Он просто должен подумать о Броуне. Этот человек пытался совершить убийство. По английским законам и согласно «Правилам Военного времени» он должен умереть. Однако во исполнение правил, установленных в Королевском флоте, для того, чтобы приговорить его к смерти, нужно собрать трибунал из пяти капитанов, отслуживших в этом звании не менее трех лет, а пятерых таких офицеров ему не найти и за сто миль в округе. В наличии всего двое — он и Буш, Викери и Коул только капитан-лейтенанты, не достигшие вожделенного капитанского чина. По закону в этом случае Броуна нужно содержать под стражей до тех пор, пока не будет собран компетентный для решения его судьбы суд, в то время как — Хорнблауэр был полностью в этом уверен — добро службы, безопасность корабля и благо всей Англии требовали немедленных действий. В этом случае он может собрать суд из любых имеющихся в наличии старших офицеров, судить Броуна и повесить его на месте. Доказательств будет более, чем достаточно — его собственных и Маунда показаний хватило бы, чтобы повесить Броуна хоть десяток раз.
С другой стороны, срочность подобных действий не столь уж и очевидна. Броун, медленно угасающий в своём узилище, почти полумертвый от потери крови, скорее всего уже никогда не сможет владеть своей правой рукой. Он явно не сможет подбить матросов на мятеж, поджечь корабль или же подговорить офицеров изменить своему долгу. Но почти наверняка уже сейчас на нижней палубе кружат самые дикие истории о случившемся. Хорнблауэр не мог себе представить, как матросы объясняют себе то, что Броун вернулся из царского дворца тяжело раненным. Пойдут слухи и сплетни, которые рано или поздно достигнут ушей агентов Бонапарта, а Хорнблауэр знал методы Бонапарта слишком хорошо, чтобы сомневаться, что тот постарается наилучшим образом использовать представляющуюся возможность углубить разногласия между своими врагами. Александр никогда не простит страну, благодаря представителям которой он находился на волосок от гибели, а когда официальные лица в Англии узнают о происшедшем, они будут в бешенстве — и это он, Хорнблауэр, будет объектом этого бешенства. Хорнблауэр подумал о рапорте, хранившемся под замком в его бюро, рапорте, помеченном как «Совершенно секретно. Лично в руки», в котором он изложил все факты. Он вполне отдавал себе отчет, что эта бумага может стать уликой против него на трибунале, и мог себе представить, какое решение могут вынести собратья-капитаны, доведись им стать его судьями.
Какое-то мгновение Хорнблауэр даже поиграл было мыслью о том, что полностью скрыть весь инцидент и вообще ни о чём не докладывать, но он все же отбросил её, как практически неисполнимую. Кто-нибудь, да проговорится. С другой стороны, в полученных им приказах есть статья, которая настоятельно рекомендует ему как можно шире использовать опыт Броуна; это может быть ему на руку и, возможно, то, что такая рекомендация была включена в его приказы, свидетельствует о том, что у Броуна есть друзья наверху, которые, возможно, будут заинтересованы в том, чтобы защитить его и — наверняка — в том, чтобы защитить себя, и которые, вследствие этого, не желали бы, чтобы скандал стал известен слишком уж широкому кругу лиц. Всё это было очень сложно.
— Мистер Монтгомери, — резко бросил Хорнблауэр, — что за курс держит ваш старшина-рулевой? Пусть держит ровнее, иначе я потребую объяснений от вас!
— Есть сэр! — ответил Монтгомери.
По крайней мере, он сделал своё по втягиванию России в войну с Бонапартом — из последних известий, полученных им от Уичвуда перед выходом из Кронштадта, можно сделать вывод, что Александр решительно отклонил последние требования Бонапарта. Если результатом этого будет война, то этим летом главные силы Бонапарта будут прикованы к Востоку, что даст Веллингтону возможность нанести удар на Юге. Но каковы шансы России противостоять Бонапарту? Ежегодно, уже в течение доброй дюжины лет, Бонапарт одерживает одну громкую победу за другой, одолевая все новые и новые народы в кампаниях, которые длятся едва ли неделю. вполне возможно, что уже к зиме Россия будет разбита и подчинится Бонапарту, как подчинились ранее Австрия и Пруссия, а Даунинг-стрит, оказавшись лицом к лицу с откровенной враждебностью России, ещё с сожалением вспомнит её сомнительный нейтралитет, в особенности, если Бонапарт, несомненно, использует поражение России, чтобы оккупировать Швецию. Тогда вся Европа — от Нордкапа до Дарданелл — объединится против Англии. Ей придется покинуть свой ничтожный плацдарм в Испании и оказаться перед альтернативой: продолжать борьбу, без надежды на успех или чью-либо помощь или же заключить ещё более опасный мир с тираном, чью злобу ничто не может удовлетворить. В этом случае вряд ли кто похвалит его за то, что он был причастен к катастрофе, вызванной вступлением России в войну.
Подошёл Буш, очевидно направленный сюда Монтгомери — вахтенным офицером. Он прочитал записи о скорости корабля, сделанные Монтгомери на грифельной доске, затем внимательно оглядел берег на траверсе и прошагал, тяжело ступая, на правый борт шканцев, где и отдал Хорнблауэру честь.
— Ревель или Таллин, как он называется на этих шведских картах, сэр — полагаю в двадцати пяти милях к юго-востоку, сэр. Эта земля, виднеющаяся по левому борту — северная оконечность острова Найсаар или как это произносится.
— Благодарю вас, капитан Буш.
Хорнблауэр даже ощутил соблазн сорвать своё плохое настроение на Буше; он мог представить себе довольно отчетливо, какой расстроенное и обиженное выражение примет его лицо в ответ на саркастическое замечание по поводу того, что он неправильно произносит иностранные названия и при этом делает это с полной уверенностью в своей правоте. Буш всегда был целью лёгкой и удобной, с точки зрения достижения наглядных результатов. Буш стоял перед ним, ожидая приказов, а Хорнблауэр все еще боролся с искушением. Было даже забавным заставлять его ждать; Хорнблауэр предполагал, что Буш нервно размышляет, что за дьявольщину на этот раз придумал его коммодор. Затем, в приливе раскаяния, Хорнблауэр ощутил презрение к себе. Было уже достаточно гадко, что неизвестный вахтенный офицер на шлюпе Виккери вынужден был выслушивать выговор только из-за того, что его коммодор слишком озабочен судьбой Броуна; гораздо хуже было бы, если бы преданный и умный Буш должен был бы находиться в нервном напряжении из-за того же.
— Курс на Кёнигсберг, капитан Буш, с вашего позволения.
— Есть, сэр.
Раскаяние Хорнблауэра зашло столь далеко, что он снизошёл до объяснений, почему он принял такое решение.
— Данциг, Кёнигсберг и Восточная Пруссия являются операционными базами Бонапарта. Армия, которую он собирается в Польше, снабжается по реке и каналу, проходящему здесь — между Вислой, Прегелем и Мемелем. Мы пойдем и посмотрим, не удастся ли нам всунуть палку в колесо Бонапарта.
— Есть, сэр.
— Сегодня утром я проведу общее учение эскадры по маневрированию.
— Есть, сэр.
Буш просто просиял от этой замечательной разговорчивости своего непредсказуемого начальника. Он обладал необычайным долготерпением, но его положение офицера следующего за Хорнблауэром по старшинству, вполне оправдывало его желание быть допущенным к секретам коммодора. В конце-концов, шальная пуля, кусок упавшего рангоута или приступ болезни легко могли превратить его в командующего всеми силами эскадры — и тем не менее, он оставался благодарным за любые крупицы информации, которыми Хорнблауэр соблаговолил поделиться с ним.
Буш со штурманом определились с выбором курса и «Несравненный», развернувшись, лёг на левый галс. Корабль шёл вперед под пирамидами парусов, выбранные втугую снасти запели на ветру, и Хорнблауэр перешёл по шканцам с правого борта на левый, наветренный, на что имел полное право как старший офицер. Он оглянулся на остальную эскадру; каждый из кораблей поочередно менял галс, следуя в кильватер за лидером — «Лотос» и «Ворон», «Мотылёк» и «Гарви». С ними не было «Клэма» — он остался в Кронштадте, чтобы присоединиться к эскадре позже, со всеми новостями, которые сможет собрать Уичвуд, — но и пяти кораблей было вполне достаточно для отработки маневрирования.
