Сначала комиссия побывала в Берлине и Потсдаме, а потом ее члены разъехались, так сказать, по «интересам» и профилям.
Например, Клюев с товарищами посетил Магдебург, где они осмотрели колоссальных размеров завод и один из его цехов, производивший гильзы для артиллерийских выстрелов.
Кругом лежали развалины — следы работы американских бомбардировщиков, а этот, сугубо военный объект остался, как ни странно, целым и невредимым. Можно было только подивиться такой случайности, но ларчик открывался просто.
Магдебургский завод принадлежал акционерному обществу, солидной частью капитала которого владели американские бизнесмены. И подобно другим финансовым воротилам США они, еще до войны конечно, тесно сотрудничали с промышленными магнатами гитлеровской Германии, участвуя в подготовке нападения на Советский Союз, а потом — уже в конце войны — позаботились о том, чтобы этот и ряд других предприятий не подверглись бомбардировкам.
Но впоследствии, в экономике ГДР, это крупповское предприятие изменило профиль и стало одним из крупнейших заводов тяжелого машиностроения имени Тельмана.
Еще год назад хозяева германских концернов — люди трезвые и расчетливые — стали откровенно пропускать мимо ушей истерические вопли Гитлера и Геббельса о «тотальной войне до победного конца». В головах Круппа, главы «ИГ Фарбениндустри» Георга фон Шнитцлера, Вальтера Роланда из «Ферайнигте штальверке», банкира и финансиста Гитлера Курта фон Шредера, управляющего концерна «Карл Цейсс» Пауля Генрихса и многих их коллег, вплоть до самого рейхсминистра хозяйства Вальтера Функа, давно уже созрели замыслы, устремленные на Запад, к их недавним партнерам и компаньонам. В радужных надеждах их, несомненно, укрепляли… бомбардировки англо-американской авиации. Странные, выборочные, если можно так выразиться, бомбардировки… Жилые районы, рабочие пригороды нещадно разрушались союзнической авиацией. А вот заводские корпуса военных объектов, другая ценная недвижимость нацистов таинственным образом уцелевали…
А через год после окончания второй мировой войны госдепартамент США приоткрыл завесу над тайными приготовлениями гитлеровской Германии к тому неизбежному периоду, который должен был последовать за ее поражением. Секретной службой для весьма ограниченного круга лиц был распространен документ под недвусмысленным кодовым названием «Операция «Надежная гавань». В нем шла речь о попытках фашистских заправил нацистских промышленных компаний найти ту самую «надежную гавань» для своих капиталов, военных изобретений и новшеств, для возрождения германской военной мощи, для дальнейших исследований и разработок. Найти у своих в недавнем прошлом официальных врагов и тайных компаньонов.
Смертоносные результаты этой успешно проведенной операции со временем стали обнаруживаться в самых разных районах земного шара. И каждый раз скупые газетные строчки, сообщения по радио, заметки в служебных бюллетенях об этих результатах заставляли напряженно задумываться и Клюева, и его товарищей по НИГ.
А тогда, весной сорок пятого года, каждый из них занимался сугубо своим, привычным делом.
Борошнев немало поездил по немецким пороховым заводам. Получил там в свое распоряжение техническую документацию, изучил ее и с радостью убедился в точности расшифровки их группой всех составов производившихся в Германии порохов. С нежностью думал он о своих лаборантках, двух Катях, которые, хоть и тяжко им приходилось, быстро и безупречно провели тысячи анализов.
А Клюев интересовался взрывчатыми веществами. Ему довелось повидать немецких профессоров, специализировавшихся по взрывчатым веществам, познакомиться с их лабораториями, архивами, осмотреть заводы, выпускавшие продукцию по рецептуре этих лабораторий. Обнаружились даже остатки низкосортных суррогатов, шедших в конце войны вместо чистых химических веществ.
И Алексей Игнатьевич еще раз сделал свой профессиональный вывод: «Как по научным исследованиям мы их превзошли, так и технологически наши заводы стояли неизмеримо выше».
Анархия и беспорядок последних месяцев войны сказывались в Германии постоянно. Немало взрывчатки плохо хранилось, а то и попросту валялось где попало. Например, неподалеку от одного крупного поселка члены НИГ обнаружили большое количество пироксилина — без упаковки, прямо на земле, под солнцем. Возможность непроизвольного взрыва была настолько велика, что Борошнев решил незамедлительно принять меры. Только благодаря его усилиям удалось предупредить грозивший взрыв пироксилина, накрыть его брезентом, а потом взять эту партию и предприятие, где пироксилин произведен, под контроль и охрану.
А в целом чего-либо нового, неизвестного, представлявшего научный или промышленный интерес они в Германии не обнаружили. Это подтвердил и еще один член НИГ — майор Каплин, успевший к тому времени объездить металлургические заводы Дрездена, Котбуса и другие. И то, что в первые годы войны они одну за другой, разгадывали загадки боеприпасов и артиллерии врага, а к концу обнаруживали спад производства, застой и разлад в исследовательских и конструкторских работах, все больше напоминало им что-то вроде сигнальной ракеты. Она с шумом и ярким блеском взлетает вверх, но потом — пустой обгоревшей картонной гильзой падает наземь. С этими наблюдениями и заключениями полностью согласился генерал Снитко, который был удостоен за свои фундаментальные научные труды Государственной премии. Поздравляя его наперебой, радовались тому, что эти глубокие исследования получили такую высокую оценку. И только потом стало известно: Снитко оставил себе лишь лауреатскую медаль, а всю сумму тут же передал в детские дома — сиротам войны.
Все члены НИГ с восхищением вспоминали, как Константин Константинович умел с ходу вникнуть в самую сложную проблему, поддержать научный поиск или, наоборот, жестко спросить с людей, если считал, что работа слишком затягивается.
Как он любил порой углубиться в историю своего «кровного» рода войск! И тогда мог свободно цитировать по памяти самый, пожалуй, ранний российский специальный труд по артиллерии, изданный в начало семнадцатого века, — книгу некоего Михайлова «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки…». Или начинал расспрашивать собеседника — известны ли ему первые московские артиллерийские «предприятия», какие они были, где находились. И с удовольствием рассказывал о Московской пушечной избе, построенной в 1475 году, о созданном еще лет через пятьдесят пушечном дворе, где работали великолепные мастера литейного дела, среди которых был и Андрей Чохов, творец царь-пушки…
Георгия Салазко однажды генерал удивил вопросом — давно ли он перечитывал Горького, его воспоминания о Ленине? И когда Салазко смущенно забормотал о том, что недосуг, что за сугубо артиллерийскими делами и заботами до литературы просто руки не доходят, Снитко укоризненно сказал:
— Нельзя так отделять одно от другого. Разносторонность, широта кругозора всегда отличали русских артиллеристов, подлинную интеллигенцию армии. В воспоминаниях Горького о Ленине есть весьма примечательное место. Думается мне, что напомнить его вам сейчас будет как нельзя кстати. Это поможет разрешить некоторые ваши сомнения. Насколько мне известно, они у вас сейчас есть, не так ли?
Салазко мрачновато кивнул.
— Послушайте — и ваши научно-служебные неурядицы покажутся вам песчинками. — С этими словами Снитко вынул из стола книгу с аккуратной закладкой, раскрыл и стал читать: — «Я предложил ему съездить в Главное артиллерийское управление посмотреть изобретенный одним большевиком, бывшим артиллеристом, аппарат, корректирующий стрельбу по аэропланам.
— А что я в этом понимаю? — спросил он, но поехал. В сумрачной комнате, вокруг стола, на котором стоял аппарат, собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старики, ученые люди… Среди них скромная штатская фигура Ленина как-то потерялась, стала незаметной».
— Что за генералы? — спросил Салазко. — Это ведь, как я понимаю, происходит уже после победи Октября?
— Ну, военспецы, перешедшие в Красную Армию, — объяснил Снитко. — Их фамилий Горький не приводит, а жаль. Наверняка были среди них очень известные деятели российской артиллерии. Ладно, давайте дальше… «Изобретатель начал объяснять конструкцию аппарата. Ленин послушал его минуты две, три, одобрительно сказал:
— Гм-гм! — И начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики: — А как достигнута вами одновременно двойная работа механизма, устанавливающая точку прицела? И нельзя ли связать установку хоботов орудий автоматически с показаниями механизма?»
— Неужели Ленин интересовался такими вещами? — изумился Салазко.
