Но если так можно понять Вотана, с которым во многом отожествляет себя по своему мировоззрению Вагнер, то как же все-таки понять Зигфрида? Он гибели не хочет. Это все же (в толкованиях Вагкера есть и такое сопоставление) не сказочный Иванушка-дурачок, вышедший на приключения, чтобы узнать, что такое страх. Когда дочери Рейна просят его отдать им кольцо, Зигфрид уже готов это сделать вплоть до того момента, когда те говорят ему, что с обладанием кольца связана смертельная опасность. Это звучит вызовом Зигфриду, и он, бравируя опасностью, сохраняет кольцо. Вряд ли это достаточный мотив для его гибели. Надо признать, что образ Зигфрида в последней драме («Сумерки богов») разрешен неубедительно. Он оказывается подчиненным колдовству «волшебного напитка», в первый раз забывая свою подругу Брунгильду, второй раз — вспоминая ее. Вагнер здесь связан образом Зигфрида из «Вельзунга-саги» древней Эдды, в которой имеется вся ситуация Зигфрида-Брунгильды вплоть до имени Гутруны, жены Зигфрида (в Эдде Сигурда).
Вывод из трагедии выражен в предсмертном монологе Брунгильды, который в какой-то мере является ключом к «Кольцу»
…«Как пар прошел Божеский род —Я без владыкиОставлю мир.
Моих знаний священный кладМиру завещан мной.
Ни золото, ни добро.Ни роскошь богов,Ни дом, ни двор,Ни княжеский блеск.Ни договоровЛживая связь.Ни лицемерныхНравов закон —
В счастье и горе святаЛюди — только любовь!»
Вагнер пишет Рекелю 23 августа 1856 г.: «Концепция этой вещи сложилась у меня в эпоху, когда мои понятия кристаллизовались на эллинско-оптимистической основе». Более четко: когда Вагнер был всецело под влиянием Фейербаха. «От души хотелось бы, чтобы ты почерпнул наслаждение в сильном и чистом мышлении этого человека», писал Вагнер Рекелю о Фейербахе 8 июня 1853 г., т. е. уже после окончания текста «Кольца». В письме от 25 января 1854 г. Вагнер развертывает целую философию любви. «Только соединение мужчины и женщины, только любовь творит человека»… В своих возражениях против Штирнера (1845) Фейербах говорил о любви другими словами, но то же. «Почему Фейербах так выдвигает любовь? Потому что нет помимо любая другого практического и органического… перехода от царства божия к царству человеческому». И в другом месте: «в своекорыстной любви я жертвую высшим наслаждением ради более низшего, а в любви бескорыстной жертвую низшим ради высшего». В цитированном уже письме Рекелю от 23 августа 1856 г. Вагнер говорит о монологе своей героини, приведенном нами выше: «я вынес на свет божий совсем не то, что было намечено в уме… Говоря о презренности всякой собственности, она (Брунгильда) указывает на любовь как на единственное благо жизни, хотя при этом — увы! — и сама не хорошо разбирается, в чем же собственно заключается ее сила; ибо по мере того, как развертывается миф, любовь выступает исключительно как сила разрушительная». Ее монолог он поэтому заменил другим:
«Я не идуНа пир Валхаллы……Вечной жизниОткрытые двериЯ за собой запираю:В страну святуюГде нет желаний,Странствий вселенских цель.Где нет воплощений,Знанье ведет меня.Всего святогоКонец блаженныйЗнаете, как он мне дан?Грустной любвиГлубокое гореМне открыло глаза»…
А это уже — мировоззрение законченного шопенгауэровского буддизма, пессимистического и реакционного. Отказ от мира, от желаний, стремлений… Еще в «Голландце», десять лет до «Кольца», где героиня тоже кончала самоубийством, апофеоз любви, торжествующей над смертью, возносил ее в объятиях любимого из моря на небо. А теперь — будущего нет, любовь лишь горе, смерть — успокоение. Вагнер не положил на музыку ни того, ни другого варианта предсмертного монолога Брунгильды. Его «Кольцо» было им создано в музыке вновь с неимоверным напряжением всех его сил как музыканта, всего таланта его как повелителя звуковой стихии. «Я понял, что при общем характере моих творческих замыслов многое становится вполне ясным для меня самого только благодаря музыке», писал Вагнер Рекелю (25 января 1854 г.). «Я полагаю, что совершенно верный инстинкт спас меня от чрезмерного стремления быть ясным». «Я могу говорить только художественными созданиями», — пишет Вагнер своему другу в тюрьму: «Я только художник»…
И здесь место сказать обращаясь к самому Вагнеру — «нет». Он не «только художник», если понимать под последним профессионала, углубившегося в проблемы своего качественного достижения. Вагнер — представитель своего времени, класса и мировоззрения. Его «Кольцо» — трагедия целого поколения. И сам он делает жуткий вывод, сообщая другому своему другу, Листу, 18 января 1854 г., что «ни один из последних годов не проходил без того, чтобы у меня хоть раз не возникло желание окончить мою жизнь».
В чем же итог «Кольца», самой значительной философски, а может быть и художественно, драмы Вагнера? «Кольцо» несет в себе все противоречия героической борьбы, революционного пафоса и печальных поражений. Противоречивость и ограниченность буржуазной революционности будет вправе отметить в образе Зигфрида — то «социалиста-искупителя», то «символа любви» (И. И. Иоффе). Но образ Зигфрида — «ослепительный, эсхиловского масштабам, зовет на «бунт против традиций» (Р. Грубер). Гегель в свое время зло говорил о попытках воскресить «Нибелунгов» в национальной литературе, что это — «признак дрянности эпохи». Но Вагнер использовал миф по-иному. Зигфрид «приобретает черты не только анархической свободной личности, но и черты героя, социалистически освобождающего от ига капитала» (А. В. Луначарский). Вагнер «грандиозен и в достоинствах, и в недостатках. Его драматургическая техника — пример непосильной борьбы с непомерным экспозиционным материалом… (С. Радлов). Высказывания советской критика единодушны, и мы от них должны будем отправляться в оценке подвига Вагнера, как создателя «Кольца». Личный пессимистический срыв Вагнера, его желание «окопаться только в искусстве», его жажда самоуничтожения — симптоматичны для умственного и морального состояния всего его класса на данном этапе торжества реакции. «Кольцо» — монументальный памятник революции 1848 г. Бернард Шоу сближал Вагнера с Марксом. «Оба они предсказали конец нашей эпохи».
«ТРИСТАН И ИЗОЛЬДА»
Цюрих оставался местожительством Вагнера в течение десяти лет. Вагнер много работал, как теоретик, как поэт и как музыкант; он пересоздал свое мировоззрение; как человек, он испытал горе и радость, дружбу и любовь. В нем рождалось сознание, что он «избран». В этом он убеждает и своих современников. Его имя именно в эти годы начинает становиться лозунгом. Музыкальная молодежь Германии с восторгом тянется к нему, в далекой России в лице Александра Серова у него появляется ученик и апологет. Лист не боится взять на себя сколько угодно неприятностей и неприязней в своем «апостольстве Вагнера». А сам он остается все тем же — горячим, импульсивным, наивным и практическим, эгоистом и в то же время способным на нежную дружбу. Он живет на субсидии друзей, на «милостыню» — и в то же время считает, что это так и должно — ибо не отдает ли он им взамен лучшее, что может? Он рвется к общению, к человечеству, к коллективу — и в то же время осознает, что его искусство опередило современность, что его окружает непонимание, равнодушие или вражда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
