…в силу создавшейся обстановки я в данный момент единственный человек, могущий создать для Вас террористическую легенду, которая при Вашем руководстве и осторожности может иметь все данные для использования.
Пользуясь полным доверием…. и если захочу, смогу узнать о терподготовках против Вас в любой стране.
Благодаря чистоте моей…. я пользуюсь доверием молодежи и интимных кругов. Мое трехлетнее пребывание в России дает мне авторитет в деле борьбы с Вами, а пара „сметных“ актов легко может выдвинуть меня на пост руководителя всей тердеятельности против Вас (вернее, для Вас).
В последние дни стала намечаться и еще одна возможность, которая при надлежащей разработке и поддержке с Вашей стороны, может быть, поможет Вам через меня достигнуть того, к чему Вы безрезультатно стремились через „Трест“.
О……. это, конечно, детали и их пока обсуждать не время. Суммируя все вышесказанное, я считаю, что при умелой и небольшой доле доверия ко мне я смогу гарантировать Вам на долгое время отсутствие террористических актов вне Вашего направления и сделать не мало другого полезного Вам. Мне кажется, что мысли, не провоцирую ли я Вас в свою очередь, после всего вышесказанного, вряд ли у Вас возникнут, но все же считаю не лишним добавить, что я не так глуп, чтобы мнить себя достаточно умным и сильным для борьбы один на один против ГПУ. К сожалению, я в Вашей силе имел не раз случай убедиться.
Теперь необходимые детали дела. Для начала дела ставлю необходимым условием получение мною подтверждения от Вас жизни М. В. В это обстоятельство я поверю при условии предоставления мне собственноручного письма М. В. с ответом на прилагаемую здесь мою записку. Не мне учить Вас, как передать ее М. В.
Умоляю об одном, чтобы о измене моей она ничего не знала. Пусть думает, что переписывается со мною, сидящим тут же в тюрьме. Коль скоро такая записка будет у Вас в руках, организуйте сами, как считаете удобнее встречу с Вашими…. для переговоров.
Скажите мне время и место встречи, можно опустить письмо (белым) в ящик для писем на двери квартиры Швецова. Свидание, пожалуй, лучше всего назначить в театре, прислав билет.
Необходимым условием для того, чтобы я начал говорить с Вашим человеком, будет передача мне письма М. В.
Пока, мне кажется, говорить больше не о чем.
Карпов-Пролетарский».
Записка, приложенная к письму Радковича:
«Милая дорогая моя КОСИНЬКА. Я не верю в Твою смерть, как о том сообщали. У меня нет внутреннего чувства разлуки с Тобою навсегда. Мне кажется, что мы сейчас очень близко друг от друга, хотя и не можем видеться. Делаю эту попытку снестись с Тобою. Ответь мне, когда и в каких городах мы с Тобою имели дело с эксрезешкой, которую помнишь я так называл, и подпишись одним из наших любимых имен, которое Ты так мило коверкала через о. Письмо отдай тому, кто принесет Тебе эту записку. Я ему заплатил за это всем, что у меня было. Думаю, что сделает. Не падай духом, голубка моя, может быть еще и придется встретиться. Целую Тебя крепко, крепко. Любящий Тебя Твой Гога-Косинька».
Ответа от Марии не было… Искренняя или притворная, измена Радковича не состоялась. Неудачи 1927 года Кутепова не остановили. Летом 1928 года, в сотрудничестве с финским штабом, Кутепов возобновил отправку террористов в СССР. Ушел и Радкович мстить за гибель любимой женщины. В ночь на 4 июля он и Мономахов перешли советско-финскую границу. Не найдя в Москве чекистов, руководивших «Трестом», вечером 6 июля Радкович бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ. После взрыва Радкович и Мономахов бежали. Чекисты обнаружили их недалеко от Подольска. Радкович застрелился. Мономахов пропал без вести.
Охота на Бухарина
Кутепов послал Бубнова в СССР с заданием убить Н. И. Бухарина. Вернувшись в Финляндию, Бубнов отправил Кутепову в Париж подробный письменный отчет, составленный в Гельсингфорсе 1–5 июля 1928 года[31].
26 мая Бубнов встретился с Шестаковым[32], только что вернувшимся из Выборга в Гельсингфорс. Шестаков сообщил, что для похода в СССР все подготовлено. В течение двух следующих дней Бубнов снарядил шесть больших бомб и залил парафином двенадцать капсюлей для предохранения их от сырости. 29 мая утром Бубнов и его молодой спутник Могилевич[33] прибыли в Выборг. В ночь с 30 на 31 мая проводник, обошедшийся в четыре тысячи финских марок, повел их в СССР:
«Проводник был приличный, блуждали немного и к двум часам (14 час.) следующего дня были уже вблизи Парголовского шоссе, верстах в четырех от Парголова. Тут мы расстались с проводником… Беспрепятственно мы дошли до станции Парголово. В третьем Парголове встретили несколько агентов ГПУ, но они никакого внимания на нас не обратили. Не желая рисковать ехать поездом, я нанял извозчика и под видом инженера, ищущего дачу, проехал за три рубля до Озерков. Там сели на трамвай № 20 и прибыли без задержки в Ленинград около 8 часов вечера. Случайно успел купить в кассе последний билет до Москвы на скорый поезд 10 час. 30 мин. Другой билет перекупили у какой-то дамы и утром 1 — го июня были уже в Москве. Первым делом закупили толстовки, фуражки и приняли подходящий вид. Купили два брезентовых плаща для ночевок. Затем познакомил Могилевича с главнейшими улицами, попутно интересуясь охраной. Часов в 10 вечера, уставши, отправились на Савёловский вокзал и, отъехав верст 25 от Москвы на дачном поезде, заночевали в лесу… За все время с 1 по 22 июня мы четыре раза снимали комнаты, живя в среднем от 3 до 5 дней. На все это ушло около 120 рублей… Обычно я разыгрывал приехавшего из Киева инженера, устраивающегося на службу в Москве… Могилевича выдавал за двоюродного брата, приехавшего посмотреть на Москву и на днях уезжающего обратно в Киев. Большей частью сходило гладко, но на третий-четвертый день хозяева начинали приставать с ножом к горлу насчет прописки… Приходилось заявлять, что места получить не удалось и отбывать в Киев, т. е. в другой дачный район по другой ж. дороге. Из первых двух квартир пришлось выбраться поспешно тк. кк. Могилевич, когда его ловили без меня кто-либо из хозяев или их родственников… пустился в разговоры и не мог толком соврать на их вопросы, сразу возбуждая этим подозрение… Под конец категорически запретил Могилевичу вообще с кем-либо разговаривать и на вопросы отвечать коротко и грубо — это тут принято и никого не удивит. Благодаря этому, несмотря на скверную погоду, нам удалось прожить в Москве 22 дня, отдыхая большую часть ночей под крышей, а все дни с утра до вечера проводя в городе за наблюдением и розысками.
…Вскоре я понял, что ни в одно из зданий, где происходят партийные собрания, даже нельзя думать попасть без партийного билета… Все это время я искал случая приобрести хоть какой-нибудь партбилет, но безрезультатно. Просто мне не повезло, потому что достать его все же можно, хотя и не легко. Способ, как это можно сделать, Вы, вероятно, угадываете… С собой обратно я привез восемь комплектов настоящих документов, добытых разными способами в разное время, партбилета все же не достал. День за днем проходили то в бесплодных скитаниях по улицам, то в попытках следить за отдельными зданиями и учреждениями, то в поисках комнаты для себя лично. Каждая ночь, проведенная в лесу под дождем, немедленно отзывалась на выносливости и здоровье. Несколько раз охрана, видимо, обращала внимание на наши назойливые аллюры, и приходилось сейчас же переносить наблюдение на другое место, начиная с начала. Да и какое наружное наблюдение можно производить только двумя лицами… Надо было осмотреть все, что представлялось возможным и, найдя слабые пункты, бить туда… К тому же первые две недели я не хотел разменяться на какую-нибудь мелочь и изыскивал только способ, как бы встретить Б. или кого-либо из крупных. Здание Дома союзов на Б. Дмитровке, где происходил суд над донецкими инженерами, охранялось чрезвычайными караулами от полка имени Дзержинского при ОГПУ. Торчать там поблизости, поджидая Крыленко (а он один только стоил, чтобы за ним поохотиться), было нельзя — сразу обращали внимание. Можно было наблюдать, замешавшись в толпу в Охотном ряду, но тогда не успел бы подойти ближе, чтобы бросить бомбу, тк. кк. на автомобиле они исчезали и приезжали моментально…
…При приезде в Москву М. Горького я пытался проникнуть на Белорусский вокзал, справедливо полагая найти кого-нибудь из заслуживающих внимания. Однако охрана была соответствующая. На перрон можно было попасть только по особым пропускам… А оказалось впоследствии, что Б. там был. Вот, если бы знал заранее…
