Слегка запинаясь, она произнесла:
– Я вовсе не играю. Я думала, ты этого хочешь. Ведь мы так договаривались...
Джеймс приподнял голову и процедил сквозь зубы:
– И даже не удосужилась сообщить мне, что ты девственна. Ты сказала, что вы с Киннисоном были любовниками.
Саммер судорожно сглотнула.
– Я любила его, а он меня никогда не любил. Он даже никогда не целовал меня так, как ты. Я не хотела, чтобы ты знал, что... что я ему безразлична и что он не вернется за мной.
Вцепившись в атласные простыни с такой силой, что они едва не затрещали по швам, Джеймс бросил на девушку сверкающий взгляд.
Заметив в его глазах гнев и неуверенность, Саммер протянула руку и тронула его за плечо.
– Я все еще хочу... я хочу, чтобы ты... закончил.
Глаза Джеймса, обрамленные тяжелыми ресницами, слегка расширились, и он угрюмо улыбнулся:
– Ну нет, я еще никогда не имел дела с девственницей. У меня слишком много сестер, чтобы уважать мужчин, которые берут то, что им не принадлежит и должно принадлежать только после заключения брака. – Виконт поморщился. – Вот если бы ты не была девственницей... – Он шумно выпустил из горла воздух, положил голову на скрещенные руки, и до слуха Саммер долетели приглушенные ругательства.
Саммер беспокойно заерзала на кровати. Чувствуя себя ужасно незащищенной, она повыше натянула простыню. Ее била дрожь, а прижатое к ней бедро Джеймса источало невыносимый жар. Интересно, как бы это было, если бы он довел свое разрушительное действо до конца, внезапно подумала она.
Так они лежали на протяжении нескольких минут, едва касаясь друг друга. Потом Саммер ощутила, как виконт шевельнулся, и, повернув голову, увидела, что он перекатился на спину. Согнутая в колене нога упиралась в матрас, скрывая от взора девушки его пах.
Когда виконт наконец посмотрел на Саммер и в его глазах плясали еле заметные веселые огоньки, девушку окатила волна облегчения.
– Очень признателен за твое предложение, – протянул Джеймс и провел костяшками пальцев по прикрытым простыней холмикам ее грудей, – но я не намерен позволить тебе заплатить мне лишнее.
Саммер сглотнула и залилась краской.
– Я... я хочу сказать, что сделала это не только затем, чтобы вернуть долг.
– Знаю. Думаю, я могу отличить подлинную страсть от наигранной.
Джеймс потер глаза, а потом, положив скрещенные руки на лоб и устремив взгляд на светло-зеленый бархат полога, угрюмо произнес:
– Конечно, было бы лучше и удобнее, если бы ты уже имела опыт общения с мужчиной, но я тоже не стану тем, кто лишит тебя невинности.
Саммер должна была чувствовать изумление и благодарность, бредить от наслаждения и заходиться в экстазе. Но ничего подобного не произошло. Ну почему у этого негодяя были такие сложные, выгодные ему одному моральные устои? Внутри Саммер разрасталась ноющая, сбивающая с толку пустота, терзающая ее душу, и она не знала, чем ее заполнить. Девушка чувствовала только, что ее снова отвергли, и она не собиралась молча сносить это.
– Очень подходящий момент, чтобы читать мне мораль, Джеймс Камерон, – произнесла она с такой горечью, что виконт изумленно посмотрел на нее. – Но, я испытываю к тебе благодарность за то, что ты позволил нашим отношениям зайти так далеко, а потом бросил меня, как ненавистную невесту перед алтарем? Нет, нет и нет!
– Но послушай...
– И меня ни капли не интересуют глупые причины, по которым ты проделал со мной все это, начиная с того момента, как вытащил меня из реки. – Саммер вцепилась руками в атласную простыню и натянула ее до самого подбородка. – Ты унизил меня. Я хочу остаться одна.
Сев на кровати, Джеймс снова удивленно посмотрел на девушку. Их взгляды встретились, и виконт покачал головой.
– Женская логика мне недоступна, – хрипло пробормотал он, – но одно я точно понял: твое пребывание здесь стало слишком обременительным, и я буду рад отправить тебя домой. – Он вновь перешел на свое гортанное наречие.
– Говори по-английски, – огрызнулась Саммер. Она не знала, как должна чувствовать себя в подобной ситуации, так как даже представить не могла, что с ней может такое произойти. Саммер совсем не была уверена, кто из них был смущен больше, но теперь это не имело никакого значения.
– Буду только рад, если мы никогда больше не увидимся, – резко, в тон ей, ответил виконт. Он обошел кровать, поднял с пола свою одежду, а потом натянуто улыбнулся:
– Первое, что я сделаю утром, – это оплачу тебе дорогу домой.
– Прекрасно!
Джеймс не счел нужным одеваться при ней и, перекинув через руку одежду, вышел из комнаты, высокомерно вскинув голову, и яростно хлопнул дверью.
Саммер ощутила закипающие на глазах горячие слезы и заморгала, чтобы не дать им пролиться. Ее горло сдавило словно тисками. Почему ее так волновало то, что Джеймс рассердился? Почему?
Саммер закрыла глаза.
Она уедет домой и никогда больше не увидит этого шотландца со смеющимися глазами. Вот только неизвестно, радоваться ей теперь или горевать.
Глава 10
Слабые лучи солнечного света, проникая сквозь резные стекла окон в столовую, отбрасывали причудливые блики на ковер. Стол был накрыт замысловатой кружевной скатертью, а в самой его середине стоял простой канделябр с тремя рожками. Лакей ходил от стола к буфетной стойке, поднося тарелки, наполненные разнообразными яствами – начиная с копченого лосося и заканчивая пирогами с почками.
Саммер угрюмо смотрела в тарелку, ковыряя еду тоненькой вилкой с тремя зубцами, в то время как виконт наблюдал за ней с противоположного конца стола. Он был откровенно раздражен. Неужели она не испытывала хоть капли благодарности за то, что он не овладел ею? Его неожиданная гостья вела себя так, словно он изнасиловал ее, несмотря на отчаянное сопротивление.
Джеймс покачал головой. Он никогда не понимал женской логики, потому что она не поддавалась пониманию.
Когда Тидвелл подошел с серебряным подносом, на котором лежал аккуратно сложенный свежий номер «Тайме», виконт очнулся от раздумий. Он развернул газету, положил ее перед собой, сделав вид, что читает, и отхлебнул кофе. Пусть Саммер думает, что его ни капли не тронуло все, что произошло между ними.
Но он лгал себе, потому что на самом деле произошедшее не давало ему покоя. Зачем Саммер решила изобразить из себя опытную любовницу? Это казалось непостижимым, и Джеймс пожалел, что его матери, у которой он мог бы спросить совета, не было рядом. Фиона Камерон была из тех женщин, которые открыто высказывают свое мнение, и он сомневался, что она когда-либо проделывала с мужчинами то, что проделала с ним Саммер и что так мучило его на протяжении последних сорока восьми часов.
