел себя вызывающе. Демонстративно зевал, показывал, как ему скучно слушать все эти речи. Наконец, наступила его очередь. Начал он зло и сухо:
— Пора кончать разговоры о Революции, пришла пора ее делать.
Чхеидзе с изумлением уставился на него, громко ответил:
— По-моему, Революция уже произошла, и именно поэтому гражданин Ленин стоит сейчас в Царском павильоне!
— От Революции буржуазной, — будто не слыша, продолжал Ленин все громче, все злее, — пришла пора перейти к Революции социалистической. Впереди борьба! Не на жизнь, а на смерть. Борьба пролетариата с буржуазией. И в этой борьбе нет места социал-предателям. — И он прокричал толпившимся у входа матросам караула: — Нам не по пути с прислужниками капитала!
Чхеидзе возмущенно посмотрел на меня и на Кобу, молча повернулся и пошел прочь.
Ленин успел крикнуть ему вслед:
— Долой прислужников буржуазии! Да здравствует социалистическая революция!
Потом Коба говорил мне с восторгом:
— Что такое настоящий Вождь? Они ему протянули руку, а он в нее сунул камень. Тот ему морду для поцелуя подставил, а он в нее харкнул. Учимся, понемногу учимся!
